Ни о чем не жалею - Стил Даниэла - Страница 61
- Предыдущая
- 61/65
- Следующая
— Я не хочу, — твердо сказала она. — Не хочу узнавать мир. Мне нравится жить в монастыре, с вами, с сестрами.
Это была правда, но, увы, далеко не вся. Габриэла действительно любила и сестер, и монастырь, но Джо она любила больше. Но он никак не мог решиться добровольно расстаться со своим священством. Джо продолжал колебаться, и Габриэла не осмеливалась его торопить.
Первые недели сентября дались ей невероятно трудно. Габриэла рвалась к Джо, но матушка Григория не давала ей никаких поручений, которые были бы связаны с выходом в город. «Ты еще больна» или «Ты еще не совсем оправилась после болезни», — говорила она ей, но Габриэла чувствовала: ей не доверяют. Они с Джо продолжали встречаться в исповедальне да изредка — в пустой келье. Все время уходило у них теперь на разговоры о том, как они будут Жить, когда сумеют вырваться на свободу. О том, когда это произойдет, речь не шла. Габриэла вскоре поняла, что отказаться от священства было выше его сил.
Габриэла понимала его и не торопила. Она не хотела, чтобы Джо когда-нибудь упрекнул ее, что она заставила его бросить то, что было ему дороже всего. О себе Габриэла почти не думала. Габриэлу послали к врачу, и она решила использовать этот случай, чтобы встретиться с Джо на квартире его приятеля.
Они наслаждались друг другом целый час, но это свидание оставило в душе Габриэлы горький осадок. Она не сомневалась, что ее обман очень скоро будет раскрыт, и тогда… О том, что будет тогда, она запретила себе даже думать. Габриэла знала, что балансирует над пропастью, что рискует потерять то немногое, что у нее было, но она шла на это ради Джо.
В конце сентября Габриэла стала новицианткой и получила новое имя сестры Мирабеллы. Еще две недели назад она сочла бы это настоящей катастрофой, но сейчас это не произвело на Габриэлу почти никакого впечатления. В последнее время ее стали преследовать внезапные и необъяснимые приступы дурноты: у нее темнело в глазах, к горлу подкатывала тошнота, а земля под ногами начинала раскачиваться с такой силой, что Габриэле приходилось хвататься за что попало, чтобы не упасть. Она пыталась скрыть свое состояние от сестер, но ее нездоровая бледность, неуверенность в движениях и полное отсутствие аппетита настолько бросались в глаза, что не заметить их было просто невозможно. В один прекрасный день Габриэла упала в обморок прямо во время службы, чем вызвала среди монахинь настоящий переполох. Джо, служивший утреннюю мессу, заметил какое-то движение в рядах молящихся и сам чуть было не потерял сознание, когда увидел, кого торопливо несут к выходу. Беспокойству его не было предела, но он не мог ничего предпринять, чтобы не выдать их тайну. Вечером Габриэла не пришла в церковь, и только на следующий день ему удалось поговорить с ней в исповедальне и спросить, что случилось.
— Я упала в обморок, — просто ответила ему Габриэла. — Должно быть, вчера в церкви было слишком жарко.
Конец сентября действительно выдался по-летнему жаркий и душный, но, как справедливо заметил Джо, в обморок упала одна только Габриэла, в то время как даже самые старые монахини спокойно дождались конца службы.
— Что с тобой, Габи?! — с тревогой воскликнул Джо, но она ничего не ответила. Она просто не знала, "что ему сказать.
Через две недели не осталось никаких сомнений. Она была беременна. Признаки были столь очевидны, что отрицать их не мог даже такой наивный и неопытный человек, как она. В отчаянии Габриэла придумала какой-то смехотворный предлог для поездки в город и, едва выйдя за порог, позвонила Джо.
Джо сразу понял — что-то случилось. Они встретились на квартире Люка. Когда Габриэла объявила о своей беременности, он сначала побледнел от ужаса, потом привлек ее к себе и заплакал. Для него это была поистине убийственная новость. Джо не хотел, чтобы их совместная жизнь, их брак начинались с этого. Да и положение Габриэлы обязывало его принять решение как можно скорее, пока не разразился скандал, грозивший обоим крупными неприятностями. По их подсчетам, Габриэла была на втором месяце, и времени оставалось совсем мало. Хуже того: теперь Габриэла вынуждена была уйти из монастыря в любом случае, а Джо все еще не был готов к конкретным решениям. Об аборте ни Джо, ни Габриэла даже не заговаривали — они оба были слишком религиозны, чтобы взять на душу такой грех.
