Ушкуйники - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 52

• Предыдущая
• 52/70
• Следующая

Однако жрецы и старейшины, повинуясь призыву Небри, примерно около полуночи оставили простолюдинов наслаждаться пиршеством (еды было не очень много, зато пива прикатили несколько бочек), а сами вернулись в городище, в общинную избу. Многие были уже изрядно навеселе и потому вели себя беззаботно, однако Скомондом овладело отчего-то нехорошее предчувствие.

– Все вы помните, что когда-то наши пращуры платили дань мазонам, – начал криве-кривайто издалека. – Но однажды они отказались повиноваться мазовецкому князю Антонесу, и тогда тот, объединившись с королем Роксолании, выступил против нашего великого князя Видевута. Войско сембов было ими, увы, разбито, и тогда криве-кривайто Брутен и князь Видевут созвали представителей всех родов на совет. Когда же во время последующего жертвоприношения началась гроза, все поняли, что Перкуно обещает помочь сембам. В итоге мазоны и впрямь были разбиты, и поверженный князь Антонес прислал к Видевуту своего сына Чанвига с предложением мира. Чанвиг привел тогда с собой белую кобылицу – жертву нашим богам! – и с тех пор очень долгое время мы жили богато и счастливо…

«К чему он клонит? – мрачно размышлял Скомонд. – С чего вдруг обратился к ветхозаветной старине?»

– Возвращение нашему народу Большого Знича – очень знаменательное событие, – продолжал меж тем Небри, – и оно требует, я считаю, более щедрого жертвоприношения, нежели сегодняшнее. Но поскольку тевтонцы увели всех наших священных коней, мы уже не можем, как во времена Видевута, достойно отблагодарить своих богов за оказанную нам великую милость. Полагаю, лишь принесенная в жертву белая кобылица позволит нам надеяться на дальнейшую их помощь. А раз все наши священные кони находятся теперь в крепости Рагайна[112], значит, нужно увести их оттуда. – Взгляд криве-кривайто остановился на Скомонде. – Мы поручим это дело лучшим нашим воинам, а возглавит их… Скомонд! Поскольку именно его выделил Перкуно из всех нас, значит, ему и надлежит вернуть белых кобылиц в Священную рощу. Да будет так!

Последние слова главы жрецов прозвучали как приговор, и оспорить его не мог никто. «Похоже, Небри посылает меня на верную смерть, – несколько отстраненно подумал Скомонд. – Со времен завоевания Рагайны тевтонскими войсками под предводительством орденского фогта[113] Дитриха фон Лёдла взять ее приступом никому еще не удавалось. Что ж, чему быть, того не миновать». Он встал и молча, с достоинством поклонился криве-кривайто и всем присутствующим. Вызов был принят.

Когда встреченный сембами бродяга продолжил вместе с ними путь к городищу, небольшой кустик неподалеку от тайной тропы шевельнулся, и среди веток обозначились глаза внимательно наблюдавшего за ними человека. Затем раздалось тихое, сходное со змеиным шипение, и к наблюдателю тотчас подползли еще двое – в таких же одеждах, утыканных древесными ветками и облепленных пучками травы. То были шедшие по следам вайделота следопыты. Недолго посовещавшись, они снова разошлись в разные стороны и словно бы растворились среди деревьев.

Чуть позже один из следопытов, забравшись на высокую лесину, пристально наблюдал уже за действом, происходившим возле огромной липы. Чтобы проникнуть в святая святых лесных жителей, надо было обладать не только непревзойденной сноровкой, но и безграничным мужеством: попадись он сейчас в руки исполнявших ритуал жертвоприношения пруссов, быструю смерть посчитал бы величайшим благом. Когда жрецы и старейшины удалились по какой-то причине в сторону городища, а пир после их ухода разгорелся еще пуще, следопыт тихо соскользнул вниз и нырнул в темноту.

Вскоре он «вынырнул» в таких густых зарослях, куда даже звери вряд ли забредали, не говоря уже о людях. Там его поджидали товарищи. Перекинувшись с ними парой фраз (объяснялись они исключительно шепотом и, благо над верхушками деревьев сиял незамутненный тучами лик луны, жестами), прибывший взмахом руки указал нужное направление, и все трое двинулись вперед, ступая след в след.

