Северное сияние - Пулман Филип - Страница 25

• Предыдущая
• 25/98
• Следующая

— Ну, как знаешь, — вздохнул дяденька и опорожнил всю флягу себе в чашку. — И куда же ты, позволь спросить, направляешься совсем одна в столь поздний час?

— Папаню встречать.

— А кто твой папа?

— Понятно кто, убийца.

— Кто-кто?

— Да говорю же, что убийца. Работа у них такая. Сегодня как раз ночью на дело пошел. А я его здесь жду. Со сменной одежей. Должен же он переодеться после работы, а то пойдет по городу весь в крови.

— А-а, ты, наверное шутишь?

— Вот еще!

Макака-альм тихонько взвизгнула и ретировалась дяденьке на спину, опасливо поглядывая на Лиру из-за цилиндра. Лира с достоинством допила свой кофе и сунула в рот остатки бутерброда.

— Ну, до свидания вам, — вежливо попрощалась она, — а то вон папаня идут. Злые они чего-то сегодня.

Джентльмен в цилиндре нервно оглянулся на дверь, а Лира уже направила стопы к театру. Ей, конечно, куда больше хотелось посмотреть на хтоническую рельсовую дорогу (миссис Кольтер говорила, что этот вид транспорта не для людей их круга), но под землю лезть было страшновато. Лучше уж наверху; если погонятся, можно убежать.

Лира все шла и шла, улочки становились все глуше, народу на них все меньше. В воздухе висела пелена дождя, но даже если бы небо было чистым, разве разглядишь в такой саже и копоти звезды? Пантелеймон уверял, что они идут на север, но как это проверить?

Потянулись бесконечные ряды одинаковых кирпичных домишек с двориками, куда едва влезали бачки для мусора. Потом пошли угрюмые фабричные корпуса, обнесенные колючей проволокой. В кромешной тьме лишь изредка дрожал на стене огонек яндарической лампочки да поблескивал костер, возле которого клевал носом ночной сторож. Пару раз ей на пути попадались церкви, единственным отличием которых от складских помещений было распятие над входом. Лира хотела было зайти в дом Божий, но ее испугали чьи-то вздохи и стоны. На скамейках у входа, на крыльце — всюду лежали спящие люди.

— Где мы спать-то будем, Пан? — шепнула она, едва переводя дух. Теперь их путь лежал вдоль череды запертых лавок.

— В подъезде где-нибудь. Или в подворотне.

— Там не спрячешься.

— Смотри-ка, канал!

В конце уходившего куда-то влево проулка явственно блеснула вода. Затаив дыхание, они пошли туда и глазам их открылась маслянисто-отсвечивающая под луной гладь канала, где на приколе стояла добрая дюжина барж, частью пустых, частью тяжело нагруженных. В неверном ночном свете подъемные краны казались виселицами. В окне времянки вдруг мелькнул огонек, и из трубы вырвался клуб дыма. Фонари горели только под крышами складов, да где-то высоко на порталах подъемников, все остальное тонуло во тьме. На молах громоздились груды бочек с каменноугольным спиртом, огромные штабеля бревен, мотки кабеля с каучуковой обмоткой.

Лира на цыпочках прокралась к домику и заглянула в подслеповатое окошко. Внутри старик-сторож водил пальцем по строчкам газеты с комиксами и читал, шевеля губами. Его альм, старая овчарка, свернувшись калачиком, спала под столом. Вот старик отложил газету, подошел к горевшей в углу сторожки печурке, снял с огня дочерна закопченный чайник и плеснул в щербатую кружку немного кипятка. Потом он, кряхтя, снова сел и углубился в комикс.

— Что думаешь, Пан, может, попросимся переночевать? — нерешительно спросила Лира, но Пан, обезумев от ужаса, одно за другим менял обличья, превращаясь то в крылана, то в филина, то снова в оцелота. Девочка в панике оглянулась и увидела то, что предчувствовал ее альм: прямо на нее с двух сторон бежали двое, у одного из них в руках была сеть-ловушка.

С хриплым мяуканьем Пантелеймон взвился в воздух и вцепился в горло омерзительной лисице, альму одного из преследователей. Лисица вырвалась и откатилась человеку под ноги, он, изрыгая поток проклятий, споткнулся. Лира стрелой метнулась между ними по направлению к набережной. Только не дать загнать себя в угол!

Пантелеймон, обернувшийся орлом, камнем спикировал вниз, клекоча:

— Налево! Налево давай!

