Предложенные пути к свободе - Рассел Бертран Артур Уильям - Страница 21

Лично мне кажется, что нинасколько. Как и кое в чём другом, в этом теоретики социализма-анархизма неправомерно игнорируют базовые инстинкты человека. История войн не начинается с истории капитализма, а драться привычно и среди животных. СМИ же разжигают войны именно благодаря апелляции к естественным инстинктам человека, которому от природы свойственно соревноваться, присваивать, и в той или иной степени бороться. Журналисты всего лишь разъясняют человеку, кто его враг, а всё остальное — нормальный рефлекторный отклик. При этом всё мировоззрение человека сводятся к его желаниям, часто бессознательным. Только когда ему преподносят факт, противоречащий его желаниям, он начинает разбираться в вопросе, сдаваясь только перед лицом непоборимых доводов. Но если факт обещает оправдание следованию инстинктам человека, то он будет иметь успех даже при бездоказательности. Так объясняют происхождение мифов, а межнациональные стереотипы тоже разновидность мифа. Хотя буржуазия даёт обществу определённый канал для выхода бойцовского инстинкта, боюсь, что без буржуа будет обнаруживаться какой-то другой выход — до поры, пока школа и микросоциум не сведут инстинкт на нет. Будь это неизбежным следствием преобразования экономической системы общества, можно надеяться на мир, если же нет, таковой навсегда останется иллюзией.

Устранение капитализма скорей всего устранит журналистские стимулы к войне, экономические — к экспансии, однако биологические стимулы, воля к власти, нетерпимость к инакомыслию всё равно останутся, хотя и в не настолько обострённом виде. Властоохранительная демократия почти всегда более воинственна, нежели позволяющая широкое участие в руководстве страной. Марксов интернационализм основывается на угнетении каждого пролетария его родиной:

«Пусть господствующие классы содрогаются перед коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир».

Пока им нечего терять, кроме цепей, крайне маловероятно, что их враждебность направлена на других пролетариев. Развейся мир в ожидаемой Марксом степени, и действительно должна быть интернациональность, вдохновляющая на революцию. Россия, которая ближе всего подошла к Марксовым схемам, действительно имела предсказанную революцию. Будь другие страны настолько же развиты, можно было бы ожидать мировой революции во всех цивилизациях. Также как солидарности трудящихся против собственников как против общего врага, что временно исключило бы аналогичную ненависть друг к другу. Но даже после победы социальной революции старые межнациональные разногласия всё равно возобновятся. Нет никакой трансмутации ненависти во вселенскую гармонию. Решительные классоборцы приобретут привычку к ненависти, безотчётно станут искать новых врагов взамен уничтоженных.

Настоящая психология западного трудящегося совершенно отлична от его образа в Манифесте коммунистической партии. Он ни в коем случае не ощущает, будто ему нечего терять, да это и не правда. Цепи, которые опутали Азию с Африкой, выкованы с его помощью. Он сам задействован в тирании и эксплуатации. Всеобщая свобода не только сметёт его цепи, сравнительно легковесные, а и куда более тяжёлые цепи, наложенные на подчинённые народы отчасти его усилиями.

Английский пролетариат не просто кормится с эксплуатации низших рас, но зачастую и вовсе имеет свой пай в капиталистической системе. Самые обычные предприятия наподобие железных дорог вкладывают в профсоюзы и общества взимопомощи; многие лучшеоплачиваемые рабочие покупают государственные ценные бумаги; почти все политическиактивные ощущают себя частью сил, влияющих на жизнь государства при помощи Лейбористской партии и крупных профсоюзов. Соответственно их мировоззрение существенно развращено капитализмом, и чем могущественнее они себя ощущают, тем сильнее в них национальное чувство. Это будет продолжаться при любом интернационализме, основанном на ненависти к капиталисту и классовой борьбе. Преодолеть это можно только с удалением пороков правящих классов демократического государства.

