Пленники Раздора (СИ) - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 42

• Предыдущая
• 42/104
• Следующая

— Нишкни! — зашипела обережница. — Пока не прибили сгоряча!

И она исчезла.

Лют вжался лицом в войлок. Его трясло и подбрасывало. Запах крови был одуряющим, сладким, зовущим… И ещё этот вой… и холод ночи… и жар крови, бегущей по жилам… Нестерпимо зачесались зубы, язык пересох…

Пленник вгрызся в пахнущий Лесаной войлок и глухо застонал, стараясь, чтобы стон не перешел в ответный вой.

Судорога сводила тело, неспособное из-за науза принять облик зверя. Нутро скрутило. Оборотень страшно и безжалостно боролся с собственным естеством. Глухая боль заполнила ночь вокруг него. Волколак ничего не видел и не слышал, корчась в опустевших санях, захлебываясь от невозможности быть собой, раздирая ногтями кожу на груди.

— Хран! — Тамир сперва увидел в сугробе поникшего головой ратоборца, потом цепочку следов, уводящую в лес, а потом уже мелькающие в темноте зелёные огоньки звериных глаз.

Последние три шага до разорванной черты колдун пропахал на коленях. Он видел, что крайняя тень взмыла над сугробом, но успел рассечь воздух клинком. Взвились голубые искры, зверь отпрянул. Нож процарапал следы беглецов, замыкая разорванную черту, а в следующий миг Тамира за шкирку схватил кто-то сильный и поволок в сторону.

Тяжела оплеуха оглушила.

— Ты чего? — с трудом проговорил колдун в лицо Храну. — Сдурел?

Но тот отшвырнул его прочь и шагнул вперёд — навстречу волкам.

Подбежала Лесана, помогла подняться на ноги и сказала:

— Он решил — ты на Зов откликнулся, выйти собрался.

— Я… черту затворил… — тихо сказал Тамир, потирая ушибленную скулу. — А ну, стой!

Он удержал девушку, готовую отправиться следом за ратоборцем.

— Сам справится.

Лесана бессильно замерла, глядя на то, как меч, рассыпающий голубые искры, перерубает хребет метнувшемуся навстречу смерти матерому волку. Сил не было наблюдать со стороны на чужой бой, не имея возможности помочь, подставить плечо!

Девушка осмотрелась. Увидела в полумраке пустые сани, в которых больше не жались друг к дружке трое татей, увидела всклокоченных перепуганных обозников, повылазивших из саней на волчий вой и вопль Тамира. Люди стояли, сгрудившись в кучу, испуганно озирались и сжимали в кулаках деревянные обереги, до сей поры болтавшиеся на теле, словно без всякой нужды.

А ночь выла, рычала, хрипела, скулила… Ночь давила темнотой и блеском хищных глаз. Ночь подступала, пугала… Лесана уже хотела крикнуть ратоборцу, чтобы возвращался, но тот, словно поняв её, заступил обратно, спешно закрывая черту. Отогнал стаю. Успел. Ещё бы мгновенье и разорвали б всех к Встрешнику.

— Я… заснул что ли? — лицо обережника было растерянным, как у человека, который задремал дома на полатях, а очнулся среди ратного поля по колено в крови и с обагренным мечом в руках. — Что приключилось-то?

Лесана потрясённо смотрела на воя. Сон-трава… Но не скажешь же ему. Откуда бабе простой — не знахарке — знать о травах?

— Эти… трое… — растерянно сказал стоящий возле пустых саней Смир, — дёру дали. Прямиком к волкам.

Хран широкими шагами подошел к костру и увидел валяющиеся в снегу срезанные веревки. Тут же в утоптанном сугробе темнели капли крови. Видать, когда пеньку точили, поранились. Ратоборец сел у камелька, с трудом соображая, что произошло. Он силился припомнить события минувшей ночи, но в голове стоял туман, и воспоминания расползались.

— Уж не одурманили ли они тебя, господине? — робко предположила Лесана и брякнула, в надежде навести обережника на верную мысль: — Может, съел чего?

Мужчина мрачно покачал головой:

— Я их к костру пустил. Погреться. Видать, они в огонь сон-травы бросили. Помню всё… смутно так…

Девушке сделалось его жалко. Хран много лет водил торговые поезда, но с лихоимцами столкнулся, должно быть, впервые. А уж с такими отчаянными подавно. Кто ж подумать мог, что рванут в предрассветном мраке прочь, в надежде избежать виселицы?

— Тамир, идём спать, — повернулась Лесана к «мужу», но тот куда-то исчез.

Может, к саням ушёл? Там же Лют привязанный!

