Изгнанная из рая - Стил Даниэла - Страница 23

• Предыдущая
• 23/59
• Следующая

— Как я могу отблагодарить вас, дорогой мой мистер Томас? — спросила Габриэла, все еще прижимая письмо к груди. Ответ из журнала подтверждал все, что говорили ей и профессор, и матушка Григория. Они были правы — у Габриэлы действительно был талант. Она и в самом деле могла! Теперь это стало очевидно и самой Габриэле.

— Отблагодарить?.. — Профессор сделал строгое лицо. — Единственная благодарность, которую я приму от тебя, Габи, это новые рассказы. Я могу даже стать твоим литературным агентом, если, конечно, ты не пожелаешь обратиться к профессионалу.

Разумеется, это была шутка: профессор понимал, что Габриэле пока не нужен никакой агент. Но вместе с тем он знал, что когда-нибудь — и, возможно, очень скоро — настанет такое время, когда литературные агентства будут драться за право представлять новую звезду. У Габриэлы было все необходимое, чтобы стать знаменитой писательницей, — профессору это стало ясно, как только он прочел первые несколько страниц ее прозы.

— Вы можете быть моим агентом, редактором, директором — кем угодно! — воскликнула Габриэла, не в силах совладать со своим восторгом. — Боже, боже мой! Я еще никогда не получала такого замечательного рождественского подарка!

Она уже забыла о том, что потеряла работу и что впереди ее снова ждали неизвестность и долгое обивание порогов. Габриэла чувствовала себя настоящей писательницей. Не все ли теперь равно, станет ли она пока мыть полы или перебирать грязные тарелки.

В этот день они с профессором допоздна засиделись в гостиной. Остальные обитатели пансиона, поздравив Габриэлу с успехом, уже давно разошлись по комнатам, а они все говорили и говорили, обсуждая происшествие в кафе и то, что оно значило для Габриэлы. Потом от прошлого они перешли к будущему. Профессор убеждал ее, что если она изберет карьеру профессионального писателя, то сможет добиться на этом поприще больших успехов. Габриэла призналась, что хотела бы работать в этом направлении, хотя ее прельщал не столько успех, сколько возможность свободно творить и приносить людям радость своими рассказами. И, самое главное, Габриэла поверила в то, что у нее все получится. И залогом этого было письмо из «Нью-йоркера», которое она ни на минуту не выпускала из рук.

Когда они наконец расстались и Габриэла поднялась в свою комнату, она все еще размышляла о своем неожиданном успехе. Потом ей вспомнился Джо. Как бы он сейчас гордился ею. Если бы все повернулось иначе, они, возможно, уже были бы женаты и жили в какой-нибудь крошечной квартирке — голодные, но счастливые, как дети. Сейчас они готовились бы встретить свое первое Рождество, и она была бы на пятом месяце беременности. Но жизнь, увы, распорядилась иначе. Или, вернее, не жизнь, а Джо, который отказался бороться за их трудное счастье.

И внезапно Габриэла поняла, в чем заключается основная разница между ними. Джо не был бойцом. Габриэла всерьез сомневалась в том, что, окажись он в числе участников сегодняшней сцены в кафе, он попытался бы защитить маленькую девочку от ее матери. Разумеется, Джо был мягким, добрым, глубоко порядочным человеком, но жизнь во всех ее жестоких проявлениях слишком пугала его. Именно поэтому в решающий момент ему не хватило мужества и отваги, чтобы преодолеть свой страх и стать свободным. И, наверное, еще ему не хватило любви, любви к ней.

Но, даже понимая все это, Габриэла не могла его ненавидеть. Напротив, ей казалось, что, как бы ни повернулась ее дальнейшая жизнь, она всегда будет помнить и любить Джо — своего первого мужчину с мягкими, теплыми, но слабыми руками и с печальными глазами, которые смотрели, но не видели.

Размышляя так, Габриэла подошла к окну своей крошечной комнаты и отдернула шторы. Ее лицо отражалось в темном стекле, за которым кружилась легкая метель и мерцали городские огни, но она видела перед собой только лицо Джо. Оно вставало перед ней как живое, и Габриэле захотелось поцеловать его. Она очень хорошо помнила эти голубые глаза, эту широкую улыбку, пушистые, как у женщины, ресницы и теплые губы, поцелуи которых она все еще ощущала на своей коже. Но когда Габриэла подняла руку, чтобы коснуться Джо, ее пальцы уперлись в холодное стекло, за которым падал снег и качалась под ветром ночная мгла.

