Повелители волков - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 6

• Предыдущая
• 6/85
• Следующая

Второй рынок Ольвии – рыбный – располагался в Нижнем городе, в непосредственной близости от реки. Сюда на лодках и кораблях доставляли свежую речную и морскую рыбу и моллюсков. На этом рынке продавали также сухую, копченую, вяленую, соленую рыбу и рыбные соусы.

Кроме рынка на агоре и рыбного был еще третий – оптовый. Он назывался дейгма – «образец». На нем выставляли образцы товаров, продававшихся большими количествами, в первую очередь зерно, вино и оливковое масло.

Но что такое рынок на агоре по сравнению с Торжищем Борисфенитов! Иноземцы часто называли так саму Ольвию, но это было далеко от истины. Разве могла небольшая по размерам агора вместить все те товары, которые предлагали окрестным племенам заморские купцы и колонисты и которые привозили на продажу скифы, гелоны, будины, меоты, алазоны и другие племена и народности, населяющие Северное Причерноморье?

Торжище Борисфенитов (собственно говоря, тоже дейгма; здесь торговали в основном оптом), начинавшееся осенью, после сбора урожая, располагалось невдалеке от Ольвии, на обширном пространстве, которое раскинулось на берегу лимана. Бесчисленные будки, палатки, лотки рассыпались по большой площади как горох. Для каждого вида торговли агораномы отвели определенный участок. Все съестное было сосредоточено в одном месте. Особенно поражало изобилие рыб. Все они были живыми, даже огромные, дорогие белуги-антакеи, и находились в больших деревянных кадках и долбленых из толстых древесных стволов корытах, наполненных морскими водорослями и водой. Здесь же продавали и местную соль, добытую в устье Борисфена[22].

Далее простирались владения зерновых культур. Торговали разным зерном, пшеничной и ячменной мукой различного помола, имелась даже небольшая мельница, которую вращал унылый старый одр – для того, чтобы завлечь покупателей видом непрерывно льющегося белого мучного ручейка, олицетворяющего собой саму жизнь. Под пологами палаток сидели купцы. Тут решались самые разные деловые вопросы, заключались торговые сделки, купцы формировали караваны, которые уходили не только в края цивилизованные, но и в такие дали, что страшно было даже думать, наконец, к ним нередко присоединялись крупные землевладельцы, чтобы поговорить о своих проблемах и бедах. А их хватало – зимы в Скифии нередко были суровыми, и урожай зерновых погибал на корню.

За палатками благоухали свежеиспеченные лепешки и хлебцы, разложенные на столах, – длинных досках, положенных на камни. Многие варвары и жители неурожайных земель вообще впервые видели пшеничный хлеб – с темной хрустящей коркой и великолепным белым мякишем. Они долго выбирали хлебцы и булки, не решаясь отдать предпочтение какой-либо форме из большого разнообразия: одни булки были испечены в виде морские звезды, другие хлебцы походили на полумесяцы, а третьи представляли собой фигурки различных зверей. Но больше всего было лошадок-медовиков.

В овощных лавках румянились горы яблок, отсвечивали чистым золотом спелые груши, а сладковатый запах заморских фиников и вовсе кружил головы тем, кто их никогда не видел и не пробовал. Здесь же продавались орехи, и покупатели настоятельно просили дать им в придачу несколько ореховых листьев, чтобы положить в постель; многие знали, что ореховый запах отпугивает насекомых. Чуть поодаль лежали связки лука и чеснока, без которых ни один уважающий себя эллин (не говоря уже про скифов) не начинал обеденную трапезу.

Если в метрополии, где климат был гораздо мягче, нежели в Скифии, острая приправа к еде в виде чеснока и лука не являлась обязательной, здесь это было законом. Тот, кто много употреблял в пищу лук и чеснок, очень редко простужался.

Но средоточием всех соблазнов конечно же были небольшие закусочные, издали зазывающие к себе проголодавшихся торговцев и покупателей запахом подогретого оливкового масла. Под полотняными навесами виднелись врытые в землю печи с несколькими топками, над которыми на железных треногах стояли котлы и кастрюли. Любой желающий, пуская голодные слюни, мог понаблюдать за тем, как освежеванная рыба попадает на сковородку, как ее заливают маслом, вином, заправляют пряностями и, наконец, после того, как она изрядно подрумянится, водрузив на тарелку, присыпают крохотной щепоткой сильфия[23], который придает ей пикантный привкус.

