Смерть белой мыши - Костин Сергей - Страница 4

Не было ее и на улице. Я растерянно огляделся — она не могла раствориться в воздухе. Тут открылась дверца припаркованного в плотном ряду машин «форда-фиесты», некогда ярко-синего, а теперь изрядно выгоревшего цвета, и голос Мати недовольно спросил:

— Вы едете или нет?

У женщин в машине часто царит домашний уют. Все чистенько, аккуратно расставлено: подставка для мобильного телефона, ручечка, блокнотик, мягкая игрушка под задним стеклом. В «форде» Мати все было покрыто пылью и никаких индивидуальных принадлежностей, никаких наклеек. Такие машины обычно берешь напрокат, только без царапин на торпеде.

Прежде чем завести двигатель, я залез в карман. Вся моя жизнь содержится в наладоннике самой известной фирмы. Один такой я в прошлом году утопил в Индии, но к счастью, я всегда делаю бэкап всей системы, всех программ и всех баз данных на свой домашний компьютер. Так что мои контакты, карты, словари, десяток книг и дисков, куча фотографий, распорядок жизни на ближайшие месяцы, а также неразумное количество более или менее бесполезных прикладных программ по-прежнему со мной. Это видимая часть айсберга, правда, в отличие от айсберга бо́льшая. Кроме того, в моем компьютере есть несколько софтов особого свойства. Один из них я как раз и запустил. Это такой определитель электронных устройств, на раз выявляющий «жучки».

Мати, склонив голову набок, с интересом наблюдала за мной. Стрелочка, вращающаяся по циферблату, остановилась, включив зеленый огонек.

— Можем спокойно говорить, — сообщил я своей коллеге.

Мати дернула плечом, как бы говоря: «Напридумывали себе игрушек! Что дети». Она пристегнулась, вытянула ноги и коротко скомандовала:

— Выезжайте из паркинга и направо.

Я, собственно, ничего другого от нее и не слышал в ближайшие три минуты.

— Теперь снова направо. Опять направо.

Мы вновь проезжали мимо «Скандик Палас». Мати проверялась.

— Теперь прямо! — с видимым облегчением сказала она и откинулась на спинку сиденья.

— И куда мы едем? — дружелюбно, как бы не замечая ее почти раздраженного тона, осведомился я.

— Я буду говорить, как ехать.

Английский у нее был ужасный. Вернее, ужасным был акцент, словарный запас у Мати был приличным, и пользовалась им она достаточно бегло.

— Мы можем говорить по-русски, если хотите, — на этом же языке предложил я.

— Я не говорю по-русски, — по-английски отрезала Мати. — Можем говорить по-эстонски, по-фински, по-шведски или по-норвежски!

Нет, я ей положительно не нравился.

— Я же не прошу вас говорить на этих языках, — продолжала Мати. — Хотя мне на них общаться проще.

Может быть, у нее язва желудка? Или гастрит? По опыту знаю, что таких людей — вечно брюзжащих, источающих желчь всеми порами — надо осаживать, иначе они с каждой минутой распоясываются все больше и больше. Горького выплюнут, сладкого проглотят, как сказал бы мой учитель Петр Ильич Некрасов.

— Послушайте, Мати, или как вас там зовут, — сказал я. — Если я перед вами успел в чем-то провиниться, скажите мне. Если нет, я не понимаю, чем я заслужил такой тон. Я вас не устраиваю? Скажите мне, и расстанемся друзьями!

Знаете, что она сказала в ответ?

— Так-то вы стремитесь помочь женщине, которая попала в беду?

Некоторое время мы ехали молча. Я даже не спрашивал, надо ли мне поворачивать на перекрестках.

— Вы поехали не в ту сторону, — первой нарушила молчание Мати.

— А я не имею ни малейшего представления, куда ехать, — совершенно обоснованно заметил я.

— Спросили бы.

Нет, давно мне не попадались такие экземпляры!

— Хотите сами сесть за руль? — буркнул я.

— Это не в ваших интересах. — Мати посмотрела на меня, и лицо ее вдруг приняло почти человеческое выражение. — Пока я сегодня утром ехала в Таллин, со мной дважды чуть не случился сердечный приступ. Я очень пугаюсь, когда меня обгоняют, особенно грузовики. Поэтому я стараюсь ехать быстрее, но скорость меня тоже пугает, и я замедляю ход. И тогда меня снова начинают обгонять. Если поведу я и со мной все-таки случится инфаркт, вы рискуете больше.

