Полночный злодей - Барбьери Элейн - Страница 7

• Предыдущая
• 7/77
• Следующая

На лице Жерара заиграла широкая улыбка. Он, разумеется, не претендовал на роль спасителя человеческих душ. Безусловное превосходство над многими в интеллекте и в способностях позволяло ему манипулировать людьми в собственных интересах. Безусловно, дружба с губернатором Клейборном немало способствовала успеху разыгрываемых им головоломок. Но по-настоящему завоевать малообразованный новоорлеанский свет ему удалось благодаря своей двуличности. Пуантро ухитрялся при этом внешне сохранять постоянную доброжелательность, что вызывало общее восхищение и давало ему свободный доступ в высшие слои новоорлеанского общества.

Он прекрасно понимал, что опасное лавирование между добродетелью и рискованными предприятиями, придававшими особый вкус его жизни, производит неизгладимое впечатление на малоразвитые умы тех, кто его окружал.

Однако Жерар твердо знал, что существует одна головка, которую нельзя назвать пустой, и одно сердечко, которое владеет им целиком. Он решился доверить эту головку заботам монастыря Святой Урсулы, который, к сожалению, являлся единственным бастионом науки в городе. Причиной такой уступки была его слабость, неготовность перенести тяжесть долгой разлуки, неизбежной, если поставить цель дать достойное образование в Европе.

Тем не менее, решившись доверить свою единственную драгоценность монастырю, он принял необходимые меры. С самого начала Пуантро определил особый статус Габриэль. Ей полагалась отдельная от остальных воспитанниц комната, применительно к ней предписывалась особая программа, чтобы она могла преуспеть в соответствии с индивидуальными способностями. На самом деле он давал понять, что ее следует признать особенной, не похожей на всех остальных ученицей.

Жерар с усмешкой вспомнил, как старалась мать-настоятельница контролировать выражение лица, не решаясь возразить ему, пока он перечислял свои условия.

Дверь приемной отворилась. Резко обернувшись, он увидел только наводящее тоску лицо сестры Джулианы и готов был уже чертыхнуться, когда в комнату впорхнула стройная девушка в монастырской форме. Промчавшись мимо монахини, она бросилась к нему. Его сердце вздрогнуло от ни с чем не сравнимого удовольствия. Он протянул руки, и она буквально упала в его объятия.

— Габриэль…

Жерар долго удерживал свою любимицу, затем, немного отстранив ее, стал искать хоть какие-нибудь признаки дурного обращения.

— С тобой все в порядке?

Заметив красные пятнышки на нежных щечках и легкие отсветы неуверенности, появившиеся в серых глазах, точно таких же, как у ее матери, он вновь ощутил свою беззащитность перед болью потери и тихо прошептал: — Ты никогда не будешь страдать от унизительной необходимости работать в грязи, как рабыня! Я уже высказал свое возмущение матери-настоятельнице.

Он заметил колебания Габриэль, прежде чем она собралась ответить:

— Отец, я бы предпочла, чтобы ты не делал этого.

— Ты хочешь, чтобы я этого не делал? — Жерар на мгновение отступил. Габриэль пожала плечами.

— Если бы ты сам не узнал об этом дисциплинарном взыскании, я бы не стала и упоминать о нем. — И, улыбнувшись, добавила: — Я сама виновата, ты же знаешь… Как всегда.

Улыбка Габриэль при этом почти детском признании стала только очаровательнее. Она продолжила:

— Я просто спала на занятиях с открытыми глазами, и мне захотелось поиграть на нервах сестры Маделайн, хотя я не должна была этого делать. Как ни трудно в этом сознаться, временами я просто невыносима, а порой мне удается превзойти даже саму себя.

— Я не хочу слышать такие самоуничижительные слова, Габриэль.

Жерара охватила тихая ярость: слишком долго его красавица Габриэль была на попечении этих протухших девственниц, обучивших ее дурацкому самокопанию. Он решительно продолжил:

Любое проявление высокомерия по отношению к другим оправдано твоим несомненным превосходством.

— О, отец, ты судишь пристрастно!

— Я не желаю слушать твои необдуманные возражения, Габриэль!

— Отец, пожалуйста, — радость Габриэль стала таять. — Я не хотела огорчать тебя.

Стараясь вернуть самообладание, Жерар продолжал более мягко:

— Я не считал нужным наказывать тебя с тех пор, как много лет тому назад ты оказалась на моем попечении, и я не позволю никому другому — никому — наказывать тебя!

В серых глазах Габриэль промелькнула чуть заметная тревога. Она подняла руку и погладила его по щеке, а потом прошептала:

— Отец, я иногда забываю… — Сделав паузу, она продолжала еще тише: — Прости, я причинила тебе боль только за то, что ты любишь меня.

Жерар мгновенно затих, пораженный в самое сердце точным совпадением слов Габриэль с мольбой, произнесенной другими устами много лет тому назад.

…Прости, я причинила тебе боль, Жерар, только за то, что ты любишь меня…

Дорогой образ всплыл в его памяти… Шантель Обреон с копной рыжих волос и огромными серебристо-серыми глазами, покорившая его еще в детстве. Как он любил ее! Шантель — такая добрая и честная, порывистая и волевая! Оба они, родившиеся с разницей в несколько лет в семьях богатых плантаторов, которых разделяли всего несколько миль, были так похожи друг на друга… и столь различны.

Слишком умная, чтобы подчиниться его воле, подобно другим, Шантель относилась к нему как к равному. С самого детства она не одобряла внезапно вспыхивавшую в нем жестокость и осуждала его, когда он пренебрегал правилами морали, которые пытался внушить ему отец. Случайно обнаружив участие Жерара в ряде неприглядных махинаций, она, глядя прямо ему в глаза, осудила его недостойное поведение. Но она не смогла отвернуться от него… так как любила его и знала, что он любит ее, только ее. Она верила, что любовь остается его единственным шансом на спасение.

Шантель любила его, но…

Вспомнился их давний разговор.

— Темные стороны твоей натуры пугают меня, Жерар. Я боюсь, что стану свидетелем твоих махинаций, но не сумею предпринять против них хоть что-нибудь. Мой дорогой Керар, неужели ты не можешь понять? Я никогда не смогу вынести такую пытку!

— Я люблю тебя, Шантель.

— Так же как и я люблю тебя.

— Ты не любишь Филиппа Дюбэя!

— Люблю. Его я тоже люблю.

— Ты не выйдешь за него замуж!

— Выйду.

— Ты не можешь!

— Я должна.

А потом было многое…

День свадьбы Шантель… Пережитая им боль, скрытая от всех, но только не от Шантель. И та мучительная ночь, когда Шантель подарила Филиппу Дюбэю ребенка, очаровательную девочку, которая могла быть его дочерью… Дружба, полная страданий, потому что на ее месте должна была пылать страсть…

Тщетные попытки забыться в тайных оргиях, неустанные заботы об увеличении состояния, укрепление положения в обществе — ничто не помогало ему перенести потерю Шантель…

А потом… пожар! Плантация Дюбэй в одночасье занялась огнем, когда он ехал оттуда после обеда. Стремительно вернувшись обратно, он увидел, как Шантель бросилась в горящий дом, куда минутой раньше вбежал в поисках ребенка ее муж…

Он кинулся в еще не обследованную часть дома и именно там нашел ребенка…

Мучительные попытки спасти Шантель, когда жизнь неумолимо уходила из нее, он не забудет до смертного часа, как и конец Шантель, с трудом произнесенные ею слова…

— У Габриэль скоро не останется никого, кроме тебя.

— Нет!

— Позаботься о ней, Жерар… сбереги, ее…

— Моя дорогая Шантель!

— Она полюбит тебя, как всегда любила я. Но не допусти, чтобы она узнала о твоих пороках… Жерар…

— Отец…

Возвращенный этим возгласом в настоящее, Жерар с трудом совладал с собой. Да, он отец Габриэль. Она — единственная, кого он когда-либо еще сможет любить. И он будет защищать свою милую девочку, как того желала ее мать, от всех и от всего. Ход мыслей Жерара мгновенно прервался, как только он увидел свежие ссадины на руках Габриэль. Они так портили ее нежную кожу. В нем опять закипела злость.

• Предыдущая
• 7/77
• Следующая