Она рванулась влево, где между грудой бочек и ржавой стеной какого-то металлического сарая темнел лаз. Еще чуть-чуть — и она спасена!

Но у преследователей была сеть-ловушка. В воздухе что-то просвистело, больно хлестнув по щеке, и она почувствовала, как вонючая просмоленная сетка опутывает ее голову, лицо, плечи, руки, как она падает и бьется, отчаянно пытаясь вырваться, но не может.

— Пан! Пан!

Но альм-лисица вонзила зубы в Пантелеймона, и Лира завизжала от боли, словно терзали ее собственное тело. Пантелеймон не мог подняться.

Один из преследователей ловко скручивал Лиру по рукам и ногам прочными веревками. Веревки врезались ей в горло, давили на грудь. Беспомощная, словно муха, опутанная клейкой паутиной, девочка билась на грязной мокрой земле. Несчастный израненный Пан пытался подползти к ней, но клыки лисицы все терзали и терзали его тельце, а он был слишком слаб, чтобы меняться. Внезапно другой преследователь резко упал вниз лицом. Горло его пробила стрела.

Время словно остановилось. Лирин мучитель повернул голову. Он тоже увидел…

Пантелеймон отряхнулся и сел. Раздался какой-то негромкий хлопок, и человек, хрипя и корчась, повалился на Лиру, которая завизжала от ужаса, потому что на нее фонтаном хлынула алая кровь.

Кто-то подбежал и оттащил его мертвое тело в сторону. Чьи-то руки подняли девочку, лезвие ножа вспарывало путы и веревки, и они сползали одна за другой, одна за другой. Лира рванула последние уже свободными руками, бешено отплевываясь и тряся головой, потом метнулась к Пантелеймону и прижала его к груди.

Ноги у нее подкашивались. Она опустилась на колени и посмотрела на своих спасителей. Их было трое: один с луком, двое с ножами. Стоило девочке повернуть голову к свету, как лучник ошеломленно проговорил:

— Лира, ты, что ли?

Какой знакомый, до боли знакомый голос, но Лира никак не может вспомнить, кому он принадлежит. Но вот незнакомец выступил из мрака, так, что на его лицо упал свет от ближайшего фонаря. Ну конечно же! И этот альм-пустельга. Как она могла не узнать! Цаган! Настоящий цаган из Оксфорда.

— Я — Тони Коста. Помнишь меня? Ты все с братишкой моим, Билли, играла у нас в Иерихоне, пока его мертвяки не сцапали.

— Пан, мы спасены, — всхлипывала Лира. — Господи, ты слышишь, мы спасены!

Внезапно в голове ее шевельнулась опасливая мыслишка: что, если Тони помнит славный угон лодки? Лодка ведь принадлежала семейству Коста.

— Вот что, — сказал цаган, — давай-ка поднимайся и пошли. Ты одна?

— Да. Я сбежала. Мы хотели…

— Потом расскажешь. А сейчас — тихо. Джексер, живо оттащи трупы, чтоб под фонарем не лежали. К стене давай. Керим, ну как тут? Все спокойно?

Лира стояла на подгибающихся ногах, прижимая к себе Пантелеймона. Он вдруг начал выворачиваться из ее рук, тянул шею, словно пытался что-то разглядеть. Понятно, куда он смотрит. Лире тоже стало жутко интересно: а что будет с альмом человека, который умер? Она украдкой оглянулась. Альмы истаивали на глазах, рассеивались в воздухе, как дым, и в смерти неотступно следуя за своим человеком.

Пантелеймон отвел глаза, а Лира, не разбирая дороги, рванулась за Тони.

— А что вы тут делаете? — спросила она.

— Ишь, любопытничает! Тихо ты, и так шуму понаделали. На борту поговорим.

По легким деревянным мосткам они дошли чуть не до середины излучины. Оба спутника Тони за все время не проронили ни единого слова. Вот наконец и пирс, а с него — прямо в лодку. Тони распахнул дверь в каюту.

— Быстрее! — скомандовал он.

Лира лихорадочно ощупала свою белую сумочку, проверяя, цел ли веритометр. Даже в сетке-ловушке она не выпустила из рук подарок магистра.

Под потолком каюты висел на крюке фонарь. В его свете Лира разглядела грузную седую женщину, сидящую у стола с газетой в руках. Она мгновенно узнала мамашу Коста, мать пропавшего Билли.

— Это кто ж такая? — спросила цаганка. — Никак Лира?

• Предыдущая
• 25/98
• Следующая