Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 25

Нереки верили, что Тисте Эдур — дети демонов. В их крови пепел, как и на их коже. Погляди в глаза Эдур — и увидишь, как сереет мир, размывается лик солнца и бледнеет грубая кожа ночи.

Едва воин — хирот по имени Бинадас вошел в лагерь, нереки подняли вой. Упали на колени, ударяя себя кулаками в грудь и лицо.

Бурак Преграда прошел среди них, выкрикивая проклятия и приказы, но они казались глухими. Наконец купец со смехом повернулся к Серен Педак и Халлу Беддикту.

Халл нахмурился: — Это пройдет, Бурак.

— О, да неужели? Как и сам бренный мир? Как ветер смерти, и наши души взовьются на его струях, словно пыль? И останемся мы лежать на следах его, мертвые, бесчувственные — и наше нынешнее глупое кривляние потеряет всякий смысл? Ха! Будь так, я нанял бы фараэдов!

Серен Педак всматривалась в приближающегося Эдур. Охотник. Убийца. Возможно, еще один, склонный к долгому молчанию. Она могла вообразить, как этот Бинадас сидит у костерка с Халлом, где-то в запустении. За весь вечер, ночь и следующее утро он обменялся со старым солдатом едва десятком слов. Однако Серен подозревала, что так рождается искренняя, бездонная дружба. В мужчинах есть тайны, и это раздражает женщин. Почему молчание становится началом совместного пути. Почему горсть несвязных слов стягивает души неразрывным союзом. Игра сил, которые она могла ощутить, даже увидеть, оставаясь, однако, вне поля игры. Раздражение, недовольство, почти недоверие.

Слова сплетают сеть вокруг и внутри женщин. Язык жестов, выражений лица — все это сращивает ткани, которые, как знает любая хозяйка, можно разорвать, но лишь с большим усилием. Дружба женщин знает лишь одного врага, и этот враг — злоба.

Так что, чем больше слов, тем прочнее плетение.

Серен Педак провела большую часть жизни в мужских компаниях; сейчас, когда она изредка возвращалась в Летерас, знакомые женщины относились к ней с тревогой. Словно ее выбор сделал недоказуемой ее верность, породил поводы для подозрений. И сама она ощущала неловкость и недовольство в их обществе. Они ткали разными нитями, на разных станках, в разных ритмах. Она ощущала себя неуклюжей и грубой, пойманной в ловушку молчаливости.

Это всегда приводило к бегству из города, от прошлого. От женщин.

И все же в первый момент она отступила от двух мужчин с их почти равнодушными приветствиями друг другу, отступила почти шокированная — ее словно бы отбросила физическая сила. Они здесь, на одной с ней почве, у тех же скал и деревьев — и они далеко.

Слишком просто — сказать с презрительным фырканьем, что все мужики просты. Если бы она раньше не знала их, могла бы сказать, что они готовятся встать на четвереньки и обнюхать друг дружку под хвостами. Отмести все мысли о сложности ситуации, заменить их сонмом удобных обобщений. Но она знала этих двоих, этих давних друзей — и это прогоняло возможность абстрактных обобщений, неумолимо вызывая в женщине гнев. И странное, завистливое желание стать между ними.

«На скалистом берегу мужчина смотрит вниз и видит одну скалу, затем другую и третью. А женщина смотрит вниз и видит… скалы. Может быть, это большое упрощение. Мужчины — единственное число, женщины — множественное. Скорее, мы совмещаем и то, и другое, кусочек одного рода есть в другом.

Хотя признавать все это мы не любим».

Он был даже выше Халла — плечи на уровне глаз летерийца. Темные волосы заплетены в косички длиной с палец. Глаза цвета мокрого песка. Кожа — как влажный пепел. Молодое лицо, вытянутое, но с широким ртом.

Серен Педак знала имя Сенгар. Похоже, этот юноша — родич того вождя, с которым она трижды встречалась во время визитов летерийских делегаций к Тисте Эдур.

— Воин племени Хирот, — сказал Бурак Преграда, выкрикивая слова, чтобы превзойти ноющих нереков, — я приветствую тебя как гостя. Я…

— Я знаю твое имя, — прервал его Бинадас.

При звуках его голоса нереки прекратили причитать, и только ветер завывал над дорогой да капала талая вода с верхних уступов.