— Все хорошо, Джо, — негромко произнесла Габриэла, почувствовав его страх и отчаяние. — Быть может, именно этого мне не хватало, чтобы решиться…
— О, Габи, мне так жаль!.. — простонал Джо. — Это все моя вина. Я не подумал о тебе, хотя должен был…
Но Габриэла знала, что Джо ни в чем не виноват. Оба они ничего не понимали. Мысль о том, чтобы использовать презервативы, вряд ли могла прийти в голову священнику, не говоря уже о том, что покупка их могла превратиться в целый шпионский роман с переодеванием и поездкой на другой конец города. У Габриэлы тоже не было никакой возможности достать соответствующие таблетки. Им оставалось только полагаться на удачу, но удача изменила им.
На самом деле роковое известие потрясло Джо гораздо сильнее, чем думала Габриэла. Он не рассчитывал, что все случится так быстро, и теперь был совершенно уничтожен свалившейся на него ответственностью. Джо понимал, что если они поженятся, то ему придется заботиться не только о Габриэле, но и о ребенке, но он не знал — как заботиться. В миру его богословские познания и практический опыт приходского священника никому не были нужны. Мысль о том, чтобы устроиться таксистом или чернорабочим, просто не пришла ему в голову. Даже на пособие по безработице бывший священник вряд ли мог рассчитывать.
— Я уйду из монастыря через месяц, — сказала Габриэла негромко, но твердо. — В конце октября я признаюсь во всем матушке Григории и уйду.
Она ничего больше не добавила, но Джо понял, что Габриэла дает ему две недели, чтобы все окончательно решить. И он нисколько ее не винил. Джо знал, что очень скоро (когда — он не очень хорошо себе представлял) у Габи вырастет животик, и тогда скрыть ее положение будет уже невозможно. Разоблачить их мог первый же медицинский осмотр, и тогда… Тогда скандал, изгнание, позор.
Позор!!!
В этот день они не занимались любовью, поскольку Джо боялся причинить ребеночку вред, да и Габи чувствовала себя не лучшим образом. Вместо этого они сели на мягкий кожаный диван, и Джо заплакал, прижав Габриэлу к себе.
— Я боюсь, Габи, — шептал он ей. — Я боюсь, что подведу тебя. Я совсем не знаю мира, в котором нам придется жить. Что, если мы оба не справимся и пойдем ко дну?
Это пугало его, и что было делать Габриэле?
— Ты справишься, Джо, — сказала она наконец, постаравшись вложить в свои слова максимум уверенности. — Мы оба справимся, стоит только захотеть. Ты и сам это отлично знаешь.
— Я знаю только то, что я очень люблю тебя, — ответил Джо. Он действительно хотел быть с нею, любить ее, заботиться о ней и о ребенке, но мысль о том, что ему придется отказаться от служения богу, по-прежнему приводила его в ужас.
— Ты такая сильная, Габи! — проговорил он и судорожно вдохнул воздух. — Ты сама не знаешь, какая ты сильная. Ты все сможешь, все сумеешь, а я… Я только и умею, что служить мессы, да выслушивать исповеди, да молиться. Кроме этого, у меня никогда ничего не было.
Но и у Габриэлы в жизни не было ничего, кроме монастыря да жестоких побоев, от которых она едва не погибла. Почему же, недоумевала она, все считают ее сильной? Сначала отец, потом матушка Григория, и вот теперь — Джо… Почему? Но она не успела ответить себе на этот вопрос. Воспоминание об отце заставило ее вздрогнуть от страха. Он ушел, бросил ее. Что, если то же самое сделает и Джо? Что, если он бросит ее и ребенка?
Тут Габриэла почувствовала, как ею овладевает паника. Она крепче прижалась к Джо и спрятала лицо у него на груди.
Скоро они расстались. Джо в последний раз поцеловал ее, и Габриэла поехала обратно в монастырь. Она так глубоко задумалась, что не заметила ни напряженного лица матушки Григории, внимательно следившей за ее возвращением из окна, ни злорадной улыбки сестры Анны, которая как бы невзначай столкнулась с нею у во — рот. Загнав фургон в гараж, Габриэла сразу пошла в церковь и там долго молилась перед статуей Мадонны. Потом она немного поработала в саду и ушла к себе. Никто из сестер не сказал ей ни слова, и Габриэла была искренне благодарна им за то, что никто не стал ни о чем ее расспрашивать. Правду она сказать все равно не могла, а лгать и изворачиваться было невыносимо.
- Предыдущая
- 61/65
- Следующая
