Джинн и воины-дьяволы - Керр Филипп - Страница 35

— Именно. Я могу стать Синей джинн и остаться при этом самой собой. Правда, здорово?

— А как же ты обретешь способность беспристрастно судить джинн? Как сохранить равновесие между добром и злом? — спросил Нимрод.

— Судьи же справляются, — ответила Фаустина. — Они выносят жестокие приговоры, следуя букве закона, но сами при этом не жестокосердны. Люди практикуют это уже много веков.

— То есть и волки сыты, и овцы целы! — радостно заключил Нимрод.

— Да! Правда, замечательно? — Фаустина улыбнулась Филиппе, а затем и Финлею с Джоном в одном лице. — Поэтому я и приглашаю всех ко мне в гости в Берлин.

— Здорово, — хором сказали все трое.

— Что ж, должен признаться, из всех сегодняшних новостей эта — самая приятная, — сказал Нимрод. Он взглянул на доктора Сахерторт. — Ты, и раньше об этом знала, Дженни?

— Ну что ты! Впервые слышу. — Доктор Сахерторт покачала головой. — Жаль, что никто не выяснил этого раньше. Тогда вы с Лейлой могли бы не стать сиротами при живой матери.

— Вот именно, — тихонько сказал Нимрод.

— Да, кстати, — сказала Фаустина. — Мне надо торопиться. Иначе Лейла превратится в Синюю джинн вместо меня, причем окончательно и бесповоротно. Жаль, что тут нет Дыббакса. Я бы хотела повидать его снова, прежде чем уеду.

— Смотри хоть каждый день, — сказал Джон, указывая рукой Финлея на телевизор. — Вот, любуйтесь.

Все сгрудились у телевизора, на экране которого был Дыббакс — в обалденном черном, украшенном бриллиантами комбинезоне. Он как раз исполнял захватывающий фокус. Зрителю крупным планом демонстрировали, как на ладони у зрительницы откуда ни возьмись появляется мышь. Сидевшая в студии публика приветствовала чародея оглушительными аплодисментами.

— Дыббаксом он, правда, больше себя не называет, — сказал Джон. — Теперь он — Джонатан Таро. Телезвезда. В любом номере любого журнала или газеты можно наткнуться на его физиономию.

Нимрод огорченно покачал головой.

— Дыббакс, Дыббакс, — сказал он со вздохом.

— Я пробовала отговорить его от этого позорища, — сказала Дженни Сахерторт. — Но он и слушать не хочет. Я даже пыталась наложить на него заклятие. Но его джинн-сила растет не по дням, а по часам, и мне уже с ним не справиться.

— Ну, с джинн-силой у него всегда было неплохо, — сказал Нимрод. — Со здравым смыслом похуже.

— А чего ты ожидал? — Доктор Сахерторт пожала плечами. — Забыл, кто его отец? — Она виновато улыбнулась Фаустине.

— А Дыббакс хитер. Заставляет всех поверить, что это — настоящий фокус, — сказал Джон. — Ну, вы понимаете… Не наши дела, а просто фокус. Хороший фокус.

— Если бы люди поняли, что он и вправду создает мышь, а не прячет ее в рукаве, — произнесла Филиппа, — у них бы, наверно, крыша съехала. Все их представления о мире были бы разрушены.

— Мудро сказано, Филиппа. — Нимрод кивнул. — В том-то и опасность того, что делает Дыббакс. Если он проколется, зайдет слишком далеко, люди поймут, что это вовсе не фокусы.

В этот момент на экране показывали публику, неистово хлопающую в ладоши, фокус и вправду мог потрясти любого человека. Но отнюдь не Джинн. Среди публики сидел светловолосый человек с бородкой клинышком, в странноватом белом пиджаке. Это был Адам Аполлониус.

— Дыббакс, похоже, не понимает, как опасно пользоваться джинн-силой столь расточительно, — сказал Нимрод. — Если тратить ее каждый день, да еще на дешевые фокусы, последствия могут оказаться весьма и весьма серьезными.

— Неужели ты думаешь, что я ему об этом не говорила? — сказала доктор Сахерторт. — Он ответил, что его это нисколько не волнует. И вообще — это его жизнь, и он волен распоряжаться ею по своему усмотрению. — Она вздохнула. — И как должна поступить в этом случае мать? Я, например, не знаю. Пригрозить, что им займется отец? Увы, это не наш случай. Тем более теперь он знает, что его отец ему вовсе не отец. А на меня он теперь вовсе не обращает внимания. Все мои уговоры как об стенку горох. А ведь я на него всю жизнь положила!

Все, кроме Джалобина, продолжали молча смотреть телевизор.