Мне совсем не хочется показаться противником признания роли капитализма в развязывании войн, признания уменьшения их количества и разрушительности при отмене частной собственности. Наоборот, я верю, что отказ от частного владения землёй и капиталом является важным шагом в направлении к миру, в котором все народы будут жить в согласии друг с другом. Я не протестую против необходимости, а только против достаточности этой меры; настаиваю на более психологических корнях агрессии, чем предусмотрены ортодоксальными социалистами.

Обратимся же к примеру. В той же Австралии и Калифорнии сильна нелюбовь к людям жёлтой расы. Причины сложны, но в основном всё объясняется конкуренцией на рынке труда и рефлекторной ксенофобией. Вполне возможно, однако, преодоление этой конкуренции без расовой неприязни. Европейские иммигранты тоже конкурируют, но всё равно не делают друг друга изгоями. В малонаселённой стране дешёвый труд можно с малыми усилиями заставить работать на население при поддержке обычая или закона. Однако расовая вражда подчёркивает недостатки конкуренции и закрывает глаза на выгоды от сотрудничества, воспитывает обострённую восприимчивость к порокам чужаков и терпимость — к порокам наших. Я ни на йоту не сомневаюсь, что перейди Австралия полностью в собственность народа, всё равно она не будет переваривать потоки китайских и японских работников. Да и сама Япония, даже если станет социалистической республикой, всё равно будет слишком тесной, чтобы люди из неё не уходили. В таких условиях сохранятся установки на войну, не устранимые осоциалищиванием обеих стран. Даже в идеально социалистическом обществе муравьёв будет растерзан всякий случайно забредший к ним чужак из другого муравейника. Инстинкты патриотов мало чем отличны от муравьиных, особенно учитывая разительные отличия между белым и жёлтым человеком. Разумеется, при определённых обстоятельствах враждебность к расе можно смягчить, однако иначе уместно беспокоиться о сохранении мира.

Если мир на земле когда-нибудь упрочится, во что я верю, то именно благодаря идее, вдохновляющей Лигу наций. По мере развития общества война становится всё разрушительней и обещает всё меньше прибыли, усиливая рациональный довод против неё: глупо повышать продуктивность труда ради ускорения темпов взаимного забоя. В спокойные или послевоенные времена человек более восприимчив к пацифистской рациональной терапии и становится возможным ввести проекты снижения частоты войн. Возможно, ни одна цивилизация не пойдёт на захват территорий, если все будут уверены в проигрышности этого предприятия. Это возможно, если передовые страны придут к пониманию необходимости мира во всём мире, ставящему их против агрессоров даже при отсутствии в том прямого интереса. Именно этой надеждой держится Лига наций.

Но ни эта Лига, ни даже отмена частной собственности не дадут нам успеха без прочих реформ. Очевидно, что для эффективности они должны быть наднациональны — если вообще двигаться в этом направлении, то обязательно всем миром. Одной из самых важных задач мира стоит разоружение. До тех пор, пока существуют гипертрофированные армии и флоты, никакая система не может предотвратить риск их использования. Однако толк будет только лишь от одновременного разоружения по взаимному согласию великих держав. Притом успеха вряд ли можно ожидать в условиях обоюдного подозрения наций в недобросовестном выполнении обязательств разоружения. В международных делах очень важна моральная атмосфера, отличная от привычной, и будь одна раз достигнута, необходимо её поддержать и усилить при помощи умных институтов, которых одних всё же недостаточно для её создания. Международное сотрудничество предполагает взаимную доброжелательность, которая только ограждается этим сотрудничеством. Будущее международных отношений зависит от способности к изначальной доброжелательности между странами.

Именно в этом революции могут приносить наибольшую пользу. Сопровождайся русская революция революцией в Германии, это мгновенно всколыхнуло бы всю Европу, моментально бы ополитило идею общечеловеческого братства, и кто знает, насколько практичной она бы оказалась. Вдохнови интернациональная идея на веру и пыл революции, исчезли бы все препятствия, связанные с допотопными стереотипами. Не верящие в революцию реформисты недооценивают воспитательную силу броских эффектов. Русско-немецкая революция без сомнения её бы проявила, построила бы новый мир на следующий же день.