Всемирный следопыт 1926 № 05 - Журнал Всемирный следопыт - Страница 11

На острове Вознесения, в благодарность за доставку казенной почты, комендант острова пригласил меня к себе в гости. В назначенный час на пристани появился присланный за мной экипаж и, когда я сел в него, сопровождавший его матрос взял лошадь под уздцы и осторожно повел ее вверх по холму, до самого комендантского дома. На следующий день мне было предложено посетить вершину горы. Прислали ту же лошадь, и тот же матрос повел ее. Наверно, в это время на всем острове не было человека, более меня расположенного ходить пешком. Поэтому я предложил матросу поменяться местами. «Давайте, я поведу ее, она у меня не понесет», сказал я матросу. Он расхохотался: «Не понесет… Скорее черепаха понесет, чем эта лошадь. Если бы я ее не тащил изо всей мочи, мы бы никуда и не приехали». После этого разговора я пошел рядом с матросом.

На вершине я познакомился с двумя выходцами из Канады, которые выстроили себе домик в скалах и занялись хозяйством. Фермер показал мне свои поля, при чем водил меня с одного поля на другое через туннели, проделанные в недоступных гребнях скал. По его словам, коровы и овцы часто разбиваются, скатываются в пропасти. Иногда корова зацепляется рогами за рога другой коровы у самого края обрыва, и обе продолжают спокойно пастись, пока не сорвутся вниз.

Через десять дней после выхода с последней остановки я пересек, направляясь домой, тот путь, который я прошел за два с половиной года до этого. Итак, в этот день я опоясал земной шар и закончил кольцо плавания, которому раньше не бывало примеров.

10-го мая странные мелкие волны заплескали о борта «Спрей». Я с удовольствием слушал эту позабытую музыку: «Спрей» вошла в течение, которое проходит мимо мыса Рока. 18-го же мая, впервые за три года, я увидел полярную звезду.

Приближаясь к Вест-Индии, я более, чем когда-либо, проклинал козу, с'евшую мою карту. С большим трудом и риском шел я от острова к острову, всюду безуспешно пытаясь достать карту: почему-то их нигде не оказывалось. В Гренаде, на Доминго и в других местах жители со вниманием слушали мои рассказы, и мои лекции посещались охотно.

4-го мая «Спрей» в последний раз отчалила от чужой пристани и пустилась домой. Но после всех опасностей моря, пыльной бури в Африке и кровавого дождя в Австралии ей оставалось еще испытать штиль. Я совсем забыл о безветренной полосе, но должен был убедиться на опыте, что рассказы о ней не выдумка. День за днем «Спрей» стояла на гладкой, как озеро, воде. Вечер за вечером я сидел на палубе с зажженной свечкой и читал. Так дело тянулось более недели. Вдали на горизонте виднелось другое заштилевшее судно. Водоросли, которыми так богато Саргассово море, то были разбросаны по морю пучками, то тянулись так, как их расположил последний ветер, длинными прядями или дорогами, а иногда растения сбивались в обширные поля. Странные животные, большие и малые, плавали в чаще водорослей. Мне показался любопытней всех крошечный морской конек, которого я посадил в бутылку и довез до дома.

18-го июня налетел шквал, и сразу стало больше ветра, чем нужно. Также и море могло бы быть спокойнее. «Спрей» попала в самую середину стремительного Гольфштрема и запрыгала, как дельфин, по неправильным волнам, как бы торопясь наверстать потерянное время. Казалось, «Спрей» задевала только верхушки волн. Здесь, всего в нескольких сотнях миль от дома, непогода хотела в последний раз натешиться надо мною. Шквал сменялся шквалом. Бурные валы неслись как-будто со всех сторон сразу, и к 23-му июля я выбился из сил в борьбе с ними. В этот день была гроза с градом. Молнии уже не вспыхивали, а лились с неба непрерывной струей огня. И день и ночь я несся, постепенно приближаясь к берегам. 25-го числа я попал в тот самый ураган, который часом раньше пронесся над Нью-Йорком, снося здания и ломая деревья в щепы. Даже суда в доках сорвались с причалов и стали налетать друг на друга, причиняя большие разрушения. Мне посчастливилось во-время заметить приближение урагана: я успел убрать паруса и все приготовить к его встрече. До этой бури я держал курс на Нью-Йорк, но, когда ураган стих, я направился в ближайший порт, чтобы там опомниться и передохнуть. На рассвете я вошел в Нью-Порт.