— Мати, — я снова почувствовал нелепость ситуации, — послушайте, как мне вас называть? Действительно, Мати?

— А чем плохо это имя?

— Оно же мужское!

— А вы собираетесь на мне жениться?

— Нет, не собираюсь.

Мати порылась в сумочке, извлекла из нее носовой платок и зычно высморкалась.

— А! Зовите меня, как хотите, — сказала она, пряча платок обратно в сумочку.

Мы выезжали из города по Нарвскому шоссе. Я здесь раньше не был — просто так было написано на указателях.

— Пусть будет Мати, — сказал я. Мне хотелось сделать заход с другой, человеческой, стороны. — Мати, удовлетворите мое любопытство. Вы действительно полковник?

— Действительно, — кивнула Мати. — У вас!

Интересное уточнение. Что, была разведка, в которой она дослужилась до генерала?

— А вы в каком звании? — скрипучим голосом спросила она.

Я расхохотался:

— Вы хотите командовать мною на основании Устава сухопутной службы?

Взгляд Мати чуточку потеплел.

— Никто вами не командует, — сказала она. — У меня такой стиль общения с людьми.

— И людям это нравится?

Хм! Мне это показалось или Мати действительно улыбнулась? И не нашла, что ответить.

Мы выбрались на трассу. Это такой эвфемизм! Трасса представляла собой разбитую двухрядную дорогу, которую пытались расширить, а потому сузили до предела.

— Так что у вас стряслось? — спросил я.

— Меня хотят убить.

— Вам угрожали?

Мати кивнула:

— Мне подбрасывают дохлых белых мышей.

Я и виду не подал, что сразу вспомнил свое первое впечатление о ней.

— При чем здесь это?

Мати поджала губы и промолчала. А что она должна была сказать: «Потому что я похожа на белую мышь»?

— Вы живете в отдельном доме?

— Да.

— Может быть, это ваша кошка приносит вам подарки с ночной охоты. Но из гигиенических соображений оставляет их на улице, — предположил я.

— У меня нет кошки, — отрезала Мати, досадуя на мою тупость. — И мыши — белые.

— Ну, тогда это кошка соседей, которая набрела на биологическую лабораторию где-то поблизости.

Мати не отреагировала никак. Она вытянула ноги и отвернулась, уставившись в боковое окно. Истолковать это можно было лишь одним-единственным образом: раз человеческую речь я не воспринимаю, говорить со мной бесполезно.

Мы ехали в полном молчании минут десять. Атмосфера становилась нестерпимой.

— Нам далеко еще? — не выдержал я.

— Вы куда-то спешите? — дребезжащим от сдерживаемого гнева голосом спросила Мати.

Это уже походило на ссору. Я физически ощущал, как в моих нервах — этих электрических проводах, опутывающих организм, — напряжение неуклонно возрастало. «У нее съехала крыша, — говорил я себе. — Белые мыши! И что теперь мне делать? Сказать ей об этом и возвращаться в Штаты? А что еще остается?» Я решил все же отвезти Мати домой. Не вылезать же мне из машины посреди полей?

— Вы думаете, что я сумасшедшая, — вдруг промолвила Мати. — Потерпите до Вызу.

Я с недоумением посмотрел на нее.

— Вызу — это поселок, в котором у меня дом, — пояснила она. — Нам осталось километров сорок.

Если вы никогда не бывали в Прибалтике, я скажу, что в ней составляет главную прелесть. Это не море. Оно, конечно, всегда затягивает взор, а в этих местах есть еще и дюны из мелкого, сыпучего белого песка, высокая трава с дымчатыми метелками, пьянящий йодистый запах разлагающихся водорослей, оставленных отливом на берегу, печальные крики чаек и шум ветра в ветвях сосен. Но вы пробовали в этом море купаться? Если вода прогрелась до семнадцати градусов, местные жители не вылезают из нее, радуясь неслыханной жаре. Только, чтобы оказаться в воде, нужно либо сразу лечь, либо идти через три-четыре мели, пока она не дойдет вам до плеч. Однажды, еще в советское время, я пробовал так отдыхать — на Рижском взморье, с родителями; у меня, несмотря на восторженность и покладистость детства, получалось плохо.