Ушкуйники - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 50

• Предыдущая
• 50/70
• Следующая

Глина, которой обмазывали стены как изнутри, так и снаружи, разнилась по цвету от почти белого или голубого до желтого и ярко-оранжевого. Поэтому с высоты птичьего полета мазанки смотрелись разноцветными камешками в забытом кем-то на лесной поляне туеске. Посреди городища красовался глубокий колодец с журавлем, рядом с которым всегда стояли длинные корыта для водопоя животных. Ближе к воротам располагались конюшни, хлева и скирды сена, прикрытые от непогоды пластами коры.

Поначалу непосредственно в городище жили только старейшины, жрецы и дружинники, ибо оно условно делилось на две части: для постоянного проживания выборных властей и для предоставления укрытия (в случае опасности) окрестным жителям. Прочие сембы селились на достаточно обширной территории по родственному принципу: жили хуторами, управлялись собственными выборными старейшинами и владели лакусами – наследуемыми угодьями. Однако появление угрозы в виде тевтонцев, могущих в любой момент вторгнуться и уничтожить всех жителей, заставила сембов перебраться в хорошо защищенное городище, площадь которого значительно с тех пор расширилась.

Лакусы продолжали активно обрабатываться (правда, уже под приглядом дружинников), на лугах по-прежнему паслись кони, в лесах, как и раньше, охотники били дичь, а в реках и озерах рыбаки все так же ловили рыбу, но от прежних вольностей и свобод ничего не осталось. Сембы постоянно пребывали в тревожном ожидании возможных напастей и несчастий.

В один из ясных летних дней молодой страж, обозревавший подступы к городищу с запада, выдал из своего свистка замысловатую трель, понятную всем мужчинам, способным носить оружие. Первым на его зов прибежал убеленный сединами начальник стражи Анкад.

– Что случилось, Зебр?! – крикнул он, глядя снизу вверх на застывшего на помосте для стрелков юношу.

– Люди в лесу!

– Лазутчики или воинский отряд?

– Не знаю. Но направляются в нашу сторону. Идут осторожно, крадучись…

– Ты их видишь?

– Нет. Их выдали вороны. Птицы кружат сейчас над лесом и приближаются к тропе древних…

Анкад ни на миг не усомнился в словах юного стражника, ибо жизнь среди природы давно уже приучила пруссов обращать внимание на малейшие отклонения от ее повседневного, обыденного течения. Даже ребенок знал, что пурпурный закат – к бурану с морозом, а бледный цвет луны – к обильному снегопаду. Если воздух над лесом посинел, значит, тепло на подходе. Лед трещит – мороз продержится еще долго. Зимний лес шумит – ожидай оттепели. Воробьи прячутся в хворост – к морозу или перед метелью. Вороны вьются в воздухе – грядет снегопад, сидят на снегу – не за горами оттепель, усеивают верхушки деревьев – к морозу, облюбовали нижние ветки – к ветру. Ежели в полдень лучи солнца потемнели – жди грозы, а коли степные луни начали гнездоваться на сырой окраине болота – готовься к засухе…

И все-таки главенствующее место в жизненном укладе пруссов отводилось Дереву. Даже Вселенная представлялась им именно в его образе: корни достигали центра земли, а макушка упиралась в небесную твердь. Дерево почиталось священным и объединяло в понятиях пруссов все природные стихии. Оно дарило земным тварям плоды, налитые солнцем и влагой, притягивало вместе с молниями нужный людям огонь, а облакам, резвившимся у самой верхушки кроны, приказывало – движением ветвей – орошать землю живительным дождем. В многочисленных сказаниях Дерево называлось источником жизни и обновления. Еще предки заметили, что если жить под большим дубом, долголетие тебе обеспечено. Дерево словно бы отдавало часть своей силы, продлевая тем самым срок жизни людям. Старые деревья принимали в свое лоно души умерших, а «буйным» деревьям приписывалась скрытая разрушительная сила, тайну которой могли разгадать лишь жрецы и колдуны.