Неожиданно следопыт, шагавший впереди, поднял руку, и остальные мгновенно замерли как вкопанные. Жестом приказав спутникам оставаться на местах, первый упал в траву и ящерицей – быстро и бесшумно – пополз вперед.

На небольшой лесной поляне пасся олень. Молодая и сочная трава росла здесь особенно густо, а пышные головки клевера, полные сладкого душистого сока, манили и дурманили. Олень блаженствовал, но все его органы чувств были настороже. Он слышал малейший шорох, а нервные ноздри улавливали запахи даже двухдневной давности. Умей олень говорить, рассказал бы, что прошлой ночью лиса поймала тут зайца, тоже соблазнившегося сладким клевером, а позавчера здесь же проковылял старый и больной тур, проследуемый волчьей стаей…

Однако приближения человека чуткий олень не распознал. Опытный следопыт зашел с подветренной стороны, ступая при этом так тихо, что ни одна сухая ветка не треснула, ни сухостой не зашелестел под его ногами. А когда слегка подсвеченный луной темный торс оленя оказался совсем близко, охотник бесшумно натянул лук. Стрела угодила точно под левую лопатку животного. У оленя хватило еще сил совершить беспокойный неуклюжий прыжок, но уже спустя считанные мгновения сердце трепыхнулось в последний раз, и он грузно рухнул в душистый лакомый клевер… Из чащи на поляну тотчас вышли еще два человека. Сноровисто освежевав оленя, они разрубили мясо на куски и сложили их в походные сумки. После чего продолжили свой путь, по-прежнему таясь и крадучись.

…В это же самое время Жигонт вместе с отрядом из двадцати человек таился в густо поросшей кустарником лесной ложбине. Они шли по следам прусского колдуна от самого Кёнигсберга, пока тот не привел их в эти глухие, труднопроходимые места. Хорошо хоть, что Гедимин посоветовал ему взять с собой из литовского войска трех самых лучших, имевших поистине собачий нюх следопытов, иначе они давно бы уже потеряли прусса. Тот, казалось, нутром чувствовал погоню, ибо постоянно путал следы. Причем делал это столь мастерски и изощренно, что даже бывалые воины из отряда Жигонта становились в тупик. И только троица опытных следопытов читала все крюки и петли вайделота, словно раскрытую книгу.

…В тот день, когда лекарь оказал ему помощь, Жигонт, добравшись до постоялого двора, первым делом призвал к себе Юндзила и, вкратце объяснив ситуацию, поручил достать прусского колдуна хоть из-под земли. Благо пронырливый малый успел уже обзавестись в Кёнигсберге массой приятелей и даже собутыльников и стал всем почти своим. Взяв в помощники одного из следопытов, Юндзил точас отправился на поиски вайделота.

Уж как там Юндзил искал проклятого колдуна, с кем вел переговоры и кто именно открыл ему тайное убежище прусса, Жигонт, увы, так и не узнал: поздно ночью юношу доставили в телеге на постоялый двор уже бездыханным. Проклятый вайделот вонзил Юндзилу нож прямо в сердце. Помощник-следопыт, зрелый мужчина, едва не плакал, коря себя за то, что не последовал вместе с Юндзилом в подземный ход, где скрывался прусский колдун. А ослушаться приказа старшего он, к сожалению, не осмелился. Юндзил же решил действовать как охотник, выкуривающий лису из норы дымом: если вайделот почует его и бросится бежать, наверху непременно наткнется на помощника. К тому же, зная из рассказа Жигонта, что колдун – старик, Юндзил понадеялся легко с ним справиться, если дело дойдет вдруг до рукопашной. Однако зубы у старого лиса оказались воистину волчьими…

На следующий день, быстро продав телеги и купив коней для пеших воинов, Жигонт бросился в погоню за вайделотом, следы которого отыскались довольно быстро: у одного из местных крестьян тот украл лошадь и выдал себя этим поступком с головой. К тому же в момент кражи его видел игравший неподалеку мальчик, и, исходя из словесного описания злодея, Жигонт мгновенно определил, что пацаненок говорит о вайделоте.

• Предыдущая
• 52/70
• Следующая