«Гладиаторы» вермахта в действии - Пленков Олег Юрьевич - Страница 37
- Предыдущая
- 37/90
- Следующая
Сами нацисты использовали в пропагандистских целях массовые убийства, учиненные чекистами во Львове в самом начале войны. Как указывал Иоахим Гофман (первым из историков подхвативший тезис о превентивной войне), именно эти убийства были причиной превращения войны на Восточном фронте в «войну на уничтожение» (Vernichtungskrieg). Однако истинным автором «теории превентивной войны» является не Гофман и не Виктор Резун (В. Суворов), а Геббельс, который 1 октября 1941 г. писал: «Если бы фюрер в самый последний момент не отдал приказ об упреждающем ударе по Советам, то большевистские орды затопили бы Европу, грабя и уничтожая все на своем пути. Это означало бы конец европейской цивилизации»{324}.
Стержневая идея Гофмана — это то, что Советский Союз, так же, как и Германия, вел войну на уничтожение. Война эта была основана на ненависти к целому народу и соответствовала характеру тоталитарной идеологии как с одной, так и с другой стороны{325}. Но советская сторона была вынуждена действовать таким образом, о чем Сталин и объявил в речи от 6 ноября 1941 г. Он сказал, что если оккупанты хотят вести войну на уничтожение против народов СССР, они получат такую же войну и против них самих. Но вермахт был грозной силой, поэтому почти все операции советских стратегов в 1941–1945 гг. выглядели истреблением собственного народа и издевательством над военным искусством. Об этом неопровержимо свидетельствует соотношение потерь: 2,8 миллиона немецких солдат и 19,5 миллиона советских{326}. Столь же убийственной была и тактика: ни в коем случае не принимать генерального сражения — отступать по огромным территориям страны, сжигая за собой все, что можно (по выражению одного из западных историков — «спасать страну путем ее уничтожения»).
Благодаря тезису о «превентивной войне», воспроизведенному автором «Ледокола» В. Суворовым и И. Гофманом, Гитлера можно было представить гуманистом, стремившимся избавить человечество от беды большевизма. Это, конечно, чепуха: Гитлер исходил из собственной геополитики, и не будь пресловутой советской наступательной доктрины или зверств чекистов во Львове, Виннице или еще где-нибудь, он придумал бы что-нибудь другое для оправдания своих действий; что именно — не имело никакого значения… Нацистам еще повезло: чекисты оставили массу следов. Обер-лейтенант вермахта Гетц Дорнбах, воевавший на Восточном фронте, вспоминал, что о преступлениях сталинского режима немецкие солдаты знали не только от геббельсовской пропаганды, — они часто сами сталкивались со свидетелями и свидетельствами этих преступлений и были в ужасе от жестокости НКВД{327}.
Клаузевиц, участник Отечественной войны 1812 г., писал, что Россия может быть завоевана только при помощи самих русских. В этой связи американский историк Алберт Ситон указывал, что нацисты в 1941 г. имели уникальный шанс представить свой восточный поход как освободительную войну против преступного террористического большевистского режима. Но как раз это не входило в планы Гитлера: он хотел, чтобы победа на Востоке была достигнута исключительно военными средствами. Ситон передает содержание беседы, состоявшейся в мае 1941 г., когда начальник отдела абвера «Иностранные армии. Восток» полковник Кинцель собрал бывших русских офицеров царской армии из среды белой эмиграции, чтобы обсудить вопрос об обеспечении вермахта переводчиками с русского. Интересно, что один из русских генералов потребовал за свои услуги такую же оплату, как у немецких генералов его ранга. Эмигранты настойчиво советовали Кинцелю поднять вопрос о том, чтобы немецким войскам было дано распоряжение вести себя по отношению к местному населению в СССР подчеркнуто корректно: это составило бы контраст с поведением представителей большевистской власти и многих привлекло бы на сторону немцев. Что касается комиссаров, то, к удивлению полковника Кинцеля, эмигранты также советовали относиться к ним уважительно, поскольку большинство из них обладает в войсках куда более сильным влиянием, чем запуганные сталинскими чистками командиры. По словам эмигрантов, большинство комиссаров перешли к большевикам из карьерных соображений: это наиболее энергичные и целеустремленные люди, стремившиеся устроиться в жизни. При соответствующих условиях именно они помогут настроить советских солдат против Сталина и его руководства. На самом деле, советское общество не забыло сталинских репрессий и не оправилось от потрясений массовой коллективизации начала 30-х гг. (Фактически советское общество пребывало в морально-политическом кризисе; можно сказать, что война и зверства немецких оккупантов стали причиной сплочения народа и мобилизации советского общества.) Кинцель аккуратно записал эти пожелания, но предпринимать ничего не стал; он знал, что «приказ о комиссарах» уже утвержден{328}. Иными словами, в большинстве случаев в тоталитарной машинерии преобладали политические решения. Советские «герои» Катыни со шпалами и кубарями на воротниках гимнастерок по своему цинизму не уступали немецким «героям» Бабьего Яра, облаченным в эсэсовские мундиры с рунами. А ведь именно по этим «героям» немцы зачастую судили о русских, а русские — о немцах. Подлинными преступниками были руководители Третьего Рейха и Советского Союза, отдававшие жестокие приказы, а миллионы людей сделались вольными или невольными соучастниками и жертвами преступлений{329}.
Для Гитлера завоевание огромной территории на Востоке было обычной колониальной войной, а не освобождением советского народа от ига или борьбой с большевизмом. Кроме того, советско-финская война показала всему миру слабость РККА: миллионная армия Тимошенко долгое время ничего не могла поделать с маленькой финской армией и несла огромные потери (в ходе финской войны общие потери наших войск составили 281 192 человека, а потери финской стороны — 23 500 солдат{330}). Знаток истории РККА Николай Григорьевич Павленко указывал, что репрессии 1937–1938 гг. серьезно снизили и без того невысокую боеспособность РККА: наблюдалось небывалое падение дисциплины, командиры находились в растерянности. Репрессии в отношении командных кадров РККА продолжались и в ходе войны, и почти целое десятилетие после ее окончания{331}. Самым слабым местом Красной армии с конца 20-х гг. до начала 40-х являлось неуклонное снижение морального состояния войск. Красная армия изначально создавалась не как военная организация государства, а как инструмент большевистской партии. Для этого в армии была создана разветвленная система политических органов, главной функцией которых была слежка за деятельностью военачальников. Власть политработников прямо или косвенно распространялась на многие сферы: на войска, на кадровую политику, на трибуналы, на особистов, на снабженческие органы. Некоторые политработники, понимая бесполезность своей работы, переходили на командирские и другие посты. Так было с маршалом И. С. Коневым, маршалом П. С. Рыбалко, генералом А. В. Хрулевым, генералом И. Т. Коровниковым. Обладая огромной властью, политработники почти ни за что не несли никакой ответственности. Например, в июле 1941 г. по приговору трибунала были осуждены и расстреляны четыре генерала — командующий фронтом Д. Г. Павлов, начальник штаба фронта В. Е. Климовских, начальник связи фронта А. Т. Григорьев, командующий 4-й армией А. А. Коробов. Члену же Военного совета фронта А. В. Фоминых Мехлис, руководивший по поручению Сталина этой расправой, приказал «уйти с глаз и больше в штабе фронта не появляться»{332}.
- Предыдущая
- 37/90
- Следующая
