Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 84

Из гроба донесся голоса Харлеста: — А мне нужны острые зубы и клыки. Шерк сказала, что вы сможете их достать.

— Уже начали работать над этим.

— Хочу быть страшным. Мне это очень важно. Практикуюсь в рычании и шипении.

— Можешь не беспокоиться, — ответил Багг. — Ты будешь воистину устрашающ. Во всяком случае, это…

— Не спеши, — бросила Шерк. — Есть слухи о грабеже в поместье Геруна Эберикта?

— Нет. Не удивительно, если подумать. Исчез неупокоенный брат Геруна, в ту же ночь, когда некий великан побил большую часть охраны. Кроме этого, что можно проверить? Неужели кто-то осмелится влезть в кабинет с его чарами?

— Если я сожру человеческую плоть, — сказал Харлест, — она будет гнить в желудке? То есть я буду вонять. Мне это нравится. Люблю думать о таких вещах. Смрад судьбы.

— Чего? Шерк, они даже могут не знать о том, что грабеж состоялся. А даже если и знают, ничего не сделают до возвращения хозяина.

— Надеюсь, ты прав. Но все равно пошли за Аблалой. Скажи, что мне его не хватает. Его и его…

— Скажу. Обещаю. Что-нибудь еще?

— Сама не заню. Дай подумать.

Багг ждал. — Ох, да, — произнесла она. — Что насчет этих могил? В саркофаге был труп.

— Ты уверена? Откуда?

На него уставились мертвые глаза. — Мы это знаем.

— О. Ладно, ладно.

— Так что ты знаешь?

— Не очень много. Язык дверей принадлежит вымершему народу, называвшемуся Форкрул Ассейлами. Они коллективно отражены в персонаже, известном как Фулькр Странник. Сами могилы построены для Джагутов, другой вымершей расы, которую мы почитаем под именем Оплота Льда. Чары должны были помешать усилиям третьей расы, Т'лан Имассов, заклятых врагов Джагутов. Они преследовали их самым жестоким образом, включая и тех, что решили освободить свое место в мире — к примеру, выбрав нечто близкое к смерти. Их души уходили в Оплот, оставляя тела замороженными, и тела хранились в могилах вроде этой. Т'лан Имассам это не нравилось. Так или иначе, Форкрул Ассейлы считали себя независимыми арбитрами этой войны и очень долго вмешивались в нее. Кроме этого, — пожал Багг плечами, — сказать особо нечего.

Харлест Эберикт во время монолога слуги медленно поднимался из гроба. Сейчас он смотрел на него. Шерк Элалле стояла неподвижно, как это умеют мертвые. Затем произнесла: — Еще вопрос.

— Давай.

— Об этом все слуги знают?

— Насколько понимаю, нет. Я просто ловил слух здесь, слух там.

— Такие слухи, о которых даже ученые Летераса не слыхивали? Или ты все по ходу дела придумал?

— Стараюсь избегать выдумок.

— И получается?

— Не всегда.

— Багг, пора тебе уходить.

— Да, так будет лучше. Прикажу Аблале навестить вас ночью.

— А нужно ли? — сказал Харлест. — Я по натуре не вуайерист…

— Лжец. Конечно, ты тот самый.

— Ладно, я соврал. Это ложь полезная, и я буду ее придерживаться.

— Неубедительная позиция…

— Громкое заявление, учитывая, кто ты и чем скоро займешься…

Багг поднял лампу и осторожно отступил. Спор разгорался. Он сместил дверь на место, стряхнул с рук пыль и вернулся к лестнице.

Оказавшись на складе, Багг закрыл провал камнем, подобрал свои чертежи и поспешил на ближайший строительный объект. Последнее приобретение «Конструкций Багга» некогда было красивой школой, в которую ходили лишь дети самых богатых горожан. Там были и жилые помещения — школа относилась к учебным заведениям «тюремного» типа, очень популярного в столице. Какие бы темные дела не творились в ее стенах, им пришел конец, когда одной особенно сырой весной обвалилась стена подвала, вывалив в грязную жижу кучу маленьких человеческих костей. А во время следующего собрания учащихся провалился пол главной аудитории, похоронив в заполнившей черную яму вонючей грязи треть преподавателей и детишек. Больше половины тел так и не удалось достать. Хлипкость конструкции вызвала громкий скандал.

