Разного пазла части (СИ) - Панченко Юлия "Вампирчик" - Страница 7
- Предыдущая
- 7/27
- Следующая
Нет, он не заискивал и не сюсюкал, как могло показаться.
Если за внешним самовыражением наблюдал с большим терпением, то хамоватые повадки, грубую речь пресекал, как только слышал. Говорил, что в его присутствии стоит быть более тактичной, поскольку он не желает набирать в лексикон грязных словечек – по статусу не положено. В ответ я фыркала, говоря, что у каждого взрослого априори имеются крутые лексические обороты, но отчим на это лишь поднимал бровь. В скором времени, как только я открывала рот, чтобы что-то изречь, как ловила себя на мысли, что фильтрую, отсеиваю слова, отбрасываю в сторону неуместные. Вслед за этим замечала внимательный взгляд отчима – еще не одобрительный, но близкий к тому.
Он не имел привычки ругать, кричать, умел отрезвлять одним только взглядом. Порой глядел на меня – пристально, словно под кожу норовил забраться, и я ерзала, ощущая, что все мои попытки выделиться – смешны до нелепости.
Когда я курила в комнате, приходил и открывал окно, словно караулил под дверью – без упрека или лекции о влиянии никотина на женский организм. Сам курил очень редко – по одной сигарете в несколько дней, иногда, недель. Он не покупал их, делал сам. Подозреваю, что больше наслаждался процессом, нежели дымом: клал на тонкую коричневую бумагу щепотку ароматного, привезенного из-за океана, табака, склеивал, долго ровнял пальцами, крутил в ладонях. В такие моменты отчим витал где-то далеко, может, мысленно переносился в Доминиканскую Республику на широкую табачную плантацию… Поджигал, затягивался до отказа, жмурился от дыма, выдыхая в потолок, а заметив меня, говорил: «брысь, тут воняет».
Когда застал меня с сигаретой в первый раз, вышел, вернулся с пепельницей – тяжелой, хрустальной. Я, было, думала, он мне сейчас ею голову проломит, чтобы не портила дымом замшевую обивку, а пеплом – дорогущий паркет. Но, нет, поставил молча на подоконник и удалился – без советов и наставлений.
Правда, скоро дымить наскучило – после каждой сигареты изо рта жутко кислятиной воняло, и с курением я завязала.
Еще новый материн муж выпроваживал моих «друзей», когда те принимались наглеть. Приглашать таких в дом я не приглашала, но собирались мы во дворе, в беседке под навесом. Там бренчали на гитаре, мурчали глупые песенки. Однажды, когда один из приятелей перебрал дешевого пива и принялся раздражать пошлыми шуточками, а после и приставать, отчим вывел его вон, легко ухватив за шиворот. Не знаю, как ему удалось явиться так вовремя – не иначе услышал мой возмущенный писк. К слову, тот пьяный детина был рослым, наглым, не знающим меры анаболикам, но рядом с высоким, гибким, вечно хмурым отчимом смотрелся жалко. Тем поступком я впечатлилась – впервые разглядела в серьезном, вечно молчаливом мужчине, силу.
А еще, посмотрев на него – воспитанного, начитанного, изысканно одетого и дорого пахнущего, сравнила с отребьем, что приглашала на территорию и больше так не глупила.
Подумав, бросила бунтовать – поняла, что никому дела нет до моих заскоков, можно прекращать выделываться. Только дурой себя выставляю и делаю хуже только себе.
И я кинулась в другую сторону – учиться. Выбросила банданы с черепами, диски с дурацкими «сатанинскими» концертами, набрала книг, закачала несколько программ и принялась за работу. Сперва тяжело было, хотелось гулять, смотреть кино, отвлекаться всячески, но потом втянулась. Оказалось, что алгоритмы и линейные уравнения – штуки занятные, а физические законы и вовсе просты.
В то время как раз пришло знание, что не хочу ни от кого в жизни зависеть, и выход виделся один – выучиться, а после добыть столько денег, сколько потребуется для самостоятельности. Это желание воодушевляло и прибавляло сил. И я работала – больше. Забыв про сериалы и аниме.
Да, тогда я не знала, что жизнь перевернется с ног на голову и все, чем смогу гордиться – место официантки в загородном клубе.
Вскоре мы с отчимом подружились, насколько могут сблизиться подросток и состоявшийся мужчина. Он был человеком занятым, из тех, кто мало спит и много работает, поэтому порыв выучиться – оценил. В его глазах появилось одобрение, а через месяц-другой оно сменилось уважением.
