Всемирный следопыт 1929 № 12 - Журнал Всемирный следопыт - Страница 18

Дорога медленно шла вверх. Бузина, калина, дубки и липы теснились по сторонам, словно радуясь укромному местечку. Овраг был полон ароматами цветов и трав: тут и лобода выкидывала свои желтые свечи и красноголовый будяк стоял словно сторож, медово благоухали синяки, мерцали чернобривки и красавки. У Прокопия ни одна травка не была забыта: каждой — имя, каждой — внимание. Он шел впереди, немного закинув голову, так что клочки его сивой бороденки отлепились от шеи. Видимо ему приятно было подставить лицо встречным струям ветра. Время от времени он взмахивал руками, будто хотел обнять душистую зелень. И шаг его был легок, несмотря на его огромные сапоги. В Прокопии чувствовался большой природолюб. И природа очевидно платила ему тем же: она наделила его веселым нравом и острыми чувствами.

Между тем овраг мелел и наконец совсем сгладился: мы поднялись на матерой берег. Прямо перед нами виднелась низинка, которую пересекала железнодорожная насыпь со сквозной гранитной трубой для проточной воды. Мы повернули влево, к тому месту, где линия дороги упиралась в холмистую гряду.

Железная дорога прокладывалась здесь во время европейской войны. Она была почти закончена: оставалось только положить шпалы и рельсы, но постройка была почему-то заброшена. И странно было видеть железнодорожную насыпь, по которой пролегала колесная дорога и росли цветы. Возвышенность, пересекавшая путь дороге, была прорезана выемкой, похожей на овраг. Мы вошли в эту расщелину. По мере нашего продвижения стены по бокам росли. По более отлогим местам пополз кустарник. На обрывах обнажились породы, среди которых четко выделялся дилювиальный пояс — желтовато-бурая железистая полоса, которую оставила органическая жизнь эпохи. На самом дне этих отложений, в шести метрах от теперешней поверхности гряды и найден был скелет мамонта. Мы сели у его могилы и слушали рассказ Степана. Восемнадцатилетним парнем он работал на дороге и первый наткнулся на костяк. Дело происходило приблизительно так.

Однажды к вечеру, перед самым окончанием работ Степан устало накладывал последнюю тачку земли. Вдруг заступ уперся во что то твердое. Степан сначала не обратил на это внимания — камни часто попадались в земле. Он только поглубже вогнал ногой лезвие и, нажав на заступ, хотел приподнять камень. Но заступ скребнул обо что-то неподвижное. Степан начал окапывать место. И вот из земли постепенно вылезла кость, похожая на заточенную жердь. Это окончательно озадачило Степана. Он окликнул соседей и показал им на диковинку, торчавшую из земли. Подошедшие тоже недоумевали и строили догадки. Одни говорили:

— Это, Степа, отметка на кладу — ты запорожскую могилу откопал.

Другие предлагали еще более легендарное объяснение:

— Нет! В земле, в середке живет козерог, он давно хочет пробиться на белый свет — душно ему там и жарко. Вот он и пробивает землю рогом. Самому бы ему еще долго трудиться, а Степан ему и помог.

Старики решили сразу:

— Люципирь! — и, чураясь этого места, отошли поскорее прочь.

Пришли техники, инженер. Они осмотрели находку и на два дня велели прекратить работу около этого места.

Тем временем сумерки наполнили выемку до краев. Надо было итти домой, а Степана словно цепью приковало к находке. Взбудоражила его догадка товарищей: «А вдруг это указка на кладу?» Молод был, быстрого счастья хотелось. Вышел Степан из выемки, боком-боком — и в кусты. Пополз на бугор и смотрит с откоса. Внизу пусто — последние расходятся. Только дед Стуконож что-то захромал, трет ногу, отстает от других. Вот присел, перематывать лапти начал на ночь глядя. Да в дальнем углу выемки какой-то усердный продолжает копать — напала охота не ко времени. Но Степан думает: «Все равно пережду».

