Ацтек - Дженнингс Гэри - Страница 42

Многие из моих новых однокашников уже смеялись в голос, но я упорно продолжал:

– Потом мешикатль приобрели влияние и начали расширять свои владения. И многие народы выгадали, объединившись с этим новым племенем, став его союзниками или начав торговать с мешикатль. Соседи стали почитать наших богов и познакомили нас со своими. Они выучились от нас счету, переняли у нас календарь, начали из страха пред нашими непобедимыми воинами платить нам дань и, признавая наше превосходство, выучили наш язык. Мешикатль создали самую могущественную державу в истории, а город Мешико-Теночтитлан по праву именуется Ин Кем-Анауак Йойотли – Истинное Сердце Сего Мира.

Я поцеловал землю в знак почтения к пожилому господину наставнику Нелтитике и сел. Одноклассники чуть ли не все одновременно замахали руками, прося разрешения высказаться. При этом они покатывались со смеху. Однако по властному жесту учителя класс мгновенно умолк.

– Спасибо, Кивун, – добродушно промолвил он. – Мне было интересно услышать, чему наставники учат молодых мешикатль в наши дни. Вижу, юноша, что об истории ты знаешь чрезвычайно мало, да и то немногое, что ты усвоил, неверно почти в каждой детали.

Я встал снова, мое лицо горело, словно мне отвесили пощечину. – Господин наставник, ты просил изложить лишь краткую историю. Я могу рассказать более подробно.

– Будь добр, избавь меня от этого, – сказал он. – А взамен я окажу тебе любезность, исправив всего лишь одну из твоих ошибок. Слова «Мешико» и «мешикатль» происходят вовсе не от названия луны.

Он зна́ком велел мне сесть и обратился ко всему классу: – Благородные юные ученики и ученицы, вот вам пример того, о чем я уже не раз говорил. Не будьте легковерными, подвергайте сомнению различные предлагаемые вам версии истории, ибо они зачастую продиктованы тщеславием и содержат самые нелепые выдумки. Более того, я никогда не встречал историка, да и вообще занимающегося любой отраслью знаний ученого, который мог бы признать свои ошибки и посмеяться над ними. Ни разу не довелось мне также встретить и того, кто не считал бы свою узкую область знания самой важной и весомой из всех существующих и не полагал бы, что истинная наука не совместима с весельем. Сразу скажу, что я понимаю всю важность научных трудов, но неужели все связанное с познаниями обязательно должно быть при этом скучным, тошнотворно серьезным и исполненным нелепых претензий? Историки могут быть серьезными людьми, да и сама история порой оказывается настолько мрачной, что не располагает к веселью. Но ведь историю делают живые люди, и каких только казусов при этом не случается. Это подтверждает и истинная история Мешико.

Он снова обратился ко мне: – Кивун, твои предки ацтеки не принесли в эту долину никакой древней мудрости, никаких искусств, наук или культуры. Вообще ничего, кроме самих себя – вороватых, невежественных бродяг в рваных, грязных, кишевших паразитами звериных шкурах, поклонявшихся отвратительному демону, кровожадному богу войны. Стоит ли удивляться, что все развитые, образованные народы презирали и отталкивали этот дикий сброд. Сам посуди, с чего бы цивилизованным людям приветствовать нашествие неотесанных нищих? Ацтеки поселились на том острове, у болотистого побережья озера, не потому, что их бог ниспослал им какое-то там знамение, и отправились они туда вовсе не с радостью. Нет, они перебрались туда потому, что больше им было некуда сунуться, а на эту землю, на этот торчащий из трясины прыщ, больше никто не претендовал.

Одноклассники косились на меня с насмешливым видом, а я, внимая словам Нелтитики, старался не выдать своей растерянности.

