Имя Звезды - Джонсон Морин - Страница 20

— Джерома? — переспросила она.

Ну вот, теперь я и Джерома втравила.

— Джерома, — повторила я. — Он живет в Олдшоте.

— Сколько вас там было всего?

— Трое, — ответила я. — Я, Джаза и Джером. Мы сходили к Джерому, в их корпус, а потом вдвоем вернулись сюда.

Она снова принялась писать.

— В час сорок пять вы смотрели новости.

— Да. И там… в смысле, вы… ну, тело не нашли. Мы еще немного подождали, минут десять, наверное, а потом мы с Джазой захотели домой, потому что нам стало страшно. Мы побежали через площадь…

— Вы пересекли площадь в два часа утра?

— Да, — ответила я, вжимаясь в стул.

Инспектор Янг пододвинула стул поближе, выражение ее лица сделалось серьезнее. Кивнула мне — мол, продолжай.

— Мы добрались до окна в Готорне и как раз лезли в него, и тут этот мужчина вышел из-за угла. Спросил, не нарушаем ли мы чего — в смысле, чего это мы лезем в окно. А я сказала, что нет, нам туда и надо. Он был какой-то жутковатый.

— В каком смысле — жутковатый?

Чем больше я об этом думала, тем труднее мне было объяснить, что такого жутковатого я нашла в этом типе — если не считать того, что он ночью ошивался вокруг школы. И все-таки было в нем нечто такое, от чего я тогда внутренне содрогнулась и очень отчетливо почувствовала, что ему здесь совсем не место… Что-то с ним было не так… но какое же это объяснение.

Родители много раз мне рассказывали, что со всеми свидетелями происходит одно и то же. Стоит свидетелю понять, что он видел что-то важное — что это может как-то быть связано с преступлением, — его мозги как бы достают цветные карандаши и начинают перекрашивать картинку, придавая всему мрачный, подозрительный, многозначительный колорит, которого на деле, скорее всего, не было. Вы услышали ночью звук и подумали, что в какой-то машине забарахлил глушитель — а теперь вы уверены, что это был выстрел. Вы встретили в магазине человека, который покупал кучу мешков для мусора. Тогда вы о нем тут же и забыли. Но вот теперь его судят за убийство, причем жертву свою он расчленил в ванне, и вы тут же припоминаете, что вел он себя беспокойно, потел, глаза бегали — а может, он и вовсе был весь в крови. При этом вы не лжете. Это уловки мозга. Он переписывает воспоминания, подгоняя их под новые факты. Именно поэтому полицейские и адвокаты мучают свидетелей, чтобы вытянуть из них факты и только факты.

Словом, на допросе я могла бы вести себя и получше. Меня же, по сути, учили, как себя надо вести. Что я виделla? Мимо окна прошел мужчина. Возможно, он ни в чем не виноват. И все же к нему прицепилось слово «жутковатый». Если бы на меня надавили, я бы еще добавила «потусторонний». Неуместный. Нездешний.

— Ну… просто жутковатый.

— А что было потом? — спросила инспектор.

— Он сказал что-то в том смысле, что нам не положено пыходить, а потом из окна высунулась Джаза и помогла мне забраться внутрь.

— А куда делся мужчина?

Ушел.

— Как он выглядел? — спросила инспектор.

— Ну, такой… не знаю.

Как люди выглядят? Я вдруг поняла, что не в состоянии его описать.

— В костюме. В сером. Таком… странном.

— В каком смысле?

— Просто… странном. Старом.

— И сам он был старый?

— Нет, — ответила я быстро. — Только костюм был старый. Точнее… устаревший.

— В каком смысле? Рваный?

— Нет, — ответила я. — Новый, но старый. В смысле… я… ну, я не особо разбираюсь в костюмах. Он был не очень старый. Не какой-нибудь там древний. Ну, такой… как во «Фрезере»? Или в «Сайнфелде»? Знаете такие сериалы? Костюм из сериала девяностых годов. Пиджак такой длинный и просторный.

Она, поколебавшись, записала и это.

— Хорошо, — сказала она терпеливо. — А сколько ему, по-твоему, было лет?

Я представила себе дядю Вика, без бороды, похудевшего килограммов на пятнадцать, в костюме. Похоже. Дяде Вику сейчас тридцать восемь или тридцать девять.

— За тридцать? К сорока?