Ели стоя, руками, держа под мышкой хлеб, то и дело отламывая от него кусок за куском. После сытной еды трудно отказать себе в чаше вина. Вино продается рядом, в беседках, сооруженных при помощи столбов, с крышей из веток и листьев. Возле каждой беседки – глубокая яма в земле, где охлаждается вино в глиняных кувшинах. Из трех сортов вин – темно-красного цвета, как кровь из вены; белого и светлого словно солома; и желтого, с золотистым отливом, – ольвиополиты предпочитали последнее; оно лучше всего способствовало пищеварению. В нем была соблюдена необходимая мера, ибо темное слишком тяжелое для полного желудка, а белое чересчур слабое, чтобы взбодрить дух и добавить силы для дальнейших дел и забот на Торжище.

Тесный ряд ларьков и палаток вмещал в себя всевозможные товары, за исключением оружия. Его на Торжище не нашлось бы не только у богатых купцов, известных в Ольвии своей благонадежностью, но и вообще ни у кого другого. Представители разных племен из далеких краев, чей путь пролегал по диким безлюдным местам, где не приходилось полагаться на закон о «священном мире», конечно же брали с собой оружие, но оставляли его за пределами Торжища Борисфенитов. Там, на специальных складах, хранились их мечи, луки и копья до того момента, когда они отправятся в обратную дорогу.

Так было не всегда, но после нескольких кровавых побоищ, устроенных варварами, которые упились вином до помутнения разума, городской магистрат раз и навсегда запретил появляться на Торжище вооруженным людям. Максимум, что мог иметь и купец и покупатель, так это нож, без которого невозможна трапеза. Такие же порядки существовали и в самой Ольвии – оружие могла носить только городская стража.

В разных частях Торжища сидели менялы. Палатки у них были крепче и красивее, чем у многих купцов, к тому же возле каждой прохаживались по два-три крепких раба-варвара, готовых без лишних слов свернуть шею любому, кто обидит хозяина. Непрестанно движущиеся руки менял, казалось, пряли невидимые нити металлической пряжи, отвечавшей им неумолчным мелодичным звоном. Этот звон поднимался вверх к изрядно поблекшему осеннему небу, и поющей, хитро сотканной золотой кисеей накрывал все Торжище Борисфенитов.

Перед менялами высились горки монет, уложенные согласно размерам и достоинству. Из-за монет, не имевших точного веса, часто вспыхивали ссоры, доходившие едва не до драки (вот тут-то и появлялись рабы-телохранители); монеты пробовали на зуб, бросали на чашку весов или определяли металл на пробирном лидийском камне, который считался самым лучшим для таких целей.

Испытуемым изделием (или монетой) проводили черту на пробирном камне, а рядом другую черту – эталоном. Если на камне обе черты оказывались одинаковыми, то состав металла испытуемого предмета соответствовал эталонному. Если же черты имели разные оттенки, то подбирался иной эталон, с помощью которого и определялось количество благородного металла в монете или в других изделиях – украшениях, сосудах и прочее.

Женщин на Торжище было очень мало. Продавцами и покупателями на греческих рынках были в подавляющем большинстве мужчины. Женщинам вообще считалось неприличным появляться в городской толпе, но это правило неукоснительно соблюдали лишь состоятельные граждане. В бедных семьях, где умерли взрослые мужчины, женщинам приходилось самим ходить на рынок и покупать там все необходимое или зарабатывали торговлей, продавая чаще всего пряжу собственного изготовления и сплетенные венки и гирлянды из цветов, трав и ветвей.

И уж совсем не наблюдалось их там, где продавали лошадей и скот – быков, телят, овец. Это была территория варваров, которая находилась за пределами Торжища Борисфенитов, на широком, изрядно вытоптанном лошадиными копытами лугу. Его сплошь покрывали изгороди из жердей, потому что лошади, которые пригоняли табунщики-скифы (чаще всего) и меоты были дикими, необъезженными, и в любой момент могли разбежаться. Да и бодливые быки могли наделать много бед, испуганные неумолчным шумом и гамом Торжища.

• Предыдущая
• 6/85
• Следующая