Странная история доктора Джекила и мистера Хайда - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 11
- Предыдущая
- 11/17
- Следующая
Они молча поднялись по лестнице и, с ужасом косясь на труп, начали подробно осматривать все, что находилось в кабинете. На одном из столов можно было заметить следы химического опыта: на стеклянных блюдечках лежали разной величины кучки какой-то белой соли, точно несчастному помешали докончить проводимое им исследование.
– То самое снадобье, которое я ему все время разыскивал, – сказал Пул, но тут чайник вскипел, и вода с шипением пролилась на огонь.
Это заставило их подойти к камину – к нему было пододвинуто покойное кресло, рядом на столике расставлен чайный прибор и даже сахар был уже положен в чашку. На каминной полке стояло несколько книг; раскрытый том лежал на столике возле чашки – это был богословский трактат, о котором Джекил не раз отзывался с большим уважением, но теперь Аттерсон с изумлением увидел, что поля испещрены кощунственными замечаниями, написанными рукой доктора.
Затем, продолжая осмотр, они подошли к вращающемуся зеркалу и посмотрели в него с невольным страхом. Однако оно было повернуто так, что они увидели только алые отблески, играющие на потолке, пламя и сотни его отражений в стеклянных дверцах шкафов и свои собственные бледные, испуганные лица.
– Это зеркало видело странные вещи, сэр, – прошептал Пул.
– Но ничего более странного, чем оно само, – так же тихо ответил нотариус. – Для чего Джекил… – при этом слове он вздрогнул и умолк, но тут же справился со своей слабостью. – Зачем оно понадобилось Джекилу?
– Кто знает! – ответил Пул.
Затем они подошли к столу. На аккуратной стопке бумаг лежал большой конверт, на котором почерком доктора было написано имя мистера Аттерсона. Нотариус распечатал его, и на пол упало несколько документов. Первым было завещание, составленное столь же необычно, как и то, которое нотариус вернул доктору за полгода до этого, – как духовная на случай смерти и как дарственная на случай исчезновения; однако вместо имени Эдварда Хайда нотариус с невыразимым удивлением прочел теперь в завещании имя Габриэля Джона Аттерсона. Он посмотрел на Пула, затем снова на документ и, наконец, перевел взгляд на мертвого преступника, распростертого на ковре.
– У меня голова кругом идет, – сказал он. – Хайд был здесь полным хозяином несколько дней, у него не было причин любить меня, он, несомненно, пришел в бешенство, обнаружив, что его лишили наследства, – и все-таки он не уничтожил завещания!
Он поднял вторую бумагу. Это оказалась короткая записка, написанная рукой доктора, сверху стояла дата.
– Ах, Пул! – вскричал нотариус. – Он был сегодня здесь, и он был жив. За столь короткий срок скрыть его тело бесследно было бы невозможно – значит, он жив, значит, он бежал! Но почему бежал? И как? Однако в таком случае можем ли мы объявить об этом самоубийстве? Мы должны быть крайне осторожны. Я предвижу, что мы можем навлечь на вашего хозяина страшную беду.
– Почему вы не прочтете записку, сэр? – спросил Пул.
– Потому что я боюсь, – мрачно ответил нотариус. – Дай-то Бог, чтобы мой страх не оправдался!
Он поднес бумагу к глазам и прочел следующее: «Дорогой Аттерсон! Когда вы будете читать эти строки, я исчезну – при каких именно обстоятельствах, я не могу предугадать, однако предчувствие и немыслимое положение, в котором я нахожусь, убеждают меня, что конец неотвратим и, вероятно, близок. В таком случае начните с письма Лэньона, которое он, если верить его словам, собирался вам вручить; если же вы пожелаете узнать больше, в таком случае обратитесь к исповеди, которую оставляет вам ваш недостойный и несчастный друг Генри Джекил».
– Тут было вложено что-то еще? – спросил Аттерсон.
– Вот, сэр, – ответил Пул и вручил ему пухлый пакет, запечатанный в нескольких местах сургучом. Нотариус спрятал его в карман.
– Об этих бумагах нельзя говорить никому. Если ваш хозяин бежал или умер, мы можем хотя бы попробовать спасти его доброе имя. Сейчас десять часов, я должен пойти домой, чтобы без помехи прочесть эти бумаги, но я вернусь до полуночи, и тогда мы пошлем за полицией.
