Мореплавания Солнышкина - Коржиков Виталий Титович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/81
• Следующая

— Ну что ж, раз не хотел — так и быть. Марш на вахту! А шишку я тебе ещё посажу не такую! — погрозил Моряков кулаком и потёр лоб.

— Десять шишек! — раздалось за дверью, и в каюту влетел Перчиков.

— Тысячу шишек! — крикнула Марина и чмокнула Солнышкина, как после долгой разлуки.

Всё это время они стояли за дверью. Солнышкин хлопал рыжими ресницами и не верил своему счастью.

— Марш на вахту! По местам! — сердито приказал Моряков и выглянул в иллюминатор. И вдруг он охнул и запричитал: — Батюшки, батюшки! Мирон Иваныч! — Он прикрыл ладонью шишку и, повернувшись к Солнышкину, крикнул: — Трап! Немедленно парадный трап!

Солнышкин выглянул в дверь и увидел, что к борту подходит катер, а с него машет мичманкой старый добрый Робинзон.

— Батюшки! Мирон Иваныч! Как же так?! Куда?

— В отпуск. В Антарктиду, — сказал Мирон Иваныч и весело улыбнулся.

Робинзон выбрался в плавание. За долгие годы он наконец взял отпуск и решил провести его на пароходе своего прославленного воспитанника.

— А как же дом, хижина, глобус? — крикнул Моряков.

— Всё пошло в музей пионерам, — махнул рукой Робинзон. И подошёл к трапу, который на редкость быстро наладили Солнышкин с Перчиковым.

Моряков осмотрел узел, потрогал его рукой и крикнул вниз:

— Поднимайтесь! Поднимайтесь! — И скоро принял в объятия отважного старика.

— А где же Солнышкин, что с ним? — спросил Мирон Иваныч.

— А вот он, вот он, — показал на него Моряков, прикрывая шишку на лбу.

— И как он? — спросил старик.

— Отлично, отлично! — потирая лоб, сказал капитан. — Будет настоящим моряком. — И он повёл Робинзона в свою рубку.

Через минуту оттуда раздался его громовой голос:

— Все по местам!

Бывалый капитан показывал своему воспитателю старую выучку.

Но тут на катере за бортом раздался знакомый возглас:

— Стойте! Стойте!

Это, как всегда, в последнюю минуту с катера по трапу поднимался доктор Челкашкин.

Наконец все встали по местам. Загудела машина, загрохотали лебёдки.

Боцман Бурун выбирал якорь и, поглядывая на берег, шептал:

— До свидания, медведики! До скорого свидания, родные!

Судно разворачивалось, вдали оставались сопки и становились лилипутиками белые домики Океанска; по бортам парохода пенилась зелёная вода.

Капитан Моряков отдавал команды. А на самом носу парохода «Даёшь!» в обнимку стояли Солнышкин и Перчиков. Над ними кричали чайки, мимо пробегали яхты и впереди покачивались белые паруса.

Друзья всматривались в горизонт, и навстречу им катились волны далёких океанов.

Пароход «Даёшь!» торопился на юг, к жарким тропическим водам. Перед ним вежливо раскланивались медузы, и молодые акулки, сворачивая налево и направо, почтительно уступали ему дорогу.

Над мачтами качалось солнце, ныряло в каюты, и настроение у матроса Солнышкина было самое солнечное. Он усердно мылил стены каюты, в которой совсем недавно обитал драгоценный попугай бравого капитана, и вокруг разлетались радужные мыльные пузыри.

Теперь попугай шатался со своим хозяином но Океанску, а Солнышкин смывал их следы и слушал доносившуюся с палубы песенку, которую сочинил матрос Федькин:

Солнышкин окатывал переборки водой, и по ним золотистыми медузами расплывались солнечные пятна. Он представлял, как внесёт в каюту Таин чемодан и поставит на прежнее место, как она всплеснёт руками, а Марина скажет: «Молодец, Солнышкин!»

Солнышкин засмеялся, и его руки забегали ещё быстрой.

Наконец он вытер пол, отжал тряпку, выставил на палубу ведро и постучал к Марине в каюту.

— Да-да, входи, Солнышкин! — сказала Марина, и Солнышкин улыбнулся: она узнала его стук!

Он распахнул дверь.

— Разрешите наш чемоданчик! — попросил он, протягивая руки к Тае.

— Зачем? — удивилась Тая.

— Можете перебираться в свою каюту!

Тая всплеснула руками, Марина хотела что-то сказать. Но Солнышкин уже подхватил чемодан и, высоко подняв голову, шагал к Тайной каюте.

В коридоре торжественно посвистывал встречный ветерок.

Через несколько шагов Солнышкин вскинул голову ещё выше: с противоположного конца коридора к нему приближался его друг, старый инспектор Океанского пароходства Мирон Иваныч по прозвищу Робинзон.

— Здравствуйте, Солнышкин!

— Здравствуйте, Мирон Иваныч! — радостно кивнул Солнышкин. Но вслед за этим на его лице появилось лёгкое недоумение и на носу проступили крупные веснушки.

В руке у Робинзона тоже был чемоданчик. Под мышкой торчала свёрнутая медвежья шкура, из которой внимательно поглядывал глазок подзорной трубы. И остановился Робинзон у той же самой каюты!

— Кажется, эта каюта свободна? — спросил Робинзон.

Солнышкин мигнул, не зная, что сказать. Он готовил каюту для Таи. Но не мог же он выпроводить и своего старого друга! Солнышкин покачал чемоданчиком и смущённо оглянулся.

Марина и Тая остановились.

Робинзон тоже качнул чемоданчиком и усмехнулся:

— Вот так дела! Кажется, я забрёл не на своё место!

Солнышкин готов был провалиться сквозь палубу. Он думал, что бы предпринять. Но сзади раздался голос Марины.

— Что вы, Мирон Иваныч! На своё!

Солнышкин исподлобья посмотрел на неё.

— Но кажется, вы тоже направляетесь в эту каюту? — учтиво поклонился Робинзон, поглядывая на чемоданчик в руке Солнышкина.

— Конечно! — сказала Марина.

— Конечно! — подтвердила Тая. — Мы пришли посмотреть, как Солнышкин приготовил для вас каюту!

— Неужели для меня? — лукаво спросил Робинзон. — Но зачем же тогда ваш чемодан?

— А увидите, — сказала Тая.

— Ну что ж, тогда прошу, — пригласил Робинзон. — Прошу! — и распахнул дверь.

По переборкам струились солнечные блики. За иллюминатором перекатывались зелёные волны, а с лёгким сквознячком в каюту влетал громкий крик чаек.

— Спасибо, Солнышкин! — сказал Робинзон и приподнял фуражку.

— Молодец, Солнышкин! — сказала Марина.

А Тая вынула из своего чемоданчика белую скатёрку.

— Вот видите, — сказала она и одним взмахом накрыла ею стол.

Солнышкину показалось, что всё вокруг наполнилось солнцем. Он готов был мыть и драить все каюты, все корабли, все флотилии на земле.

И сверху раздался крик боцмана:

— Солнышкин, ко мне!

«Даёшь!» был чист, сиял, как ложки перед обедом. Но боцману Буруну не терпелось начать покраску. На кормовой стреле с кистью в руке сидел матрос Петькин. А на носовой стреле раскачивался матрос Федькин. Оттуда и доносились его песенки.

Сам Бурун на коленках ползал по коридору с лупой в руке и приглядывался к палубе, высматривая царапины. У машинного отделения он чуть не прилип к палубе носом. Прямо перед ним краснело пятно с целый пятак, а рядом ржавело несколько закорючек вроде запятых. Красить, немедленно красить!

Бурун крикнул:

— Солнышкин! — и поднял вверх глаза.

• Предыдущая
• 25/81
• Следующая