Паром - Искандер Фазиль Абдулович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/98
- Следующая
Изменить размер шрифта:
29
Язык
Не материнским молоком,
Не разумом, не слухом,
Я вызван русским языком
Для встречи с Божьим духом.
Чтоб, выйдя из любых горнил
И не сгорев от жажды,
Я с ним по-русски говорил,
Он захотел однажды.
Опала
Еще по-прежнему ты весел
И с сигаретою в зубах
Дымишь из модерновых кресел
Во всех присутственных местах.
Еще ты шутишь с секретаршей
И даришь ей карандаши.
Но сумеречный призрак фальши
Колышется на дне души.
Еще в начальственном обличье
Ничто и не сулит беду,
Но с неким траурным приличием
Тебе кивнули на ходу.
Еще ты ходишь в учрежденье,
Еще ты свойский человек.
Но желтой лайкой отчуждения
Стянуло головы коллег.
И тот, кого считал ты братом,
С тобой столкнувшись невзначай.
Как бы кричит молчащим взглядом:
— Не замарай, не замарай!
И как там стойкостью ни хвастай,
Прокол, зияние в судьбе.
Зрак византийский государства
Остановился на тебе.
Хорошая боль головная…
Хорошая боль головная
С утра и графинчик на стол.
Закуска почти никакая.
Холодный и свежий рассол.
Ты выпил одну и другую
Задумчиво, может быть, три.
Гармония, боль атакуя.
Затеплится тихо внутри.
И нежность нисходит такая.
Всемирный уют и покой.
Хорошая боль головная
Избавит тебя от дурной!
Народ
Когда я собираю лица,
Как бы в одно лицо — народ,
В глазах мучительно двоится.
Встают — святая и урод.
Я вижу чесучовый китель
Уполномоченного лжи.
Расставил ноги победитель
Над побежденным полем ржи.
Я вижу вкрадчивого хама.
Тварь, растоптавшую творца.
И хочется огнем Ислама
С ним рассчитаться до конца.
Но было же! У полустанка
В больших, разбитых сапогах
Стояла женщина-крестьянка
С больным ребенком на руках.
Она ладонью подтыкала
Над личиком прозрачным шаль.
И никого не попрекала
Ее опрятная печаль.
Какие-то пожитки в торбе
И этот старенький тулуп.
И не было у мира скорби
Смиренней этих глаз и губ.
…А Русь по-прежнему двоится,
Как и двоилась испокон.
И может быть, отцеубийца
Такой вот матерью рожден.
Высота
В необоримой красоте
Кавказ ребристый.
Стою один на высоте
Три тыщи триста…
В лицо ударил ветерок.
Так на перроне
Морозные коснулись щек
Твои ладони.
Почти из мирозданья вдаль
Хочу сигналить:
— Ты соскреби с души печаль.
Как с окон наледь.
Карабкается из лощин
На хвойных лапах
Настоянный на льдах вершин
Долины запах.
Толпятся горы в облаках,
Друг друга грея,
Так дремлют кони на лугах,
На шее — шея.
Так дремлют кони на лугах,
На гриве — грива.
А время движется в горах
Неторопливо.
Вершину трогаю стопой,
А рядом в яме
Клубится воздух голубой.
Как спирта пламя.
Нагромождение времен.
Пласты в разрезе.
Окаменение и сон
Всемирной спеси.
Провал в беспамятные дни,
Разрывы, сдвиги.
Не все предвидели они —
Лобастых книги.
Но так неотвратим наш путь
В любовь и в люди.
Всеобщую я должен суть
С любовной сутью
Связать! Иначе прах и дым
Без слез, без кляуз.
Так мавром сказано одним:
— Наступит хаос.
Связать! Иначе жизни нет.
Иначе разом Толчок!
И надвое хребет
Хребтом Кавказа.
Король кафе «Националь»
Он был воинственный гуляка.
Широкошумный, как рояль,
И как бы нации во благо
Любил кафе «Националь».
По части душ — свиданье в шесть.
По части груш — всегда «дюшес».
По части вин — «Киндзмараули».
Он царственно сидел на стуле,
Его цитаты орошал
Всегда наполненный бокал.
Он был, как дьявол, остроумен,
И сколько б за ночь ни лакал.
Хранил, как монастырь игумен,
Высокой шутки идеал.
Остротой сжатой, как депешей.
Он обменяться мог с Олешей.
Порою деньги занимая,
Он важно говорил: — До мая!
Я прогорел, как мой роман.
И рифмовал «Кармен — карман».
Застольцев временно покинув,
Переводил родных акынов:
Арык, балык, рахат-лукум.
Канал в пустыне Каракум…
О, аксакал! О, саксаул! Конец!
В парную, как в загул!
Поэт, философ и фантаст.
Он был в дискуссиях клыкаст.
Но в поисках единоверца
То разум возвышал, то сердце.
А надо бы сменить местами…
Что знаем о себе мы сами?
Ах, если б крикнуть: — Рокируйся!
И можно партию спасти!
В ответ из времени: — Не суйся!
Я партию держу в горсти!
Фигуры сметены. Цейтнот.
Старик меня не узнает.
Полубезумный и неловкий
Трясет кошелкою в столовке.
Многосезонное пальто.
И с губ срывается: — За что?
Где тот блистательный двойник,
Жизнь понимавший, как пикник?!
Глагол времен! Шумит река!
Я обнимаю старика.
Стою на том же берегу,
Хочу понять и не могу:
Зачем свиданья ровно в шесть
И тающий во рту «дюшес»?
Зачем один и тот же столик
И смех скептический до колик?
Зачем кафе «Националь»
И гегельянская спираль?
Где все? Где максимы? Где вирши?
Есть пулеметный взгляд кассирши
И дважды пригвожденный бред:
Нарзан и комплексный обед.
29
- Предыдущая
- 29/98
- Следующая
Перейти на страницу:
