Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Хаггард Генри Райдер - Страница 14

• Предыдущая
• 14/198
• Следующая

Мы так и сделали. С тяжелым сердцем я сел в носилки. Первые три часа все шло хорошо, потом случилось происшествие, благодаря которому мы едва не лишились нашего почтенного друга Биллали. Мы переходили наиболее опасную топь, где наши носильщики брели по колена в воде. Я не понимал, как они ухитрялись тащить тяжелые носилки, идя по болоту, которое ежеминутно грозило засосать нас. Вдруг раздался резкий крик, плеск воды, и караван остановился.

Я выскочил из носилок и побежал вперед. В 20 ярдах от нас в пруд стоячей воды повалились носилки Биллали. Его самого не было видно.

Оказалось, что один из носильщиков Биллали нечаянно наступил на змею, которая укусила его. Он схватился за носилки, чтобы не упасть. Носилки перевернулись, носильщики убежали, а Биллали и человек, укушенный змеей, покатились в болото. Когда я подбежал к воде, несчастный носильщик не показывался. Наверное, он стукнулся обо что-нибудь головой или топь засосала его. Биллали также не было видно, но вода волновалась на том месте, куда упали носилки, и где, вероятно, запутавшись в занавесках, лежал старик.

— Он там! Наш Отец там! — заявил мне один из людей, но не пошевелил и пальцем, чтобы помочь ему, так же, как и остальные. Все стояли и смотрели в воду.

— Прочь, скоты! — крикнул я по-английски и сбросил шляпу в стоячую зеленую воду пруда. Не знаю, как мне удалось освободить старика, но его почтенная голова, вся покрытая зеленой тиной, вскоре показалась на поверхности. Дальше все пошло хорошо. Биллали человек бывалый, он помогал мне и себе выбраться из болота. Он не хватался за меня, как это делают обыкновенно утопающие, и не мешал мне. Я схватил его за руки и потащил к берегу, с трудом пробираясь среди ила и зелени. Старик, весь покрытый тиной и илом, с растрепанной бородой, кашлял и чихал, но все же выглядел почтенным и внушающим уважение.

— Собаки! — обратился он к носильщикам, как только был в состоянии говорить. — Вы оставили меня, вашего Отца, тонуть. Если бы здесь не было этого чужеземца, я, наверное, погиб бы! Хорошо, я вам припомню это!

Он устремил на них свои блестящие глаза с таким выражением, которое не обещало им ничего доброго.

— А ты, мой сын, — продолжал Биллали, пожимая мне руку, — будь уверен, что я — твой друг и в счастье, и в несчастье. Ты спас мне жизнь. Может быть, наступит день, когда я спасу тебя!

После этого мы привели себя в порядок, как могли, сели в носилки и отправились дальше. Несмотря на то, что один носильщик утонул, никто не был особенно огорчен этим обстоятельством. Не знаю, зависело ли это от темперамента или от равнодушия привычного ко всему народа, но никто из них не пожалел безвременно погибшего.

За час до заката солнца мы выбрались из болот на сухую землю, представлявшую собой холмистые возвышенности, и на вершине одного из холмов остановились на ночлег. Моей первой заботой было посмотреть на Лео. Ему стало хуже, чем утром. Началась рвота, продолжавшаяся до рассвета. Ни на минуту не уснул я в эту ночь, помогая Устане, усердной и неутомимой сиделке, ухаживать за Лео и Джоном. Воздух был теплый, и москиты исчезли. Мы находились теперь выше уровня болотистых испарений, так что положение наше в этом смысле улучшилось.

Под утро у Лео начался жар, он стал бредить, что его разрезали на две половины. Мне было очень тяжело. Пока я смотрел на него с болью в сердце, ко мне подошел Биллали и сказал, что мы должны двинуться вперед, поскольку Лео нуждается в покое и уходе, иначе смерть его несомненна и будет вопросом одного или двух дней. Я не мог не согласиться с ним. Устана шла около носилок, отгоняя мух и следя, чтобы больной не упал на землю.

За полчаса до восхода солнца мы достигли вершины холма. Внизу, у наших ног, расстилалась прекрасная страна, утопающая в зелени и цветах. На расстоянии 18 миль от того места, где мы стояли, высилась огромная и необычная гора. У основания ее виднелся зеленеющий откос, а на 500 футов выше уровня равнины я заметил огромную скалу над глубокой пропастью. Гора, несомненно вулканического происхождения, казалась круглой. Вид этого большого натурального замка являл собой величественное и внушительное зрелище, возвышаясь над равниной. Уединенность придавала ему еще более грандиозный вид, и его высокие утесы, казалось, целовались с небом, затянутым почти полностью тяжелыми облаками. Я сел в носилки и разглядывал равнину.