Чуть погодя у него появилось больше времени – на выходных отчим стал брать меня на прогулку, в кино или парк. Реже водил в ресторан или кафе – когда удавалось освободить вечер от общения с очередной пассией.
Да, верностью в их с матерью браке, даже не пахло. Она развлекалась в турне, ни в чем себе не отказывая (я была уверена в этом на все сто), он встречался с дамами в городе. Отчим был уверенным в себе, видным мужчиной, тем, кто умел выделяться из толпы, поэтому удивляться его раскрепощенному образу жизни мне и в голову не приходило. Шагая с ним под руку по оживленному проспекту и замечая, с каким интересом на отчима поглядывают девицы, я только и делала, что задирала нос и принималась снисходительно улыбаться.
Зачем молодому, успешному, красивому мужчине понадобилось жениться на такой ветреной особе, как моя мать, было за гранью понимания. Они были совершенно разными – по характеру, мировоззрению и жизненному опыту. Она виделась мне бестолковой птицей, перескакивающей с веточки на ветку, потребительницей, паразитирующим клещом… Данила же был пусть своеобразным, но серьезным, надежным, как остов. Даже если бы в их браке наличествовала верность, «нормальным» его априори тяжело было назвать, ведь встречались они от силы раз в месяц, когда матери удавалось прилететь и застать отчима дома. Какому мужчине вообще мог понравиться такой союз? Ладно, отец – боготворил ее еще со школьной скамьи, прощал все, что только можно было простить, а чем прельстился Данила – было вне моего разумения.
Так и жили – я училась, росла, обрастала личным мнением касаемо разных областей, Данила приумножал капитал, метил в политику, а мать разъезжала по городам и весям.
Через год-другой мы с отчимом сблизились. Настолько, что я не видела ничего зазорного, в том, чтобы поделиться наболевшим, попросить помощи, совета, или пожаловаться на очередного «кавалера». К слову, девушкой я выросла весьма симпатичной, взяв от родителей лучшие черты. Выяснилось, что мать зря сетовала, будто я пошла только в отца – в зеркале виднелись и ее черты тоже: капризные губы, вздернутый маленький нос, высокие скулы. И пусть отражение нравилось: приходилось признавать, что оно довольно таки недурно, это подобие раздражало. Я не любила мать и не хотела быть на нее похожей.
Еще я перестала выкать (раньше он всегда был Даниилом, но на «вы»). К шестнадцати годам он стал для меня Даней. Научилась общаться с ним обо всем на свете, на равных, как со «своим» человеком.
Наверное, в этом не было ничего странного – так быстро привыкнуть, освоиться и впустить в личное пространство нового человека, взрослого мужчину. Так случилось, потому что всю жизнь общалась преимущественно с ними - мужчинами, толком не имея ни матери, ни подруг. С детства до юности мной занимался отец: опекал, оберегал, заботился. После, кратковременно, но я вращалась в компании то ли из панков, то ли из рокеров (ребята были открыты для всего нового, толком не знали, какое выбрать направление).
А потом случился Даниил. Стоило ли удивляться, что я к нему потянулась. Привыкла ведь к сильной руке, видению сугубо мужскому, что вело по жизни, направляло.
Даниил не стал заменой отцу, нет. Он стал настоящим другом, так как вытащил из депрессии, не дал скатиться на дно и деградировать, а для папы навсегда в сердце осталось место – светлое, отмеченное теплом и добром. Только его.
Да. В тот период я думала, что все просто и понятно, как день.
И выпустила из виду время, когда из друга Даниил превратился в возлюбленного.
Думаю, такое часто случается. На кого юной девице обратить внимание – на зеленых ровесников, с дурью в голове и акне на коже? Зачем, если рядом есть близкий, красивый, умудренный уже мужчина. Тот, который смотрит ласково, мягко улыбается в ответ, кого видишь каждый день, поскольку живешь под одной крышей. И при всем при этом - не имеешь кровного родства. Даже в мыслях я ни разу не называла Данилу отцом или братом – он был чужим мужчиной, потому что не растил и не воспитывал меня. По прихоти судьбы смог лишь называться другом, пусть и был много старше. Поэтому в моем чувстве не было грязного подтекста, никакой аморальности.
- Предыдущая
- 7/27
- Следующая
