Запах страха. Коллекция ужаса - Джонс Стивен - Страница 73

Осталось двадцать три секунды.

Находясь на глубине почти двух миль, «Тибурон II» плохо слушается управления. Он ударяется об один из камней, после чего его огни перестают мерцать и как будто становятся немного ярче. Судно замирает, словно обдумывая следующий шаг. В тот день, когда он продал мне кассету, техник из МИПИ рассказал мне, что один из манипуляторов аппарата застрял между камнями и команда «Вестерн флайер» потратила два часа на то, чтобы его освободить. Два часа на дне океана в абсолютной темноте с погасшими фонарями.

Восемнадцать секунд.

Шестнадцать.

«На этот раз все будет иначе», — думаю я, как ребенок, который загадывает желание, чтобы его не наказывали. На этот раз я пойму, как это получилось, раскрою тайное взаимодействие света и тени, увижу механизм простой оптической иллюзии…

Двенадцать.

Десять.

В первый раз я подумал, что вижу что-то высеченное в камне или часть разбитой скульптуры. Нежный абрис бедра, сужающиеся линии ног, пара небольших грудей, сосок цвета гранита.

Восемь.

Но ее лицо… Не было никаких сомнений в том, что это лицо Яковы Энгвин. Ее лицо на дне океана, обращенное вверх, к поверхности, к небу и Небесам за всей толщей черной-черной воды.

Четыре.

Я закусываю губу так сильно, что чувствую вкус крови. Очень похожий на привкус морской воды.

Два.

Она открывает глаза, и это не ее глаза, а глаза какого-то морского создания, приспособившиеся к вечной темноте. Бездушные глаза рыбы-удильщика или мешкорота, глаза, похожие на чернильные озера, и что-то вылетает из ее открытых губ…

А потом картинка снова исчезает, и я смотрю на серо-черный шум на экране.

Все ответы были здесь. Все, о чем ты спрашиваешь себя… Я предлагала тебе все.

Позже — через час, а может, через пять минут — я нажимаю кнопку «извлечь», и кассета послушно выезжает из видеомагнитофона. Я читаю надпись на этикетке, громко, чтобы удостовериться, что не ошибся, когда читал ее раньше, что продолжительность записи указана правильная. Все было так, как всегда, как накануне того дня, когда Якова дождалась на берегу в Мосс Лендинг членов «Открытой двери ночи». За день до того, как она повела их в океан. За день до того, как она утонула.

Я закрываю глаза.

И она снова предо мной, как будто никуда не исчезала.

Она шепчет мне на ухо какие-то пошлости, и дыхание ее пахнет шалфеем и зубной пастой.

«Протестующие требуют, чтобы Монтерейский институт подводных исследований (МИПИ) немедленно прекратил изучение подводного каньона. Они утверждают, что каньон является священным местом и что деятельность ученых оскверняет его. Якова Энгвин, бывший профессор университета в Беркли и лидер религиозного культа „Открытая дверь ночи“, сравнивает запуск нового подводного исследовательского аппарата „Тибурон II“ с вторжением грабителей в египетские пирамиды». («Сан-Франциско кроникл».)

Я говорю ей, что должен ехать в Нью-Йорк, что не имею права упустить эту работу, и она отвечает, что, наверное, так будет даже лучше. Я не спрашиваю у нее, что она имеет в виду. Я даже не догадываюсь, насколько это важно.

И она целует меня.

Позже, когда мы закончили, я был слишком усталым, чтобы заснуть, и лежал, слушая море и тихие беспокойные звуки, которые она издавала во сне.

«Обнаружены тела пятидесяти трех мужчин и женщин, которые могли входить в религиозную группу, известную как „Открытая дверь ночи“; они утонули в среду возле пляжа Мосс Лендинг, Калифорния. Представители полиции называют произошедшее массовым самоубийством. Сообщается, что всем жертвам от двадцати двух до тридцати шести лет. Власти опасаются, что еще как минимум два десятка человек могли погибнуть в результате этого ужасающего инцидента. Поиски тел продолжаются вдоль всего берега Монтерей Каунти». (Си-эн-эн.)