— Эй, гладите, — вдруг воскликнула Фаустина. — Вон там! Это тот самый человек из пещеры, где была пирамида и серебряное озеро. Тот, кто сказал слово дун си. — Она ткнула пальцем в экран. — Вот он.

Фаустина указывала на мужчину, сидевшего рядом с Адамом Аполлониусом. Но камера почти сразу вернулась на сцену, к сияющему Дыббаксу, и только Филиппа успела разглядеть сурового молодого человека, которого имела в виду Фаустина. И Филиппе тоже показалось, что она видела его прежде — На прошлое Рождество, в Нью-Йорке, на турнире по джиннчёту. Как же грубо он выругался, когда она победила его в первом раунде. У нее даже начали гореть уши, когда она стала вспоминать все гадости, которые он наговорил ей, покидая гостиницу «Алгонкин».

Адам Аполлониус сидел рядом с Радьярдом Тиром, одним из сыновей предводителя ифритцев Иблиса, то есть единокровным братом Дыббакса. Мало того! Филиппа успела заметить, что за Радьярдом сидит еще один знакомый ей ифритец, тоже очень противный, — Палис-пятколиз. Она тут же сообщила об этом Нимроду и доктору Сахерторт.

— Теперь я и в самом деле очень волнуюсь, — призналась доктор Сахерторт.

— Успокойся, милая, — сказал Нимрод. — Успокойся. Может статься, не все так плохо, как кажется.

— Доктор Сахерторт, а ведь мистер Нимрод совершенно прав, — подхватил Джалобин. — Чего расстраиваться, когда ничего плохого пока не случилось. И не случится. Может, эти злодеи оказались там просто так, без всякого злого умысла. Но, разумеется, не исключено и обратное, и они пришли туда неспроста и что-то замышляют. Тогда Дыббакс находится в серьезной, даже смертельной опасности. Но на вашем месте я бы до поры не начинал волноваться, я нашел… У-уааау-у-у-у!

Отбросив газету, красный как рак Джалобин вскочил с кресла и, корчась от боли, скрылся в ванной. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.

— Вот и хорошо, что он ушел, — обрадовалась доктор Сахерторт. — Обойдемся без назиданий.

— А что с ним? — спросил Джон. — Кто-нибудь понял?

— Думаю, он нашел пропавшую пчелу синьора Медичи, — стараясь не рассмеяться, ответила Филиппа.

Сокровищница собора Святого Марка находилась на верху здания, в пыльной комнате, которая больше смахивала на тюремную камеру в башне средневекового замка. Здесь было высокое, зарешеченное окно, а вдоль стен располагались огромные деревянные шкафы с глубокими ящиками, где в алфавитном порядке, хранились, как предполагалось, мощи самых разных святых.

Хранителем реликвий была пожилая монахиня-американка, сестра Кристина, которая, на взгляд Джона, сама разваливалась на ходу — точь-в-точь святые мощи. Но старушка оказалась побойчее, чем выглядела. Ведь с первого этажа к сокровищнице вело ни много ни мало двести ступеней, и Финлей, внутри которого сидел Джон, даже притомился и едва не задохнулся, пока вся компания поднималась наверх вслед за монахиней.

Джалобин предпочел остаться в гостинице — понянчить большой пчелиный укус на макушке, который с каждой минутой все разрастался и вспухал, напоминая красный фонарь на крыше машины «скорой помощи». Джалобин дулся, потому что Джон и Финлей над ним издевались: гудели, как сирена, когда он входил в комнату, Фаустина, сотворив себе смерч, уже отправилась в Вавилон. Ее мать, Дженни Сахерторт, бурно и нежно распрощавшись с дочерью, вернулась самолетом в США.

Сестра Кристина старалась быть очень любезной и подробнейшим образом отвечала на все вопросы гостей. Удивляться этому не приходилось, учитывая высокое положение Нимрода в ордене Святого Марка. И она предельно честно призналась в том, что происхождение многих из так называемых реликвий на самом деле сомнительно.

— Не знаю, зачем мы все это храним, — искренне сказала она. — Честное слово, не знаю. Потому что барахло — оно и есть барахло. Мы копим все — от ногтей с пальцев ног святого Власия до ушной серы святого Мунго. Когда я проводила последнюю ревизию, то насчитала тридцать три пальца рук святого Антония и пятнадцать пальцев ног святой Мундиции. У нас есть шесть бедренных костей святого Варфоломея и три черепа святого Варнавы. А зубов вообще не счесть. Мы, наверно, могли бы обеспечить половину зубных протезов во всей Италии. Куча коробок, доверху наполненных зубами.