Возвращение - Стил Даниэла - Страница 48
- Предыдущая
- 48/95
- Следующая
Глава 20
С точки зрения светского общества открытие сезона на ипподроме ничем не отличалось от открытия сезона в опере. Можно и на людей посмотреть, и себя показать. Мэт, как всегда, был очарователен, но с него постепенно сползала позолота. Он начинал меня раздражать. Потом мы обедали в «Каравелле», и опять кто-то склонялся над блокнотом и царапал в нем «мистер Хинтон». Теперь газеты были к нам добрее, чем в прошлый раз, хотя и не обошли вниманием. Они просто отметили наше присутствие, опубликовав фотографии почетных посетителей. Наутро звонка Пег не последовало.
В четверг я отправилась брать интервью у Мил-та Хаули. Он жил в пентхаусе на площади Объединенных Наций. Я стояла на тротуаре, собиралась с мыслями и смотрела вверх, не уставая поражаться высоте нью-йоркских небоскребов. Все здесь было огромное и высоченное. От этого города перехватывало дыхание и кружилась голова. Он лез вон из кожи, пытаясь доказать каждому свое главенство. Это была Мекка, Содом, ад и рай одновременно, и любое человеческое существо, попав сюда, чувствовало себя и подавленным, и очарованным. Даже если я завтра уеду и никогда не вернусь, у меня на всю жизнь останется воспоминание о том, что мы с Нью-Йорком пришли к соглашению. Оно было подписано в тот момент, когда я сошла с самолета и поклялась посадить этот город на цепь. Но и он взял меня за глотку.
В апартаменты Милта Хаули меня провела миниатюрная белокурая девушка, которую Милт называл «своей старушкой». Его любовница. А потом все завертелось. Он ринулся в Рокфеллер-центр, оттуда — в «Даблдей», где ставил автографы на собственных пластинках, потом понесся к своему агенту подписывать контракты; в три часа у него был ленч в ресторане «Мама Леоне», где в перерыве между салатом и экзотическим блюдом под названием «спумони» я ухитрилась задать ему несколько вопросов. Милт оказался интересным человеком. Десять лет назад он начинал петь блюзы в Чаттануге, штат Теннесси, потом успешно снялся в одном голливудском хите и вдруг с головой ушел в движение протеста. За это его тридцать семь раз сажали в тюрьму. Он так увлекся, что чуть не забросил карьеру певца. И все же он добился своего, стал мистером Сверхзвездой. Три альбома за год, проданные миллионными тиражами, два контракта на съемки в кино, приглашения в Лас-Вегас, Голливуд и Нью-Йорк. Целый бум!
После ленча я поехала с ним в аэропорт на взятом напрокат лимузине. Он летел обедать в Белый дом. Все устали, но в машине было весело. Милт нравился мне. Он был настоящий мужчина, отвечал на вопросы честно, прямо и обладал неистощимым чувством юмора, помогавшим переносить все тяготы этого сверхплотного графика.
Слуга еще днем положил его чемодан в машину, и Милт, спокойно отвечая на мои вопросы, порылся в его содержимом, вынул оттуда бутылку, приготовил себе двойной бурбон и, не обращая никакого внимания на то, что сидит в мчащейся во весь опор машине, выдул его одним махом. По пути к президенту. Да, у этого парня был стиль!
Прежде чем пройти в ворота и сесть в самолет, он чмокнул меня в щеку и прошептал:
— Джиллиан, вы потрясная женщина… Жаль только, что такая худенькая.
Я засмеялась и помахала ему рукой. До встречи с Хилари оставалась ровно семьдесят одна минута.
Дверь открыла сама Хилари. Она выглядела великолепно. Гибрид Генри Бендела, Парижа и самой Хилари. Это совершенство вызывало у других женщин зависть, а у мужчин боязнь: грех было портить такую прическу. Она относилась к типу женщин, которые постоянно вращаются среди гомосексуалистов, других женщин и старых друзей. Часто ее любовники были неприлично молоды, но неизменно хороши собой, и большинство их со временем переходило в разряд друзей. Иногда Хилари бывало нелегко. Я бы пожалела ее, если бы осмелилась. Жалеть ее не приходилось. Уважение не позволяло. Примерно такое же чувство вызывала во мне бабушка. При виде этих стойких, собранных женщин инстинктивно хочется выпрямиться. Они заставляют вспомнить о чувстве долга. Подруги обычно боготворят их. До этих дурочек не доходит, что подобная «помощь» постепенно заставляет их возненавидеть собственных мужей и сыновей…
У Хилари было невероятное чувство стиля. Все, к чему она прикасалась, становилось совершенством: ее маникюр, ее дом, ее обеды, работа и дружеские связи. Она могла быть бессердечной и даже жестокой, но приберегала эти качества для тех, кто осмеливался встать у нее на пути. Слава тебе господи, мне никогда не доводилось испытать на себе ее гнев. Пару раз я слышала, как она разговаривает с такими людьми. Это было ужасно. Наверное, мужчины это чувствуют, потому и стараются держаться от нее подальше или быстрее унести ноги.
Между мной и Хилари никогда не было тех непринужденных отношений, которые связывали меня с Пег и другими подругами. Я бы не рискнула произнести в ее присутствии некоторые привычные слова или показаться ей на глаза в джинсах и промокшей от пота рубашке. Но было в этой дружбе что-то особенное, отличавшее ее от остальных. Все подруги знали меня с детства, и в наших отношениях неизменно сохранялся неистребимый школьный дух. С Хилари же мы подружились уже взрослыми и ждали друг от друга большего. Да ее и невозможно было представить себе школьницей — разве что она ходила в школу в костюмах от Шанель и по дороге забегала в парикмахерскую. Уж легче было вообразить ее на хоккейной площадке с клюшкой в руках. Единственное место, которое ей подошло бы, это кабинет мадам де Севинье[12] .
До прихода гостей оставалось полтора часа, и мы успели рассказать друг другу все, что хотели. Хилари кратко и без особых восторгов сообщила, что у нее появился новый любовник. Молодой немец по имени Рольф. Он поэт, намного младше ее — в общем, «прекрасный ребенок», как выразилась Хилари. Мне предстояло увидеть его вечером. Она по-прежнему жила одна, и это ее вполне устраивало. Я завидовала ей. Меня бы такое никогда не устроило. Если для Хилари и существовали сказочные принцы, они все умерли или остались в далеком прошлом. Мой же принц все еще ждал меня. Я очень любила Криса, однако прекрасно понимала, насколько он далек от этого идеала.
- Предыдущая
- 48/95
- Следующая