– Первое время ацтекам было не до строительства великих городов, пирамид и всего такого, – продолжил учитель, – ибо все их время и все силы уходили на поиски съестного. Им не разрешалось ловить рыбу, поскольку права на ловлю принадлежали исконным жителям побережья, и долгое время твои предки существовали – да, не жили, а лишь влачили жалкое существование! – питаясь противными мелкими существами вроде червяков и водяных насекомых, склизкими яйцами всяких болотных тварей и единственным съедобным растением, которое росло в том жалком болоте. Называлось оно мешикин и представляло собой горьковатую на вкус траву, которую прочие народы считали никчемным сорняком. Но если твои предки, Кивун, не обладали ни богатством, ни знаниями, ни чем-либо в этом роде, то им никак нельзя было отказать в чувстве юмора и способности к сарказму. Посмеиваясь над собой и своим бедственным положением, они стали называть себя новыми именем – мешикатль.

Рассказ учителя породил очередную волну смешков, но Нелтитика продолжил:

– В конце концов твои предки придумали чинампа, плавучие огороды, и стали получать сносные урожаи, но даже после этого только-только обеспечивали себя основными пищевыми культурами вроде маиса и бобов. Их чинампа подходили скорее для выращивания более редких овощей и трав – томатов, шалфея, кориандра, сладкого картофеля, – культивированием которых не хотели утруждать себя их высокоразвитые соседи. Когда мешикатль стали выращивать эти продукты в избытке, они завели торг с соседями, выменивая свой урожай на необходимые им предметы: инструменты, строительные материалы, ткани и оружие. То есть на все то, чего у них не было и чего просто так им бы никто не дал. Нельзя не признать: этот народ сумел быстро перенять достижения соседей, а в чем-то, например в военном деле, и опередить их. И хотя теперь твои сородичи уже не употребляют в пищу скромный сорняк мешикин, позволивший им пережить трудные времена, они сохранили взятое в его честь имя. Ныне слово «Мешико» известно повсюду, но при всем внушаемом им почтении или страхе означает оно всего-то навсего…

Учитель намеренно выдержал паузу, улыбнулся, и мое лицо вспыхнуло снова, когда весь класс дружно выкрикнул:

– Народ Сорняка!

– Я так понимаю, юный господин, что ты пытался научиться читать и писать собственными силами? – Наставник по словесному знанию сказал это с таким видом, словно сильно сомневался в том, что с помощью самообразования возможно добиться на этом поприще какого-либо успеха. – И полагаю, у тебя имеются образцы твоей работы?

Я почтительно вручил ему длинную, сложенную гармошкой ленту из скрепленных между собой полосок грубой бумаги. Книгу, которой весьма гордился.

Символы были начертаны мною с величайшим старанием и раскрашены яркими, переливающимися красками, подаренными мне Чимальи. Господин наставник взял мою самодельную рукописную книжицу и стал медленно ее разворачивать.

В своей работе я запечатлел эпизод из нашей истории, относящийся к тому времени, когда мешикатль только что пришли в эту долину. Самым могущественным из всех населявших ее племен было тогда племя калхуа. Когда вождь калхуа Кошкок объявил войну народу шочимилько, он предложил новоприбывшим мешикатль участвовать в ней в качестве его союзников. Те согласились, поход увенчался победой, и калхуа стали похваляться захваченными пленниками, тогда как у мешикатль взятых в плен не оказалось вовсе. Кошкок обвинил новых союзников в трусости, но тут наши воины развязали свои мешки и высыпали перед вождем целую груду ушей, причем только левых, отрубленных у поверженных ими шочимилько. Кошкок был повергнут в изумление, а мешикатль с тех пор стяжали славу бойцов, с которыми нельзя не считаться. Думая, что мне очень хорошо удалось изобразить этот эпизод (особенно я старался передать несчетное количество левых ушей и выражение изумления на лице Кошкока), я самонадеянно ждал от учителя если не восторга, то, во всяком случае, похвалы.

Но он лишь хмурился, вновь и вновь просматривая страницы и переводя взгляд с одной стороны на другую, а потом наконец спросил:

– А в каком направлении все это следует читать? – У нас на Шалтокане принято листать страницы слева направо, – озадаченно ответил я. – То есть каждую полоску можно читать слева направо.

– Я не про то! – отрезал он. – Мы все обычно читаем слева направо. Но ведь в твоей книге отсутствуют какие-либо указания на то, что читателю следует поступать именно так.