Здесь кончилось мое странствие: я был уже на родине. Но мы со «Спрей» не могли успокоиться, пока не вернулись к месту рождения моего судна, в Ферхавн. Там, причалив к тому же кедровому столбу, к которому я причаливал перед отправлением, я мог, наконец, сказать, что полный круг завершился. Экипаж «Спрей» находился в наилучшем здравии. Я чувствовал себя на десять лет моложе, чем при от'езде. Трехлетнее плавание не отозвалось и на моей «Спрей»: она была безукоризненно крепка и ни разу не дала ни малейшей течи. 46.000 миль не оказали никакого влияния на прочное суденышко. Мы со «Спрей» не открыли новых материков: кажется, открывать вообще уже нечего, все открыто прежде нас. Но и проходить между уже открытыми странами во всякую погоду не плохо, и эти три года были похожи на непрерывное чтение увлекательной книги. Но, чтобы рассчитывать прочесть ее до конца, нужно быть готовым ко всяким случайностям и уметь взяться за то дело, около которого находишься. Важнее всего для меня оказалась та школа, которую я прошел за всю свою долголетнюю морскую практику.

Летом 1918 года, когда чехо-словаки, при поддержке кулацко-эсеровских отрядов, захватили всю Сибирь, заняв Сибирскую магистраль, Красноярск оставался последним губернским городом, сохранившим советскую власть.

Как и в 1905 году, железнодорожные мастерские опять были авангардом в революционной борьбе, почти целиком влились в красную гвардию и стали основным ядром ее.

Но судьба Красноярска была решена. Город оказался отрезанным от красных. На западе чехи захватили Мариинск, на востоке — Канск. Вопрос был только в сроке, — неделей раньше, неделей позже. Но неделя может принести многое, за неделю может притти поддержка, поэтому красноярский Совет решил защищаться.

На востоке фронт красной гвардии протянулся в шести верстах от станции Клюквенной. Горсточка красногвардейцев несколько дней затишья использовала для усиленного военного обучения. Однако, силы были слишком слабы. В распоряжении красных было только одно орудие и несколько пулеметов против хорошо обученных и с ног до головы вооруженных чехов. Чехи имели даже броневик.

Выступлением чешского броневика и началась борьба. Одинокое орудие безрезультатно било по броневику, а за ним цепью наступали чехи.

Через несколько часов чехи обходом смяли правый фланг красногвардейцев и выиграли бой. Только незначительная часть красногвардейцев успела отступить в порядке на станцию Енисей, под самый Красноярск.

Среди отступивших был красногвардеец Звонарев — рабочий красноярских мастерских. В день отступления, несмотря на сильную усталость, он приехал в город. Красноярск встретил рабочего мрачной тишиной, город точно притаился, чего-то выжидая. Было ясно, что завтра-послезавтра войдут в него чехи и белокулацкие партизаны, что скоро над ним вместо красного поднимут бело-зеленый флаг.

Звонарев прошел к Совету. Здесь было оживление, — по лестнице, коридорам и комнатам бродили вооруженные люди. Там, наверху, шло последнее, многолюдное и напряженное, заседание Совета.

На этом заседании выяснилось, что дальше сопротивляться чехам — значит понапрасну проливать рабочую кровь.

Но отступить было некуда. И на востоке и на западе вся Сибирская магистраль находилась в руках неприятеля. Путь на юг, к Урянхаю, Монголии также отрезан.