После тех событий уже пятнадцать лет здание стояло пустым, надежно охраняемым слухами о призраках озверевших прокторов и одичавших сторожей.

Цена, разумеется, была достаточно скромной.

Верхние этажи имели весьма странную структуру, и первой задачей Багга стал надзор за установкой распорок и скреп; вслед за этим его команда смогла приступить к расчистке центральной ямы. Когда был обнажен пол — а кости перенесены на кладбище — начали прорывать глубокие шурфы через слои глины и песка до твердого гравийного основания. В колодцы, укрепленные рядами железных прутьев, залили цемент, а сверху этой «подушки» до середины навалили смесь цемента и гравия. Все это служило опорами для колонн из песчаника. После этого начались более стандартные мероприятия — установка опор, контрфорсов и ложных арок, вся та рутина, к которой Багг питал мало интереса.

Старая школа превращалась в пансион «дворцового» типа. Его продадут какому-нибудь богатому торговцу, лишенному художественного вкуса. Учитывая, что таких в столице множество, инвестиции следовало признать весьма перспективными.

Багг провел на объекте не особенно много времени, хотя мастера, тыкавшие ему в лицо свитками и кричащие о необходимости неотложных изменений и согласований в чертежах, успели ему надоесть. Через один звон ему удалось решить вопросы с чертежами и улизнуть.

Улица, ставшая дорогой к гравийному карьеру, была широкой и шла около канала. Один из самых старых торговых путей в городе. Здания, построенные вдоль засыпанного речного русла, где гряды гальки и валунов закрепляли песчаный грунт, избежали проседания, свойственного другим районам Летераса. Многим было по двести лет, и старомодный архитектурный стиль уже казался творением рук иностранцев.

Чешуйчатый Дом был высоким и узким. Он с трудом втиснулся между двумя тяжелыми зданиями: храмовым архивом и сложенной из мегалитов конторой Гильдии Уличных Инспекторов. Несколько поколений назад некий весьма талантливый скульптор украсил известняк фасада и строгие колонны входа любовно изображенными крысами. Число их не поддается подсчету. Крысы скачущие, крысы танцующие, крысы совокупляющиеся. Крысы на войне, на отдыхе, крысы, пирующие на трупах, заполонившие ломящиеся от снеди столы среди спящих псов и пьяных слуг. Границы изображений формировали искусно вырезанные чешуйчатые хвосты. Баггу казалось, что, пока он взбирается по ступеням, крысы движутся на самом краю зрения — шевелятся, извиваются, ухмыляются.

Стряхнув нахлынувшую тревогу, он помедлил у входа, затем открыл дверь и шагнул внутрь.

— Сколько, насколько плохо, насколько давно?

Стол из солидного серого мрамора, работы земель Синей Розы, почти преграждал проход в приемную, оставляя лишь узкую щель вдоль правого края. Сидевший за ним секретарь не торопился отрывать глаз от гроссбухов. Через миг он снова заговорил: — Ответьте на вопросы, затем скажите, когда и как собираетесь оплачивать, и требуются ли вам разовые услуги или ежемесячное посещение. Знайте также, что в настоящее время мы не заключаем контрактов.

— Нет.

Секретарь положил перо и поднял взор. Маленькие черные глазки под сросшимися бровями смотрели подозрительно. Испачканные в чернилах пальцы ухватились за нос, который зашевелился, словно человек собирался чихнуть. — Мы не отвечаем.

— За что?

— Ни за что. — Он сильнее потянул себя за нос. — И петиций больше не принимаем, так что если вы принесли именно ее, можете смело поворачиваться и уходить.

— О какого сорта петиции вы говорите?

— Любого сорта. Одуревшие товарищества жильцов должны стоять в очереди, как все прочие.

— У меня не петиция.

— Тогда мы этого не делали, мы там не были, вы неправильно поняли, это был кто-то совсем другой.

— Я по поручению хозяина, желающего встретиться с гильдией, обсудить контракт.

— Мы завалены ими. Никаких больше контрактов…

— Цена — не вопрос, — сказал Багг и улыбнулся. — В разумных пределах.

— Ах, тогда есть о чем подумать. Мы можем иметь в виду как раз неразумные пределы. Знаете, часто так и случается.