Изгнанная из рая - Стил Даниэла - Страница 17
- Предыдущая
- 17/59
- Следующая
— Мне бы тоже этого хотелось, — улыбнулась Габриэла и снова заговорила о своем последнем рассказе, который еще не был готов. У нее почему-то не выходила концовка, и профессор очень быстро обнаружил в сюжете небольшой изъян, из-за которого рассказ казался затянутым, а сама последовательность событий — неестественной и надуманной. Услышав, что Габриэла никак не может решить, чем закончить рассказ, профессор не сдержал улыбки.
— Не стоит особенно стремиться драматизировать. В жизни довольно редко все заканчивается какими-нибудь ужасами.
— Да, но великие образцы говорят нам о другом. Вспомните «Анну Каренину» Толстого! — с горячностью возразила Габриэла, и профессор кивнул.
— Я рад, что ты сама до этого додумалась, — произнес он с очень довольным видом. — И здесь ты права: в жизни — а значит, и в литературе — любовь и смерть часто идут рука об руку…
Эти его слова сразу напомнили Габриэле о Джо, и ее взгляд затуманился, а глаза потемнели от какой-то неизбытой печали. Профессор сделал вид, будто ничего не замечает. На самом деле он давно обратил внимание, что, разговаривая с ним, Габриэла часто становится задумчивой, даже грустной. Каждый раз он спрашивал себя, расскажет ли она ему когда-нибудь о том, какие несчастья ей пришлось испытать в жизни. Кое о чем профессор начинал догадываться, но расспрашивать Габриэлу не спешил. Ему казалось, она сама должна сделать первый шаг к откровенному разговору.
— Скажу больше, — продолжал он, — настоящая любовь часто бывает жестокой. Она забирает все твои силы, выматывает всю душу и под конец — убивает. Хуже этого ничего и не может быть. Но и прекраснее — тоже!..
Профессор ненадолго замолчал, словно задумавшись.
— Иными словами, — закончил он немного погодя, — я считаю себя противником крайностей, но еще больше я не люблю их отсутствия.
Эти романтические слова в устах старого профессора были столь неожиданны, что Габриэла внимательно посмотрела на него и вдруг увидела его таким, каким он был шестьдесят лет тому назад — пылким, влюбленным, романтичным юношей, для которого красота жизни значила гораздо больше, чем сама жизнь.
— Что касается тебя, Габриэла, — спокойно добавил профессор, — то, как мне кажется, твоя любовная история оказалась трагичной. Я вижу это по твоим глазам каждый раз, когда мы заговариваем на эту тему.
Эти слова он произнес с отеческой нежностью, а его прикосновение к руке Габриэлы было одновременно и ласковым, и дружеским.
— Когда-нибудь, Габи, ты сможешь написать об этом, и тогда прошлое перестанет казаться тебе мучительным и горьким. Оно не будет больше вызывать ни скорби, ни уныния, — с уверенностью сказал он. — Доверив бумаге свои давние беды, ты избавишься от их власти над собой и переживешь своего рода очищение, катарсис, но путь к этому будет долгим и трудным. Не пробуй браться за перо, пока не будешь готова, Габи. Иначе ты сделаешь себе еще больнее.
— Я… — Габриэла начала что-то говорить, но вдруг замолчала. Она хотела тут же рассказать ему все, но боялась снова пережить все случившееся так недавно.
— Некоторое время назад я очень любила одного человека… — все же сказала она, и лицо ее сделалось таким испуганным, словно она доверила профессору свой самый главный секрет. Собственно говоря, так оно и было. Габриэла была не прочь на этом остановиться, но профессор сразу догадался, что за несколькими словами стоит большая и очень личная история.
— В твоем возрасте, Габриэла, это не только естественно, но и прекрасно, — сказал он, пытаясь ободрить ее. — И я думаю, что впереди тебя ожидает еще много новых встреч, которые принесут тебе счастье.
Сам профессор никогда не любил никого, кроме Шарлотты, однако он никогда не считал свою жизнь эталоном или образцом для подражания. Скорее наоборот — его судьба была исключением из общего правила. Им с Шарлоттой просто повезло. Однажды встретившись, они поженились, прожили вместе сорок лет и даже ни разу не поссорились, в то время как большинству людей приходилось идти путем проб и ошибок. Но, по его глубокому убеждению, это не должно было мешать человеку быть счастливым.