И Габриэла внезапно поняла одну важную вещь. Джо оставил ее, но она не умерла. Она снова выжила и намерена была жить дальше. Но, главное, впервые за свои двадцать три года она смотрела в будущее не со страхом, а с надеждой.

За два дня до Рождества Габриэла зашла в большой книжный магазин на Третьей авеню, чтобы подыскать подходящий подарок для профессора Томаса. Ей хотелось купить ему книгу, которой еще не было на переполненных полках в его крошечной квартирке.

С поисками нового места она решила подождать. После рождественских каникул будет больше шансов найти подходящую работу. Тем более деньги у нее были. Баумы полностью рассчитали ее и даже выдали небольшую премию, к тому же еще в прошлом месяце Габриэла сумела отложить некоторую сумму, чтобы заплатить за пансион. Но сейчас она решила, что имеет полное право ее потратить. Правда, чек из «Нью-йоркера» еще не пришел, но Габриэла ожидала его в самое ближайшее время. По ее расчетам, тысячи долларов должно было хватить ей месяца на два. Неужели за это время ей не удастся найти себе новое место?

Подарки соседям по пансиону Габриэла уже купила. Стараясь представить, кому что понравится, она приобрела очень удачные вещицы. Миссис Розенштейн получила полфунта красивой шерстяной пряжи, мадам Босличкова — набор ниток и иголок, остальным тоже достались премилые сувениры. А что касается Стива Портера, Габриэла сочла, что знает его недостаточно хорошо, и нечего дарить ему.

Ей очень хотелось послать какой-нибудь подарок матушке Григории, но она знала, что настоятельница его не примет. Габриэла была уверена, что настоятельница любит ее по-прежнему. Но монастырская этика запрещала настоятельнице как-либо общаться с изгнанной из обители послушницей. Габриэла решила, что, когда ее рассказ будет опубликован, это само по себе доставит радость матушке Григории. И возможно, удастся отправить настоятельнице номер «Нью-йоркера», не накликав на нее неприятностей.

По совести сказать, лучшего подарка настоятельнице Габриэла не могла и придумать. Она знала, матушка Григория будет счастлива узнать, что ее воспитанница пошла по верному Пути и добилась успеха. Габриэла любила и помнила старую монахиню, и ей было тяжело думать, что это Рождество они встретят врозь. Но с этим уже ничего нельзя было поделать.

На пороге магазина Габриэла огляделась. Все пространство вокруг занимали стеллажи с новыми книгами, однако в глубине торгового зала она отыскала букинистический отдел, где продавались старые, переплетенные в кожу фолианты и редкие первые издания. Многие из них выглядели весьма потрепанными, но было в них свое особое очарование, которое Габриэла тотчас же почувствовала. Но, увидев наконец цены, она чуть не повернула восвояси. Один средней толщины фолиант, переплетенный в потрескавшуюся телячью кожу с позеленевшими бронзовыми застежками, стоил несколько тысяч долларов. Габриэла, вздохнув, стала искать что-нибудь подешевле.

В конце концов ей повезло. На одной из полок она отыскала очень старый трехтомник одного автора, имя которого старый профессор часто приводил ей в пример. Этот подарок должен был ему понравиться. Габриэла едва совсем не разорилась, но была полна решимости купить именно это. Впрочем, книги были в хорошем состоянии, хотя даже Габриэле было совершенно ясно, что когда-то их читали и перечитывали не один раз.

— Вы сделали отличный выбор, — заметил ей молодой англичанин, который сидел за кассой. — Я купил этот трехтомник в Лондоне еще год назад и привез сюда в расчете, что он уйдет в первый же день, но американцы, видно, не так хорошо разбираются в книгах, как мне казалось. — Тут он слегка усмехнулся. — Это очень редкое и дорогое издание. Мне даже пришлось снизить цену, но все равно никто не хотел его покупать.

• Предыдущая
• 23/59
• Следующая