— Понятно. Волосы какие?

— Никаких, — ответила я, не задумываясь. — Лысый.

Она принялась выпытывать дальше — высокий, низкий, толстый, худой, очки, растительность на лице. В результате я нарисовала портрет мужчины среднего роста, нормального телосложения, без растительности на лице, без каких-либо особых примет, лысого, в костюме, который мне показался несколько старомодным. А поскольку было темно, а глаз «ненормального» цвета не бывает, в этом смысле от меня тоже оказалось мало толку.

— Побудь здесь еще минутку, — сказала инспектор.

Она вышла. Я поежилась и огляделась. Несколько полицейских, работавших в библиотеке, посмотрели на меня, одиноко сидевшую за столом. Похоже, больше к ним никто добровольно не пришел. Одна я. Инспектор вернулась в непромокаемом коричневом плаще, и с ней пришел старший инспектор Коул. Там, на кафедре, он выглядел гораздо моложе. Вблизи я рассмотрела морщины вокруг глаз. Взгляд у него был пристальный, в упор.

— Нужно, чтобы ты показала, где именно видела этого человека, — сказал он.

Через две минуты мы уже стояли на тротуаре рядом с Готорном и смотрели на окна туалета. Болты так и валялись на земле. Только теперь до меня дошло, что мы, собственно, открыли вход в здание кому угодно. Внутри как-то муторно засосало.

— Ну, — сказала инспектор Янг, — покажи, где именно ты находилась.

Я встала прямо под окном.

— А где был тот мужчина?

— Примерно там, где сейчас вы, — ответила я.

— То есть довольно близко. Метрах в трех.

— Да.

— А твоя подруга?

Старший инспектор Коул заговорил со мной в первый раз. Он смотрел на меня не мигая, оценивая, глубоко запрятав руки в карманы.

— Вот здесь, — сказала я, указывая на окно.

— Значит, она его тоже видела.

— Нет, — сказала я. Муторное чувство усилилось.

— Как — не видела? Но она же была прямо здесь, в окне.

— Наверное, она просто смотрела на меня.

Старший инспектор Коул прикусил верхнюю губу, посмотрел на меня, на окно, опять на меня, отозвал инспектора Янг в сторонку и что-то сказал ей вполголоса. Потом ушел, не проронив больше ни слова.

— Вернемся в библиотеку и вспомним все еще раз, — сказала Янг.

Я вернулась с инспектором Янг в библиотеку. Когда мы сели, мне принесли чашку кофе и к нам присоединился еще один полицейский. Имя его я так и не узнала, но он постоянно что-то заносил в свой ноутбук. Вопросы стали более прицельными. Как мы выбрались из здания? Пили ли мы спиртное? Видел ли кто-нибудь, как мы выходим?

— Мы хотим составить фоторобот, — сказала наконец инспектор Янг. — Знаешь, что это такое?

Я устало качнула головой.

— Это цифровой портрет подозреваемого, нарисованный на основании свидетельских показаний. Видела такие картинки в новостях? Это и есть фотороботы. Мы сейчас еще раз разберем все случившееся. Ты сообщишь все подробности, какие помнишь. Мы введем их в программу, которая составляет цифровой портрет, а потом мы сможем его подкорректировать, пока он не станет похож на человека, которого ты, по твоим словам, видела. Хорошо?

Мне не очень понравилось это «по твоим словам», однако я кивнула. К этому моменту мне уже казалось, что если придется еще раз пересказывать все сначала, у меня просто лопнет голова. Окружающее утратило реальность. Но пока я не перескажу, они меня не отпустят. Так что мы разобрали все по частям в третий раз, сосредоточившись на мужчине, которого я видела. Его мы рассматривали даже подробнее — размер глаз (средние), глубина глазниц (вроде как глубокие), морщины (вообще-то, никаких), размер губ (обычные), форма бровей (слегка приподнятые), вес (нормальный, скорее с недобором). Только когда мы добрались до цвета кожи (белый), во мне что-то шевельнулось.

— Он показался мне таким… сероватым, — сказала я. — Ну, или бледным. Болезненным.

— Ты хочешь сказать, человек европейской расы, но очень бледный?

Да нет, не совсем так. Его глаза и кожа не соответствовали друг другу. Глаза были яркими, ясными, а вот остальное… остальное было вроде как и неважно. Будто бы он где-то забыл свое тело.