И она кинулась со всех ног туда, где оставила оборотня.

…Колдуна в санях не оказалось. Лишь корчился, сбив под собой одеяла и войлоки, пленник. Зарывался лицом в мятую солому, стонал.

— Тихо, тихо, тихо… — Лесана обхватила его за плечи и прижала к себе.

Волколак вцепился в неё, как дитё в мамку. Уткнулся лицом в шею, а по телу проходили волны крупной дрожи. Девушка осторожно отодвинула его, пошарила на поясе, отыскивая нож, надрезала торопливо палец. Оборотень припал губами к кровоточащей ранке и окаменел. Перестал дрожать. Застыл, будто заживо замёрз.

Обережница отняла руку от его лица.

— Всё?

Пленник кивнул и вытянулся поверх смятых одеял. Сказал только хрипло:

— Шлейку до рассвета не отвязывай.

— Не буду.

Лесана вновь выбралась из саней и огляделась. Тамира не было. Его отсутствия среди общей суматохи никто не заметил. Девушка испугалась. Куда он подался? Волки же! Встревоженно озираясь, она пошла вдоль круга, надеясь разглядеть колдуна в бледном сумраке. Обережник отыскался довольно скоро. Стоял в трёх шагах за чертой. И незряче смотрел в лес. Лишь губы беззвучно шевелились.

— Тамир? — тихо позвала девушка. — Тамир, ты что?

Волков окрест больше не было. Только туши двух зарубленных Храном зверей валялись чуть поодаль.

— Тамир?

Когда он обернулся, Лесана перепугалась и сделала шаг назад. На неё безо всякого узнавания глядели чужие, незнакомые очи.

— Тамир? — зачем-то снова спросила девушка.

Он моргнул и ответил:

— Что-то мерещится мне… морок всякий. Тех я тишком упокоил, — наузник кивнул куда-то в сторону, где за голыми кустами в багровом месиве снега лежали изодранные тела троих беглецов. — Далеко не ушли.

Девушка смотрела на него испуганно и настороженно.

— Чего? — удивился он. — Чего глядишь так?

Она покачала головой и пошла к костру.

Занимался рассвет.

Вряд ли нынче кто-то попросит горячего. Люди испуганы внезапным и страшным завершением последней ночи странствования, а близость мёртвых волков не добавит им желания поесть. Значит, в путь тронутся натощак, чтобы быстрее оказаться под защитой Старградских стен.

Белая равнина тянулась пологими холмами вдаль, насколько хватало глаз.

Клесх и Озбра отвязали лыжи и воткнули их в снег. Вдалеке за спинами обережников ощетинилась макушками елей в низкое серое небо кромка леса.

— Думаешь, придут? — спросил Озбра, вытаптывая небольшой пятачок в сугробе, чтобы устроить кострище.

— Скоро узнаем, — ответил Клесх, оглядываясь.

За тощими ветками голого прутовья луга просматривались на много перестрелов. Но покамест никого живого там было не видать. Лишь подрагивали на ветру метелки засохшей прошлогодней травы.

Вороний ручей — узкий и стремительный — извивался в снегу черной лентой, убегал к Серой речке, которая, тянулась в версте к северу. И над всем этим висели низкие желтоватые облака.

— Хуже нет — ждать и догонять, — сказал Озбра.

Его спутник молчаливо согласился.

Однако ждать пришлось недолго. Оборота полтора всего. За это время успели развести костер и поставить на огонь похлёбку.

Двое мужчин, шедших на лыжах по занесенному снегом лугу, ещё издали показались Главе Цитадели смутно кого-то напоминающими… Будто уже видел их прежде. Была ему известна и эта скупость движений, и угрюмая собранность, и хладнокровное спокойствие.

Однако когда путники приблизились и стало возможным рассмотреть лица, ратоборец вполне ожидаемо увидел хмурых незнакомых ему мужиков. А потом разглядел в их глазах усталость. Глухую усталость, которую многие путают с равнодушием.

— Мира в пути, — по привычке сказал Клесх, когда чужины приблизились.

Те эхом отозвались:

— Мира…

Несколько мгновений все четверо рассматривали друг друга — с подозрением, недоверием, любопытством. Одни ожидали увидеть жестоких убийц, другие — злобную нечисть. Но и первые, и вторые видели просто людей. Обыкновенных людей, уставших жить под гнетом опасности и страха, измотанных и обуреваемых сомнениями. Людей, похожих между собой до оторопи, а нынче, прозревших и заметивших, наконец, диковинное, необъяснимое им самим сходство.

• Предыдущая
• 42/104
• Следующая