Повелители волков - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 72
- Предыдущая
- 72/85
- Следующая
Что касается оливкового масла, то оно было еще дороже земляного и использовалось в основном для приготовления пищи, поэтому его берегли.
Понятное дело, что ни жители Ольвии, ни магистрат не могли знать, что за период летней навигации в условленном месте побережья в ночное время несколько раз появлялось юркое грузовое суденышко, загруженное доверху амфорами с земляным маслом. Матросы быстро разгружали его и относили сосуды в пещеру, вход в которую знал только Фесарион. Там они сливали масло во врытые в землю пифосы[78]. Харчевник расплачивался с владельцем судна, и оно исчезало в морской дали, а Фесарион на своей лодчонке возвращался в Ольвию.
Время от времени он плавал к своему тайнику, чтобы наполнить несколько амфор, поэтому земляное масло всегда присутствовало на рынке Ольвии.
– Но у меня нет такого количества масла! – вскричал Фесарион. – И потом, что значит – бесплатно? Я бедный харчевник и для меня каждый «дельфинчик» дорог!
– Что ты так разнервничался? Не забывай, что если сделаешь такой ценный дар Ольвии, в театре во время Великих Дионисий зачитают декрет, в котором будет отмечена большая твоя заслуга, оказанная защитникам города. А что она будет большой, в том я тебе могу поклясться. Может, на агоре поставят и стелу в твою честь.
– Где я достану столько масла?! Нет у меня, и все тут!
– Жадность, Фесарион, не лучшее качество человеческого характера… – Радагос допил вино и поднялся. – Завтра, к утру масло должно быть в Ольвии. Если ты забыл, где находится твой тайник на побережье – очень уютная пещерка с десятком пифосов – то я могу напомнить.
Фесарион побледнел и грузно плюхнулся на скамью.
– Ты ведь не выдашь меня? – заблеял он жалобно.
– Ни в коем случае. У каждого человека есть свои тайны. Ты не исключение. Сколько я должен? – Радагос достал кошелек.
– Нет-нет, что ты! Я угощаю.
– Что ж, тогда благодарствую. И повторю еще раз – завтра утром двадцать амфор земляного масла должны находиться на причале. Гелиайне!
И Радагос вышел.
Когда в харчевне появилась Санапи, Фесарион напоминал расплывшуюся на скамье квашню. Он тупо смотрел прямо перед собой и что-то тихо бормотал; наверное, вместо прибылей подсчитывал убытки.
– Кто это был? – спросила Санапи.
– Тебе лучше не знать, – ответил Фесарион. – Забудь о нем. Слышишь – забудь!
– Вечно ты путаешься с разными подозрительными типами! Ох, смотри, выгонят тебя из Ольвии… – Санапи вдруг всхлипнула. – Куда я потом пойду? Кому я буду нужна?
– Не выгонят… – буркнул Фесарион; его растрогало такое проявление чувств у обычно бесшабашной сожительницы. – Иди ко мне…
Он сгреб ее в объятия, посадил на колени, она положила ему голову на грудь, и они просидели так в тихой задумчивости долгое время, пока их покой не потревожила неразлучная троица забулдыг – меот, миксэллин и еще один «прожигатель жизни», непонятно к какому племени принадлежащий. Их, как и всех рабов, вольноотпущенников и вообще праздношатающихся загребли на земляные работы, но эти трое поначалу умудрились пристроиться к тем, кто плел корзины для переноски земли, затем они отправились вместе с небольшим отрядом заготавливать ивовые прутья, из которых изготавливали корзины, и в конечном итоге они просто растворились среди зарослей. Искать их никто не стал – не до того было – и приятели преспокойно вернулись в свою землянку, где у них был небольшой запас денег, который они решили потратить с толком в харчевне Фесариона.
– Платить у вас есть чем? – первым делом грубо спросил Фесарион; он хорошо знал этих проходимцев и даже иногда пользовался их услугами.
– А то как же… гы-гы… – Меот показал свой щербатый рот и достал из-за пазухи полный кошелек.
– Ограбили, поди, кого-нибудь…
– Что ты, Фесарион! Мы люди законопослушные, – ответил меот, и вся троица дружно загоготала.
– Ну да, ну да… Санапи, неси вино!
На Ольвию опускался тихий летний вечер…
День не задался с раннего утра. Хорошо отдохнув под убаюкивающий шум морских волн, Фарнабаз решил проявить молодецкую удаль и вскочил на коня без помощи слуги. Горячий жеребец от неожиданности всхрапнул – он привык, что его грузный хозяин садится не спеша, обстоятельно, а тут ему на спину резко плюхнулся тяжеленный груз, от которого все мышцы затрещали, – и встал на дыбы. И конечно же байварапатиш оказался на земле; хорошо хоть это случилось на песчаной отмели, иначе дело одними ушибами не обошлось бы.