Стемнело. Из-за дальних бугров луна выглянула огневым лицом. «Это хорошо, — думает парень, — светлее будет копать.» Подождал еще немного и поднялся. Идет вниз, пригибается. Сердце колотится воробьем. Нашарил заступ в кустах, окинул взглядом окрестность… да так и замер на месте. На противоположной стороне выемки тоже кто-то шел, крадучись по-за кустами. Мелькает в бледном свете лохматая голова… «А ведь это дид Стуконож! — всполошился Степан. — Ах старый бис! И не хромает». А дед тоже пригнулся за кусты. Взглянул Степан вправо и… что за навождение! — внизу, прячась за тачку, мелькает красный глазок папироски. «Это тот ретивый копарь», — негодует Степан и в отчаянии смотрит налево. И кажется, ему в неверном свете, что из-за насыпи перед бугром лезет еще чья-то голова.

А луна уже заглянула в яму. Вот сейчас и место с кладом осветится. «Теперь бы только копать да копать», — скрипит зубами Степан. Но только он поднимет голову — зашевелится в кустах напротив дед Стуконож, вспыхнет папироска справа и голова лезет из-за насыпи. Все, мол, тут — видим… «Ах ты, нечистая сила!» — ругается Степан.

Так и просидели до свету, глаз не смыкая. Когда стали собираться копари, Степан окольными путями пробрался к себе домой, завалился спать, на работу не вышел.

К вечеру надвинулись ленивые тучи, заморосил дождь. Степан радуется — в такую ночь только и копать! Поднимается оврагом — зги не видать… Решил подойти к месту не по насыпи, а сверху, с бугра: были там на срезе ступеньки понаделаны. Прислушался — тихо. Только дождик легонько шепчет в кустах. Нащупал Степан первую ступеньку, потянулся ногой, да не рассчитал. А ступеньки — глинистые, оплыли от дождя. Поскользнулся Степан да со всего откоса кубарем вниз и отмерил. А на дне во что-то ткнулся, кто-то крякнул около него. Закружилась голова у Степана, ничего не соображает. Вскочил как полоумный и ринулся куда-то в темноту. А по сторонам — топот, стук, одышка… Сорвался Степан в какую-то яму и что-то потянул за собою. Над ним загрохотало и навалилось на него всей тяжестью. Лежит он ни жив, ни мертв, проклятый клад ругает.

Прошло полчаса, потом час. Утро уже сереть начало. Опомнился Степан, ощупал вокруг себя, видит — тачкой накрылся. Выглянул из ямы — обомлел. Под самыми ступеньками у откоса дед Стуконож сидит и по-настоящему ногу растирает. Из-за тачек и из канав еще две-три головы показались. Вылез Степан и, не глядя ни на кого, отправился восвояси.

А в обед того же дня приехали сведущие люди. Понаехало много и любопытных из Кременчуга и Новогеоргиевска, кольцом стояли они около находки. Сгрудились вокруг и рабочие. Степану с товарищами велели окопать это место и осторожно углублять канаву. Он работал усердно и молча, не отрывая глаз от заступа. Получилась огромная глыба земли, вся насыщенная костями неожиданного пришельца из отдаленных эпох. Смерть гиганта очевидно была мучительна, потому что его костяк был скрючен и бивни торчали кверху.

…Давно, еще за много тысячелетий до исторического рассвета, из Скандинавии поползли ледники и закрыли пол-Европы. На льду жить нельзя, все живое сгрудилось в южной половине: и носороги, и пещерные медведи, и мамонты, и человек-гориллоид. Стало тесно, стал обезьяноподобный враг донимать. И потянулось зверье на восток. Пошел и наш «дедушка». Был он стар. Кожа на его голове будто просмолилась и походила на кору старого дуба. Шуба была изношена: почти до земли свисала редкая черная шерсть, из-под нее виднелся свалявшийся и пролысевший красновато-бурый подшерсток. Шел он через горы и леса, гонимый судьбой. Летом питался травами и дикими бобами, а зимой наклонял могучими бивнями деревья и общипывал мелкие побеги и кору. Леса стояли под небо — можно было укрыться. Но вот старик вышел на высокую береговину. Перед ним бушевала река и скалила навстречу зверю подводные каменные клыки. Понял «дедушка», что не те годы, что не сладить ему с бурным течением, не дотянуть до другого берега, который стлался впереди синей лентой. И стал он одиноко бродяжить у берега. А обезьяноподобный враг уже выслеживал его, строил козни, но встречи избегал и прятался от зверя в свои пещеры.