— Как я понимаю, у вас что-то не заладилось, — сказал он спокойно, и Габриэла, судорожно стискивая зубы, утвердительно мотнула головой.
— Джо умер в начале октября, — чуть слышным шепотом произнесла она.
Она не собиралась пускаться в подробности, но профессор от нее этого и не требовал. Он только кивнул ей с искренним сочувствием, и Габриэла, слегка приободрившись, продолжила:
— Я думала, что тоже умру… И это чуть было не случилось. Меня спасли, но еще долго… Откровенно говоря, я до сих пор не пришла в себя. Это было ужасно, мистер Томас, просто ужасно!
— Я очень сочувствую тебе, Габи, — он осторожно гладил ее по голове. — К сожалению, любовь иногда кончается и таким образом, и это очень жаль, потому что тогда прекрасного на свете становится меньше, чем прежде. Когда теряешь любимого человека, начинает казаться, что ты не сказал ему самого главного, и уже никогда не скажешь. Мы с Шарлоттой прожили вместе почти сорок лет, но меня до сих пор не оставляет ощущение, будто мы с ней не поговорили о чем-то очень важном. Но, даже если любовь кончается, остается жизнь. У тебя впереди еще много лет, Габриэла, и от тебя зависит, будут эти годы счастливыми или нет.
Габриэла кивнула. Она поняла, что хотел сказать профессор, но обсуждать это у нее пока не было ни сил, ни желания. Даже с ним… Она вообще едва могла говорить, и профессор, поняв это, еще некоторое время рассказывал ей о своей жене. Одновременно он гадал, как умер человек, которого любила Габриэла, однако спрашивать у нее об этом он бы не стал никогда. Главное, что ее возлюбленный погиб, и Габриэла осталась одна на всем белом свете — одна, с разбитым сердцем и израненной душой.
И все же, несмотря на всю свою проницательность и воображение, профессор Томас даже близко не подошел к истине. Он был человеком добрым и глубоко порядочным. Ему трудно было представить во всех подробностях тот ад, который и был до сих пор жизнью Габриэлы.
В этот раз они вернулись в пансион на такси. Профессор настоял на этом, поскольку вечер был достаточно холодным, а он как раз получил пенсионный чек и чувствовал себя богачом. Кроме того, ему хотелось доставить Габриэле эту небольшую радость.
Выйдя из машины возле пансиона, они оба вдруг подняли головы, чтобы посмотреть на небо. Небо было затянуто низкими темными облаками, из которых сыпались на землю первые снежинки, и Габриэла неожиданно вспомнила, как волшебно преображался монастырский сад, когда наступала зима и выпадал первый снег, ковром укрывавший землю и тяжело повисавший на ветвях фруктовых деревьев. Девочкой Габриэла любила выбегать в сад и играть там, воображая себя юной феей среди алмазных деревьев выдуманной ею Страны Света. Стоило ей тронуть ветку, как на нее обрушивался каскад настоящих драгоценностей, превращавших ее грубое шерстяное платье в королевский наряд.
Она улыбнулась этому воспоминанию, и профессор, которому Габриэла в двух словах объяснила, в чем дело, порадовался за нее. Он знал, что этой молодой женщине просто необходимо что-то светлое, к чему можно было возвращаться мыслями в тяжелые минуты жизни. Впрочем, то же самое относилось и к абсолютному большинству людей.
— Спасибо вам за сегодняшний вечер, профессор, — сказала Габриэла, когда они остановились у дверей его крошечной квартирки на втором этаже пансиона. — Я прекрасно провела время.
— О чем ты, Габи? Это мне следует благодарить тебя за удовольствие, которое я получаю от каждой нашей встречи, — произнес он с легким поклоном, и Габриэла улыбнулась. Она не догадывалась, сколь сильно успел привязаться к ней старый профессор. Габриэла стала для него совсем как дочь, которую ему хотелось успокаивать, опекать, защищать. В особенности сильным это чувство стало после того, как девушка поделилась с ним своей сокровенной тайной. С ее стороны это был знак величайшего доверия, и профессор не мог его не оценить.
- Предыдущая
- 17/59
- Следующая