— Я привез для хиротов, — снова заговорил Бурак, — слитки железа…

— И он хочет исследовать толщину льда, — вмешался Халл Беддикт.

— Весна близко, — ответил Халлу Бинадас. — Лед покрылся трещинами. Произошел нелегальный забой клыкастых тюленей. Ханнан Мосаг должен будет ответить.

Серен Педак повернулась к торговцу, всмотрелась ему в лицо. Алкоголь, белый нектар и холодный ветер приблизили кровеносные сосуды прямо к поверхности кожи на носу и щеках. Глаза были красными и слезились. Он не выказал никакой реакции на слова Эдур.

— Достойно сожаления. Какое невезенье: среди моих братьев — купцов нашлись желающие нарушить договоры. Жажда золота. Прилив, перед которым никто не устоит.

— То же самое можно сказать о мести, — подчеркнул Бинадас.

Бурак кивнул. — Да, нужно платить долги.

— Золото и кровь — не одно и то же, — фыркнул Халл.

— Да ну? — бросил Бурак. — Воин Хирота, представляемые мной интересы всецело и полностью совпадают с договоренностями. Увы, Летер — многоглавый зверь. Полный контроль над хищническими элементами может быть достигнут в союзе между Тисте Эдур и теми летерийцами, что держатся буквы договоров, связавших два наших народа.

Бинадас отвернулся. — Приберегите слова для Короля — Ведуна. Я провожу вас в селение. Пусть все, что следует прояснить, будет прояснено.

Бурак Преграда дернул плечом и поплелся в свой фургон. — На ноги, нереки! Дорога пойдет в гору. Придется потрудиться!

Торговец влез в дверку в задней стороне фургона. Когда он скрылся из вида, нереки засуетились. Серен бросила взгляд на Халла и Бинадаса — они снова глядели друг на друга. Ветер донес их слова. — Я буду обличать ложь Бурака, — говорил Халл. — Он хочет поймать вас в капкан обещаний и уверений, ни одно из которых не стоит и дока.

Бинадас пожал плечами: — Мы видели, какие капканы вы расставили нерекам и Тартеналам. Любое слово — узел незримой сети. Мечи нереков оказались слишком тупыми против нее. А Тартеналы слишком медленно приходят в ярость. Фараэды привыкли смеяться над своими промахами. Мы не такие.

— Знаю, — отозвался Халл. — Друг, мой народ верит в столбики монет. Одна на другой, все выше и выше, к величественной высоте. Подъем означает прогресс, а прогресс — естественное стремление цивилизации. Прогресс, Бинадас, это мировоззрение, из которого вытекает понятие судьбы. Летерийцы верят в судьбу — свою собственную. Они обладают всеми возможными добродетелями и заслужили все, что захотят. Пустой трон — это такой трон, который всегда можно занять.

Бинадас засмеялся словам Халла, но невесело. Внезапно воин повернулся к Серен Педак. — Аквитор, прошу, присоединяйтесь к нам. Не искажают ли старые раны взгляд Халла на Летер?

— Судьба свела нас вместе, — ответила она, — а летерийцы носят шрамы с гордостью. Большинство, — добавила она, бросив взгляд на Халла.

— Одна из ваших добродетелей?

— Да, если можно так назвать. Мы имеем талант прикрывать жадность одеяниями свободы. Что до пороков прошлого, их мы предпочитаем игнорировать. Прогресс означает, что нужно смотреть только вперед, а все ошибки прошлого простить и забыть.

— Тогда прогресс не имеет конца. — Бинадас все еще улыбался.

— А вот наши фургоны катятся вниз с холма, Бинадас. Все быстрее и быстрее.

— Пока не уткнутся в стену.

— Скорее всего, мы ее проломим.

Улыбка угасла. Серен показалось, что во взоре Эдур блеснула грусть. Он отвернулся. — Мы живем в разных мирах.

— И я предпочел бы ваш, — сказал Беддикт.

Бинадас метнул на него удивленный взгляд. — Точно ли, друг?

Нечто в тоне хирота заставило подняться волоски на шее Серен.

Халл нахмурился. Значит, и он почуял в вопросе нечто странное.

Больше слов не прозвучало. Серен Педак позволила Халлу и Бинадасу идти впереди поезда, на расстоянии, обеспечивающем их уединение. Но все равно не казалось, что они жаждут завести разговор. Она смотрела им в спины — широкие шаги, одинаковое покачивание плеч. И размышляла.