Я закрываю глаза и снова оказываюсь на старом складе на Пирс-стрит. Голос Яковы гремит из динамиков, укрепленных высоко на стенах похожего на пещеру помещения. Я стою в тени, в самом конце, среди истинно верующих, в стороне от приглашенных журналистов, фотографов и операторов. Якова говорит в микрофон, исступленная, злая и прекрасная — ужасная, думаю я, — и жуткий барельеф притаился на алтаре рядом с нею. Вокруг основания статуи аккуратно расставлены горящие свечи, курится фимиам, разложены букеты сухих водорослей, рапаны и мертвая рыба.

— Мы не помним, где это началось, — говорит она, — где мы начались. — И слова ее как будто увлекают за собой слушателей, как неистовый ветер гонит парусники. — Мы не помним. Конечно же, мы не помним, и они не хотят, чтобы мы даже пытались вспоминать. Они боятся, и в страхе своем они прячутся за темноту собственного невежества. О, как бы они желали и нас сделать такими же! Но тогда мы бы уже никогда не вспомнили ни сада, ни ворот, никогда бы уже не взглянули в лицо великим отцам и матерям, которые вернулись в пучину.

Все происходящее казалось чем-то нереальным, как и те нелепости, что она говорила, как и те люди в белых одеждах, которые ей внимали, и телевизионщики. Эта сцена даже менее реальна, чем сон. В помещении очень жарко, мне плохо, меня мутит, и я думаю, успею ли дойти до двери, прежде чем меня стошнит.

Я закрываю глаза, и вот я в баре в Бруклине, наблюдаю за тем, как они уходят в море, и думаю: какой-то сукин сын стоит там с камерой, снимает их, и никто даже не пытается их остановить, никто и пальцем не пошевелит!

Я прищуриваюсь, и вот я сижу в офисе в Манхэттене, рядом люди, они задают мне вопросы, на которые я не могу ответить.

— Черт побери, ты спал с этой женщиной и понятия не имел, что она все это планировала?

— Да брось, ты должен что-то знать.

— Я слышал, они все поклонялись какой-то доисторической рыбной богине. Кто бы поверил в такое, если бы это не показали по телевизору…

— Люди имеют право знать. Ты же еще в это веришь, верно?

«Массовое самоубийство участников калифорнийского культа по-прежнему остается загадкой, однако следственные органы ищут ответы на персональных веб-страницах погибших. То, что они находят, можно назвать темной стороной всемирной паутины, местом, где плодятся и набирают силу самые причудливые идеи. Представители полиции заявляют, что следователями собрано уже немало материалов о группе, известной как „Открытая дверь ночи“, однако на то, чтобы понять истинную природу этого сообщества, могут уйти месяцы». (Си-эн-эн.)

Мои неуклюжие руки неуверенно движутся по ее обнаженным плечам, кончики пальцев скользят по лабиринту шрамов, и она улыбается мне.

Я стою на коленях в переулке, голова кружится, а ночной воздух пахнет блевотиной и морской водой.

— Впервые я услышал об этом от одной женщины, у которой брал интервью. Она была знакома с ее семьей, — рассказывает парень в футболке с принтом группы «Радиохэд». Мы сидим во дворике бара на Пасифик-гроув, и палящее солнце отражается белоснежными бликами на глади залива. Имя его не имеет значения, как и название бара. Он — студент из Лос-Анджелеса и пишет книгу об «Открытой двери ночи». Мой электронный адрес дал ему кто-то в Нью-Йорке. У него плохие зубы и соответствующая улыбка. — Это случилось еще в семьдесят шестом, за год до того, как умерла мать Яковы. Отец возил их на Мосс Лендинг каждое лето по два-три раза. Он многие из своих книг написал именно там. Но дело не в этом. Девочка прекрасно плавала, буквально не вылезала из воды, но мать не разрешала ей отплывать от берега далеко из-за того, что в том месте сильные отбойные течения. Там уже много народу утонуло, серфингистов и просто отдыхающих.

Он замолкает, делает пару глотков пива, потом вытирает со лба пот.

— Однажды, когда мать отвлеклась, она все же уплыла далеко, и течение затянуло ее под воду. К тому времени, когда прибыли спасатели, она уже не дышала. Девочка уже вся посинела, но они все равно начали ее откачивать, делать искусственное дыхание и массаж сердца, и в конце концов она очнулась. Потом Якову отвезли в больницу в Уотсонвилл. Доктора сказали, что с ней все в порядке, но все равно продержали ее у себя несколько дней для наблюдения.