Тихо покряхтывая от боли в спине – она была не сильной, но противной, ноющей, – Фарнабаз ехал впереди своего войска вместе с одним из тысяцких и знаменосцем, державшим в руках флаг его Тьмы – узкий кусок красной материи с золотой бахромой по краям, на котором было вышито его имя. Флаг венчало бронзовое изображение морды вепря с большими клыками.
Дикий кабан был своего рода гербом знатного рода Фарнабаза. Уж его-то род был куда древней рода самого Дария, да вот незадача – байварапатиш не сумел вовремя принять сторону «семи», которые свергли Гаумату. Теперь все они при дворе, на первых ролях, друзья царя, а ему доверили всего лишь тьму. Это, конечно, почетно, но одно дело набивать шишки в бесконечных походах (это в его-то годы!), а другое – возлежать во дворце в Сузах или Парсастахре на мягком ложе с чашей вина в руках и глубокомысленно рассуждать о государственных делах…
Фарнабаз вдруг резко потянул повод, и конь остановился. Он протер глаза – уж не мираж ли ему почудился?
– Ты видишь то же, что и я? – спросил он на всякий случай тысяцкого-хазарапатиша.
– Да, господин. Дорогу нам перегородил отряд варваров.
Ну, наконец-то! Фарнабаз долго ждал этой встречи. Трусливые варвары решили дать бой! Чудесно! Первая большая победа в этом походе будет принадлежать его Тьме. За это стоило столько страдать – недоедать, страдать от жажды и терпеть каждодневные наскоки конных варваров, которые налетали с дикими криками, беспорядочно обстреливали колонну и успевали скрыться прежде, чем в дело вступала персидская конница.
Скифы стояли на месте, не шевелясь, а персы неторопливо приближались. Помощники Фарнабаза хорошо знали свое дело: вперед быстро выдвинули проводников с их боевыми псами (все скифы были на конях, против которых собак и натаскивали), за ними шли пешие войска, и замыкала боевой строй тяжело вооруженная панцирная конница. Она должна была «зачистить» поле боя. Был еще и обоз, но его роль в основном заключалась в приемке раненых.
– Пускайте собак! – приказал Фарнабаз, и над морем раздался даже не лай, а рев разъяренных псов.
Они помчались вперед, как злобные фурии, и быстроногие проводники собак не могли за ними успеть. Завидев, какие бегут на них страшилища, скифская конница заволновалась – кони заржали, а седоки начали вспоминать всех своих богов.
Но вот прозвучала команда и со стороны противника. Что она значила, персы выяснили быстро: неожиданно скифские конники сдали назад и в первой линии оказались греческие гоплиты. Построившись монолитной массой от кромки прибоя до скал, они молча ждали приближения боевых псов. А затем началось самое страшное, кошмар, который никогда прежде не доводилось видеть Фарнабазу.
Псы не успевали добежать до гоплитов; греки разили их длинными массивными копьями на расстоянии с невероятной скоростью и сноровкой. А тех собак, которые все-таки прорвались сквозь строй, ждала и вовсе не завидная участь. Они были в попонках, которые выдерживали даже удар меча, но их убивали боевыми молотами. Закованные в железо гоплиты были просто не по зубам этим страшным на вид могучим псам. Конечно, нескольких человек они все же ранили и загрызли, но не более того.
Что касается проводников собак, то их просто расстреляли из луков скифские гиппотоксоты. Проводников потрясла участь питомцев; они даже не пытались сражаться, хотя их насчитывалось много, и все были вооружены дротиками и акинаками.
Ошеломленный Фарнабаз, на глазах которого погибли столь ценимые самим Дарием боевые псы, даже не нашел слов, чтобы хоть немного избавиться от своих переживаний. Он лишь взмахнул рукой, и запели-загудели мощные рога, призывающие пеших воинов к бою. В воздух взмыла туча стрел – это вступили в бой персидские стрелки. Но ольвийский гоплиты мигом устроили навес из щитов и цели, за редким исключением, не были поражены. В ответ навстречу персам понеслись скифские стрелы, и ничем не защищенные стрелки персов понесли первые потери.
78
Пифос – большой древнегреческий кувшин (мог быть размером с человека и более), сосуд для хранения продуктов – зерна, вина, оливкового масла, соленой рыбы.
- Предыдущая
- 72/85
- Следующая