Паром - Искандер Фазиль Абдулович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/98
- Следующая
Изменить размер шрифта:
26
Память
Поздравить с днем рождения забыл.
Потом забыл и самый день рожденья.
И вот приносит почта извещенье,
Что умер друг. А он его любил.
Он плакал одиноко в темноте.
О чем? О том, что некогда, когда-то
Была забыта маленькая дата.
Образовалась щель. И мы не те.
Он плакал, но и думал что есть сил
О том, что сам он некогда, когда-то
Забвением, пускай условной, даты
Начало смерти друга положил.
И собственного, может быть, конца
Началом стала щелочка зиянья.
Но эту мысль, и не без основанья.
Он не хотел додумать до конца.
Слепой
Когда ударит свет в оконце
И вскрикнет ласточка в саду,
Слепой, проснувшийся от солнца.
Глаза откроет в темноту.
Что впереди? Давно немолод.
Давно впотьмах пустынный зрак.
Что зимний день? Там темный холод.
Что летний день? Горячий мрак.
Но есть любимый сон о детстве:
Подсолнух в золотой пыльце
И никаких грядущих бедствий…
Там свет. И мама на крыльце.
Так что ему реальность яви?
Сон, что его врачует стон,
Он предпочесть не только вправе —
Явнее яви его сон.
Явней — над этой черной ямой
И потому над пустотой,
Помедли, свет, помедли, мама,
Гори, подсолнух золотой…
Ребенок
Первозданною радостью брызни
И рассмейся от счастья навзрыд!
За невидимой бабочкой жизни
По лужайке ребенок бежит.
Косолапые эти движенья,
Человек, человек, человек!
И зеленой земли притяженье.
Убыстряющее разбег.
Пузырящийся парус рубашки
Да кудряшки, и только всего.
Верноподданные ромашки
Припадают к ножонкам его.
И трясется от хохота прядка.
Он бежит через лес васильков,
И зубов его верхних двойчатка
Ослепительней облаков.
Никому никакой укоризны,
Вздор — сомненья и мелочь обид.
За невидимой бабочкой жизни
По лужайке ребенок бежит.
И земля, улыбаясь на топот,
Подстилает траву, как постель.
И ступням его шепчет, должно быть:
Параллель, параллель, параллель!
Когда движения и ветра …
Когда движения и ветра
Не обещает небосвод,
Беру линейку геометра:
Ребенок все-таки растет.
Когда на дно влекут ошибки,
Смешно сказать, хватаюсь вдруг
За полукруг твоей улыбки.
Как за спасательный свой круг.
Когда просвечивает шейка
Яичком, поднятым на свет,
Я ощущаю радость шейха,
В тени тянущего шербет.
Когда я говорю о счастье
Вне романтических легенд.
Ты, мой глазастик и ушастик,
Один, но мощный аргумент.
И даже рубашонки вырез
Сладчайшим обдает теплом,
Ты из нее, играя, вылез
Как бы мужающим плечом.
И я реку: — Душа телесна,
А тело, стало быть, небесно.
И может быть, ты в этом весь:
Не спахтанная жизнью смесь.
Мужай, мужай, ребенок милый.
Ты — направление. Я — сила.
Фонарик мой в ночном лесу.
Ты — свет. Но я тебя несу.
Бывает, от дома вдали…
Бывает, от дома вдали
Вдруг слышишь — ребенок твой плачет.
Неужто его привезли?
Но как это? Что это значит?
Спросонья тряхнешь головой:
Гостиница, койка, усталость…
Очнешься, поймешь, что не твой.
Но длится щемящая жалость.
Что ж! В мире безумных страстей
Мы люди, покуда ранимый
Нам слышится голос детей,
От собственных — неотличимый.
Бывает, сын, с детьми играя…
Бывает, сын, с детьми играя.
Заметив издали меня,
Замрет и смотрит не мигая,
А за спиною беготня.
Нырнуть в игру или хотя бы
На миг рвануться и прильнуть?
Ах, с папою или без папы
Еще до вечера чуть-чуть!
О, этот взгляд, мне душу рвущий.
Как бы рассеянный слегка.
Неузнающий, узнающий.
Издалека, издалека!
Свадьба
Уютная зелень, усадьба
Стоит у подножия гор.
Абхазская гулкая свадьба
Выходит столами во двор.
Как беркуты, хохлятся старцы.
Целую их нежно в плечо.
Вы живы еще, ачандарцы.
Так, значит, мы живы еще!
Хоть сдвинулось что-то, конечно,
Чего удержать не смогли.
У коновязи небрежно
Стоят табунком «Жигули».
И кто-то базарит кого-то,
И в голосе истая страсть.
Разинута крышка капота.
Как некогда конская пасть.
А рядом топочутся танцы,
И ноги стегает подол,
И парни, как иностранцы,
В ладони: — Хоп! Хоп! Рок-н-ролл!
и девушка с глупой ухмылкой
Все тянет-потянет баян.
А этот танцует с бутылкой,
Должно быть, напился, болван.
Где гордая скромность чонгури.
Где статная стройность парней?
Так волны всемирной халтуры
Бушуют у наших корней.
Моторами мир исскрежещен,
И мы устаем без причин
От слишком размашистых женщин
И слишком крикливых мужчин.
Лишь сумрачно хохлятся старцы,
И шепчется мне горячо:
— Вы живы еще, ачандарцы.
Так, значит, мы живы еще!
Что делать? Эпохи примету.
Глотаю бензинный дурман.
Но только не музыку эту.
Не этот на пузе баян!
26
- Предыдущая
- 26/98
- Следующая
Перейти на страницу:
