Мореплавания Солнышкина - Коржиков Виталий Титович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/81
• Следующая

Когда Солнышкин и Бурун подошли к бочкам, артельщик уже занял своё излюбленное место.

— Ну-ка, взяли! — сказал Бурун и швырнул за борт первую бочку.

Она закувыркалась в воде.

— Есть! — крикнул Солнышкин. — Пошла! — И, подняв над собой, перекатил через борт вторую, от которой пахнуло вонючей селёдкой.

— Ну, последнюю! — крякнул Бурун. Бочка не поддавалась. — Ишь, отсырела!

— Может, там что-нибудь внутри? — спросил Солнышкин.

Но тут из рубки раздался крик Плавали-Знаем:

— Побыстрей, побыстрей!

— Пустая, — сказал Бурун. — Взяли!

— На старт! — крикнул Солнышкин. И, пыхтя, они перевалили бочку за борт. В это время артельщику приснилось, что его сажают в настоящую ракету и она с гулом поднимается в космос.

«Я не хочу в космос! — хотел крикнуть он. — Я не космонавт! Вы перепутали, пустите!» Но Солнышкин сказал:

— Старт! — И ракета взлетела.

И едва бочка плюхнулась в воду, все увидели, как из неё, растопырив руки, с криком: «Я не космонавт!» — вылетел ошалелый Стёпка-артельщик.

— Человек за бортом, человек за бортом! — закричал перепуганный Бурун.

А Солнышкин от неожиданности чуть сам не прыгнул за ним, но спохватился и с размаху швырнул вниз спасательный круг.

— Стойте! — вопил артельщик. — Спасите! — И хватался за круг, но круг переворачивался и шлёпал его по толстой спине.

Судно остановилось, Петькин вывалил за борт штормтрап, и мокрый Степан взобрался наверх. От испуга он дрожал, как толстый щенок, но мысли его, как злые собаки, уже кусали всех на свете, и больше всего Солнышкина.

«Я тебе запомню «старт»»! — думал он.

А на капитанском мостике стоял Плавали-Знаем и, сощурив глаз, думал:

«Позор! При начальнике пароходства! У кого же он прячется? Кто тут мой самый злой враг?»:

Плавали-Знаем сразу как-то похудел, щетина торчала, как иголки из сердитого ежа. Уши оттопыривались и вздрагивали при каждом звуке. Он мрачно бродил по коридору, заглядывал в каюты и каждого встречного прогонял с дороги движением указательного пальца. На судне стояла тяжёлая тишина.

«Где же он сидит?» — размышлял Плавали-Знаем и водил глазами по дверям кают.

— Хе-хе, хе-хе! — подкатился к нему, усмехаясь, обсохший артельщик.

— Что «хе-хе»? — зло передразнил его Плавали-Знаем. — Только пузыри умеешь пускать и дрыхнуть в бочке! — И он хотел махнуть в сторону указательным пальцем.

— Хе-хе! — расплылся опять артельщик. — Подойдите-ка, пожалуйста, к той двери и послушайте! — Он мигнул правым глазом и кивнул на каюту Перчикова.

— А что там?

— Посмотрите, посмотрите! — закивал Стёпка, и во рту у него вспыхнули три огонька.

Плавали-Знаем подошёл к каюте, приложил ухо к двери и вдруг вытянулся, как солдат на смотру. За дверью что-то тихо говорил начальник пароходства.

Лоб у Плавали-Знаем мгновенно взмок. Он хотел тут же распахнуть дверь. Но вдруг остановился и прислушался. Голос, как назло, стал ещё тише. Плавали-Знаем ничего не смог разобрать.

«Ладно, подождём, — решил он. — Подождём и… нечаянно встретимся в коридоре».

И он беззаботно стал прогуливаться взад-вперёд, ступая как можно мягче и поглядывая на потолок. Но из каюты никто не показывался. «Ничего! — сдерживал себя капитан. — Не будут же они сидеть вечность!» Но прошёл час, а начальник и не собирался выходить.

«Ждёт, ждёт, чтобы я сам пришёл! — тяжело дыша, рассуждал Плавали-Знаем. — Ну ладно…»

Он старательно одёрнул китель и, постучав, приоткрыл дверь:

— Прошу прощения, разрешите?

В каюте был один Перчиков, а на столе вовсю тараторил маленький магнитофон.

Плавали-Знаем не поверил своим глазам.

Он с опаской огляделся, потом подошёл к столу и нагнулся над магнитофоном. Тот добросовестно продолжал повторять речь начальника пароходства на одном из торжественных собраний.

— Так! — прохрипел Плавали-Знаем. — Издеваться задумали? — Он одним движением сгрёб плёнки и подхватил магнитофон.

— Не имеете права! — подскочил Перчиков.

— Права? — повторил Плавали-Знаем и прищурил глаз. — Я вам покажу право! Я вам его покажу!

И он вышел из каюты. Сапоги его загрохотали, как танки, прорвавшие оборону противника.

Вся команда высунулась из кают и смотрела ему вслед.

Плавали-Знаем грозно поднялся по трапу на капитанский мостик. Сзади него переваливался сияющий артельщик.

Слева над горизонтом поднимались Курильские острова. По всему морю бежали белые барашки. Судно подбиралось к самым глубоким местам Тихого океана.

— Утопить! — приказал Плавали-Знаем и с ненавистью вывалил в руки артельщику кипу плёнок и магнитофон.

— Сейчас? — спросил артельщик.

— Какая глубина? — крикнул в рубку Плавали-Знаем.

— Восемь тысяч метров! — раздалось оттуда.

— Мало! — рявкнул Плавали-Знаем и хищно прошёлся по палубе.

— Глубина? — спросил он снова через несколько минут.

— Девять тысяч метров!

— Мало!

И он прошёлся ещё раз в сладком ожидании экзекуции.

— А теперь? — крикнул он в третий раз.

— Десять тысяч метров!

— Бросай! — приказал Плавали-Знаем и выпятил грудь.

Артельщик размахнулся. Плёнки с жалобным свистом одна за другой полетели за борт. И следом за ними, кувыркаясь, нырнул в глубину магнитофон. Только хлюпнула вода и по волнам побежали круги.

— Всё! — доложил артельщик.

— Ну нет, это ещё не всё! — зловеще произнёс Плавали-Знаем и прищурил правый глаз.

И действительно, это было ещё не главное. Главное произошло ночью.

В полночь Солнышкин проснулся от холода. Он встал, чтобы закрыть иллюминатор и вдруг увидел, что дверь каюты распахнута, постель Перчикова разбросана, а его самого нет.

Солнышкин выскочил в коридор. В коридоре тоже никого не было. Он прошёл вперёд и увидел, как артельщик приклеивает на лоску приказов бумажку, на которой что-то нацарапано. Солнышкин пригляделся и с ужасом прочитал:

«За насмешки и издевательства над вышестоящими руководителями и непочтительное отношение к ним высадить на необитаемом острове радиста Перчикова. Приказ приведён в исполнение».

Артельщик прошёл мимо Солнышкина, хихикая и потирая руки.

— Теперь можно и поспать! — сказал он и ввалился в свою каюту.

Солнышкин вдруг почувствовал, что чубчик у него поднимается дыбом. Он вспомнил, что во сне ему казалось, будто пароход останавливался и будто в коридоре шла какая-то возня. Теперь он всё понял. Он бросился на палубу и выбежал на корму. Из темноты стал хлестать по лицу холодный дождь. Но и сквозь него было видно, что судно, набирая ход, удаляется от скалистого острова.

— Пер-чи-ков! — закричал Солнышкин в темноту. — Пер-чи-ков!

И ему показалось, что откуда-то издалека, со стороны острова, в ответ раздалось что-то похожее на «…ол-ныш-кин!». Но ударил гром, с порывом ветра сильнее хлестнул дождь, и всё пропало во мраке.

Но нужно рассказать всё по порядку. Расправясь с плёнкой и магнитофоном, Плавали-Знаем с артельщиком спустились в каюту и закрылись на ключ.

— Вот так! — сказал Плавали-Знаем и подошёл к клетке со знаменитым попугаем. — А самого Перчикова мы высадим! — продолжал он и повернулся к артельщику.

— Куда? — вытаращил артельщик глаза.

— А самого Перчикова на необитаемый остров, — протяжно сказал Плавали-Знаем и посмотрел артельщику в глаза.

— На необитаемый остров! Перчикова на необитаемый остров! — крикнул знаменитый попугай.

— Ха-ха, здорово! — восхитился артельщик. — И без еды!

— Ну нет, мы не варвары! — великодушно произнёс Плавали-Знаем. — Мы дадим ему воду, продукты.

— Какие? — тревожно спросил артельщик.

— Ну, хлеб, полсотни сарделек.

• Предыдущая
• 15/81
• Следующая