— Смотри, вот дом «Той, которой повинуется все», — сказал мне Биллали. — Есть ли у другой королевы такой трон?

— Да, это удивительно, отец мой! — ответил я. — Но как мы войдем? На эти утесы нелегко взобраться!

— Увидим, Обезьяна! Посмотри, вот тропинка под нами. Что ты думаешь об этом? Вот, смотри!

Я увидел тропинку между скалами, обложенную дерном, по сторонам которой высились огромные утесы.

— Я думаю, что тут есть дорожка, отец мой, — ответил я, — иначе можно подумать, что это русло реки или канала!

Биллали кивнул головой.

— Ты прав, мой сын! Это канава, прорытая теми, кто жил до нас, чтобы отвести воду. Когда-то тут плескалось большое озеро, пока люди, что жили до нас, с удивительным искусством не вырыли тропинку в скалах. Но сначала они прорыли канал через равнину. Тогда вода устремилась в канал и затопила равнину: вероятно, от этого образовалось болото, по которому мы шли. Когда озеро высохло, народ выстроил тут прекрасный город, от которого теперь остались только развалины да название Кор!

— Может быть! — ответил я. — Отчего же озеро не наполняется вновь водой от дождей и ручьев?

— Сын мой! Народ, о котором я говорю, обладал мудростью и устроил водосточную канаву. Заметил ли ты эту реку справа? — он указал на ручей, пересекавший равнину, милях в четырех от нас. — Это и есть водосточная канава. Сначала, вероятно, вода стекла в канал, но позднее народ повернул ее сюда!

— А есть ли еще тропинка, по которой можно подняться на гору, — спросил я, — кроме этой канавы?

— Есть, — ответил Биллали, — но это тайна. Ты можешь искать целый месяц тропинку и не найти ее. Она проложена больше года тому назад!

— «Она» живет там всегда? — спросил я, — или приходит сюда из-за горы?

— Да, мой сын, «Она» здесь и везде!

Мы находились теперь на равнине, и я залюбовался красотой тропических цветов и деревьев. Здесь были дубы и пальмы удивительной высоты и какое-то поразительно красивое дерево с блестящими медовыми цветами, усыпанное длиннокрылыми бабочками. Между деревьями и в траве копошилась масса дичи и зверя, от зайца до носорога. Я заметил носорога, буйвола, антилопу, страусов, которые бросились бежать, заслышав наше приближение.

В носилках лежала моя винтовка «Мартини». Заметив жирного оленя, я устремился за ним. Он подпустил меня к себе ярдов на восемь и повернулся, чтобы бежать. Я выстрелил. Животное подпрыгнуло и упало замертво. Носильщики остановились, вскрикнув от удивления. Биллали пришел в восторг.

Затем мы отправились дальше без всяких приключений, пока наконец не добрались до пропасти и не очутились перед входом в мрачный тоннель, который напомнил мне такие же сооружения в Европе, устроенные инженерами. Из тоннеля вытекал ручей. Мы остановились у входа и, пока люди зажигали лампы, захваченные с собой, Биллали вылез из носилок и вежливо, но твердо заявил мне, что «Она» приказала завязать нам глаза, чтобы мы не знали потайного пути через скалы. Я согласился на это, но Джон огорчился, полагая, вероятно, что это начало к церемонии раскаленного горшка. Он несколько утешился, когда я уверил его, что ни у кого нет с собой ни горшка, ни огня, чтобы накалить его. Что касается бедного Лео, то, промучившись несколько часов, он заснул тяжелым сном, и ему не надо было завязывать глаза. Нам надели на глаза кусок желтого полотна, закрепили сзади головы и концы завязали под подбородком, чтобы повязка не соскочила. Устане, не знаю почему, тоже завязали глаза. Потом мы тронулись, и по звуку движения носильщиков, по шуму воды я понял, что мы вошли внутрь ущелья. Это было странное ощущение — находиться в недрах горы, но я уже ничему не удивлялся. Я привык здесь ко всему, поэтому я лежал молча, прислушиваясь к мерным шагам носильщиков, к шуму воды. Люди запели какую-то унылую песню, которую я слышал в тот вечер, когда нас взяли в плен. Скоро и до того спертый воздух сделался таким удушливым и тяжелым, что я боялся задохнуться. Но вдруг носилки повернули куда-то, шум воды прекратился, свежий воздух пахнул мне в лицо. Снова поворот, еще и еще, я, хоть и с завязанными глазами, чувствовал себя прекрасно и старался представить себе этот путь, если нам придется бежать тут, но не мог.

• Предыдущая
• 14/198
• Следующая