Что же касается ворон, то пруссы издревле считали этих птиц главными стражами своих городищ. В отличие от суматошных сорок, которые, заметив человека, тоже начинали безудержно стрекотать, но быстро умолкали, вороны сопровождали путника до конца. Мало того, они умели даже различать его намерения – добрые или дурные. Вот и Анкад, поднявшись на дозорный помост к Зебру, силился сейчас понять, о чем именно хотят «предупредить» жителей городища мудрые птицы.

К его безмерному удивлению, вороны продолжали прибывать и множиться. Однако если бы к городищу приближалось много народу, да еще в воинском облачении, птицы подняли бы истошный крик. Они же, сбившись в плотную массу, молча кружили над одним местом и, как черный смерч, поднимались все выше и выше к небесам. А затем Анкаду послышался (или почудился?) тугой вибрирующий звук. Словно лопнула тетива огромного невидимого лука. Воронья туча мгновенно рассыпалась, и вскоре над лесом нельзя было обнаружить даже черной точки – птичье племя исчезло, будто его и не было…

Анкад быстро спустился к подножию вала, где уже толпились прибывшие в полном вооружении воины, и приказал одному из них:

– Комат! Возьми трех человек и разведай, кто к нам идет. Чужаки направляются к нашей старой тропе. Затаись у развилки, там отличное место для засады. Если это враги и их много, пусти огненную стрелу. Если два-три человека не нашего роду-племени – убей: они могут быть лазутчиками тевтонцев. Но одного оставь в живых и приведи ко мне.

Комат молча кивнул, навскидку отобрал тройку самых молодых и быстроногих воинов, и вскоре все четверо исчезли в окружавшем городище лесном массиве. К тому времени волнение мужчин распространилось уже и на женщин, поэтому Шутр, главный вождь племени сембов, приказал им забрать игравших на склоне холма детей и укрыться вместе с ними за валами, а всем остальным – готовиться к возможной осаде.

Население городища изрядно обеспокоилось. Сембы знали конечно же, что тевтонцам известно о сохранившихся в лесах Самбии поселениях язычников, но соваться в дебри, где каждый куст мог «выстрелить», те доселе не дерзали. К тому же рыцарям с их грузными жеребцами развернуться в лесной чаще было бы трудно, а пешие кнехты вряд ли могли состязаться с прусскими дружинниками в мобильности и знании местности, изобилующей коварными ловушками. И тем не менее пруссы чувствовали, что рано или поздно наступит время, когда завоеватели явятся-таки в их вотчину. Чтобы обложить данью и свергнуть богов, которым они поклонялись испокон веков…

Затаившийся в засаде Комат озадачился: в сторону городища направлялся всего лишь один человек, да и то страшный по виду оборванец с тощей сумой через плечо. На заросшей волосами физиономии отчетливо просматривались только глаза, но по тому, сколь легко и бесшумно чужак передвигался, Комат определил, что тот хорошо знаком со здешним лесом и обладает вдобавок недюжинной силой и сноровкой. Жестами приказав воинам-помощникам взять незнакомца на прицел, он бестрепетно вышел из укрытия и шагнул навстречу бродяге.

Когда-то эта тропа служила дорогой, соединявшей две оконечности Самбийского полуострова. Кое-где, преимущественно в топких местах, ее даже вымостили дубовыми бревнами, но с течением времени она поросла деревьями и травой и сузилась до размеров малоприметной тропинки, так что теперь о ее существовании знали лишь сембские жрецы да военачальники. Пользовались этой тропою крайне редко, в основном для набегов на временные стоянки тевтонцев. Если же приходилось прибегать к ней для сокращения пути в то или иное нужное место, то обратно возвращались исключительно лесами и нехожеными тропами: дабы не навести тевтонцев ненароком на самый удобный маршрут к городищу.

– Остановись! – повелительно приказал Комат лесному человеку, вскидывая лук. – Кто ты и что тебе здесь нужно?

– Ты уже родственников не узнаешь, Комат? – насмешливо отозвался бродяга.

Воин невольно отшатнулся. Этот голос он мог бы отличить от тысячи других даже в шуме битвы: именно он напевал когда-то ему, несмышленому мальцу, старинные баллады сембов и знакомил с подвигами древних героев.

– Скомонд?! – Язык отказывался повиноваться Комату. – Но ты… ты ведь погиб!

• Предыдущая
• 50/70
• Следующая