Они вышли, заперли дверь лаборатории, и Аттерсон, оставив слуг в прихожей у огня, отправился к себе домой, чтобы прочесть два письма, в которых содержалось объяснение тайны.
Письмо доктора Лэньона
Девятого января, то есть четыре дня тому назад, я получил с вечерней почтой заказное письмо, адрес на котором был написан рукой моего коллеги и школьного товарища Генри Джекила. Это меня очень удивило, так как у нас с ним не было обыкновения переписываться, а я видел его – собственно говоря, обедал у него – только накануне; и, уж во всяком случае, я не мог понять, зачем ему понадобилось прибегать к столь официальному способу общения, как заказное письмо. Содержание письма только усилило мое недоумение. Я приведу его полностью.
«9 января 18… года.
Дорогой Лэньон, Вы – один из моих старейших друзей, и хотя по временам у нас бывали разногласия из-за научных теорий, наша взаимная привязанность как будто нисколько не охладела – во всяком случае, с моей стороны. Я не могу припомнить дня, когда, скажи Вы мне: «Джекил, в ваших силах спасти мою жизнь, мою честь, мой рассудок», – я не пожертвовал бы левой рукой, лишь бы помочь Вам. Лэньон, в Ваших силах спасти мою жизнь, мою честь, мой рассудок – если Вы откажете сегодня в моей просьбе, я погиб. Подобное предисловие может навести Вас на мысль, что я намерен просить Вас о какой-то неблаговидной услуге. Но судите сами.
Я прошу Вас освободить этот вечер от каких-либо дел – если даже Вас вызовут к постели больного монарха, откажитесь! Возьмите кеб, если только Ваш собственный экипаж уже не стоит у дверей, и с этим письмом (для справок) поезжайте прямо ко мне домой. Пулу, моему дворецкому, даны надлежащие указания – он будет ждать Вашего приезда, уже пригласив слесаря. Затем пусть они взломают дверь моего кабинета, но войдете в него Вы один. Войдя, откройте стеклянный шкаф слева (помеченный буквой «Е») – если он заперт, сломайте замок и выньте со всем содержимым четвертый ящик сверху или (что то же самое) третий, считая снизу. Меня грызет страх, что в расстройстве чувств я могу дать Вам неправильные указания, но даже если я ошибся, Вы узнаете нужный ящик по его содержимому: порошки, небольшой флакон и толстая тетрадь. Умоляю Вас, отвезите этот ящик прямо, как он есть, к себе на Кавендиш-сквер.
Это первая часть услуги, которой я от Вас жду. Теперь о второй ее части. Если Вы поедете ко мне немедленно после получения письма, Вы, конечно, вернетесь домой задолго до полуночи, но я даю Вам срок до этого часа – не только потому, что опасаюсь какой-нибудь из тех задержек, которые невозможно ни предвидеть, ни предотвратить, но и потому, что для дальнейшего предпочтительно выбрать время, когда Ваши слуги будут уже спать. Так вот: в полночь будьте у себя и непременно одни – надо, чтобы Вы сами открыли дверь тому, кто явится к Вам от моего имени, и передали ему ящик, который возьмете в моем кабинете. На этом Ваша роль окончится, и Вы заслужите мою вечную благодарность. Затем через пять минут, если Вы потребуете объяснений, Вы поймете всю важность этих предосторожностей и убедитесь, что, пренебреги Вы хотя бы одной из них, какими бы нелепыми они Вам ни казались, Вы могли бы оказаться повинны в моей смерти или безумии.
Как ни уверен я, что Вы свято исполните мою просьбу, сердце мое сжимается, а рука дрожит при одной только мысли о возможности обратного. Подумайте: в этот час я нахожусь далеко от дома, меня снедает черное отчаяние, которое невозможно даже вообразить, и в то же время я знаю, что стоит Вам точно выполнить все мои инструкции – и мои тревоги останутся позади, как будто я читал о них в книге. Помогите мне, дорогой Лэньон, спасите
Вашего друга
P. S. Я уже запечатал письмо, как вдруг мной овладел новый страх. Возможно, что почта задержится и Вы получите это письмо только завтра утром. В таком случае, дорогой Лэньон, выполните мое поручение в течение дня, когда Вам будет удобнее, и снова ожидайте моего посланца в полночь. Но возможно, будет уже поздно, и если ночью к Вам никто не явится, знайте, что Вы уже никогда больше не увидите Генри Джекила».
- Предыдущая
- 11/17
- Следующая
