Повелители волков - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 38

• Предыдущая
• 38/85
• Следующая

– Тогда выпей полчаши. И потом, ведь я рядом. А после серьезного возлияния я никогда не пьянею.

– Помнится, точно так ты говорил в прошлый раз. И что из этого вышло?

– Ну, иногда и у меня бывают промашки… Но с другой стороны, имеем право мы, большие труженики, уважаемые граждане славного города Гелона, хорошо отдохнуть и повеселиться?

– Имеем, – согласно кивнул Гераклед. – Но не до такой же степени.

– Что ты распереживался? Ведь все обошлось наилучшим образом. Городская стража доставила тебя домой на руках, как младенца. О чем это говорит? Уважают тебя горожане, Гераклед, очень уважают. У тебя самый большой гончарный эргастерий! Мне до тебя как до неба, буду откровенен. А какие изделия выходят из рук твоего мастера Аккаса! Повезло тебе с мастером… Где ты его нашел?

– Сам прибился. Он миксэллин. Но руки золотые.

– Это точно. Однако каким бы он ни был великим мастером, а клейма на его изделиях стоят твои. И потом, у тебя есть еще несколько мастеров не хуже Аккаса. А кто их собрал, кто дело затеял? Ты! Гераклед, говорю тебе – ты лучший из нас! Клянусь всеми богами олимпийскими!

– Ну, это ты немного загнул… – смутился Гераклед и поторопился перевести разговор на другую тему: – Что ж, последую твоему совету – выпью неразбавленного кипрского… полчаши.

– Не обижай Диониса, выпей лучше полную чашу.

– Что ж, пожалуй, ты прав. Подскифь![66]

Вазописец Аккас заканчивал роспись амфоры. Он изобразил Диониса и двух менад в обнимку друг с дружкой. Дионис был с киликом, а одна из менад держала в руках зайца за уши. Заяц у жителей Гелона (да и у всех племен скифской равнины) считался своего рода живым талисманом, приносящим в дом благополучие, а в делах – удачу. Аккас сидел возле большого, распахнутого окна, которое выходило на одну из городских площадей. Для работы ему нужно было много света, а полутемные помещения эргастерия, где ему приходилось работать в зимнее время при свете коптилок, не способствовали творчеству.

Аккас работал, как могло показаться со стороны, не отрываясь, но его быстрые глаза смотрели не только за движением кисти, но и внимательно изучали каждого прохожего. Он словно ждал кого-то. Неожиданно кисть в его руках замерла, и он словно превратился в изваяние. Только глаза и остались живыми на его закаменевшем лице; они, не отрываясь, смотрели на воина, явно не местного жителя, который не спеша шел по площади.

Он был в коричневой кожаной куртке, из-под которой выглядывала белая рубаха с вышивкой красными и черными нитками, и в кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги. Уже по одному этому можно было с уверенностью сказать, что воин этот – не скифского племени. Кроме того, удивление вызывали два меча, гораздо длиннее привычных для скифской равнины акинаков. Они висели у пояса, но не широкого боевого, с приклепанными к нему металлическими пластинами, которые несколько стесняли движения, а узкого, украшенного серебряными чеканными бляшками и подвесками-оберегами. А еще воин не имел горита с луком; для скифа, прирожденного стрелка, это было просто невозможным. Да и нож находился не там, где обычно, – у пояса, а торчал за правым голенищем. Из левого голенища выглядывала боевая нагайка с металлическими наконечниками. Опытная рука могла такой нагайкой сломать хребет пантере или волку и оглушить противника.

Увидев Аккаса, воин подошел к эргастерию и спросил на довольно сносном эллинском языке:

– Не подскажешь, любезнейший, где можно купить нужные предметы из керамики для жертвоприношения?

Под «нужными предметами» подразумевалась игрушечная керамическая тележка, на которую укладывали круглые глиняные хлебцы, так называемые «зерна счастья» в виде зерен злаков и семян бобовых растений, слепленных из глины, керамический черпачок, которым лили воду, чтобы вызвать дождь, модель рала и прочие принадлежности земледельца. С помощью этих предметов люди пытались выпросить у богов хороший урожай, который был основой их благополучия.

Но, скорее всего, воину нужны были несколько иные жертвенные предметы – разнообразное оружие, лошадки и доспехи. Их тоже делали из глины, но в гораздо меньших количествах, нежели орудия пахаря. Ведь жители Гелона не отличались воинственностью, и сам город не имел постоянного войска, только немногочисленную стражу. Но это не означало, что они не умели пользоваться оружием. Когда было необходимо, город выставлял многочисленное ополчение, где главную роль играла закованная в железо конница будинов.

– Чего проще, – несколько напряженно ответил Аккас. – Пройди немного дальше, и там найдешь лавку нашего господина Геракледа. Там есть все, что необходимо для жертвенного обряда, и даже больше.

– Благодарю, мастер, – ответил воин, заметив, что Аккас занимается росписью амфоры; а затем в восхищении воскликнул: – Какая красота! Такую амфору и в самой Элладе не сыщешь.

– Мне приятно слышать твою похвалу, воин, но среди мастеров-вазописцев Гелона есть немало тех, кто работает не хуже, чем я.

– Скромность украшает человека. – Воин наклонил голову, что должно было изображать поклон. – Но коль уж мы завели речь о вазописцах, ты, случаем, не знаком с мастером Деметрием? Он жил в Ольвии, но говорят, что перебрался в Гелон.

– Увы. Я был знаком с одним из ольвийских мастеров-вазописцев, но его звали Зенон.

Воин широко улыбнулся и издал тихий горловой звук, похожий на волчье рычанье. Аккас облегченно вздохнул и расслабился. Все условные слова сказаны правильно, а волчий рык, это вообще как подпись на вазе известного мастера.

– Приветствую тебя, брат, – сказал он голосом, в котором звучало волнение.

– И я тебя приветствую, – ответил воин. – Меня зовут Озар.

Аккас был одним из «скитальцев». Он покинул поселение джанийцев очень давно и не был знаком с Озаром, потому что ему пришлось обучаться вазописи в Аттике. Аккас с детства проявил склонность к рисованию, и его успехи не остались незамеченными. К сожалению, он не прошел весь курс обучения, положенный лазутчикам, но нужно было выбирать что-то одно, и старейшины решили пойти навстречу желанию мальчика. Ведь чтобы стать настоящим мастером-вазописцем, нужно учиться не менее десяти лет. К тому же отмеченных особыми талантами среди джанийцев было не так уж и много.

– Приходи сегодня вечером к семи жертвенникам над Пантикапой, – сказал Озар. – Там и поговорим. Здесь слишком людно.

Продолжив свой путь, Озар ради интереса заглянул в одну из гончарен, благо заборчик, отгораживающий ее от улицы, был низенький и хлипкий. На площадке у входа в мастерскую подмастерья готовили глиняный раствор. Они пропускали жидкую глину сквозь специальное сито и собирали в отстойник, где она загустевала. Через распахнутую дверь мастерской был виден гончарный станок, состоящий из вертикального деревянного вала, на нижнем конце которого было закреплено горизонтальное маховое колесо, а на верхнем – диск, куда и клали глину для формовки. Сидевший у станка мастер движением ноги придавал маховику, а вместе с ним и диску, вращательное движение, и под его умелыми руками глиняный ком превратился на глазах Озара в кувшин.

– У нас так не умеют… – пробормотал он не без зависти и пошел дальше. У джанийцев были свои гончары, но они лепили изделия руками, без гончарного круга. Посуда получалась прочная, но неказистая. Правда, в гидриях вода была холодной даже в самую жаркую летнюю пору, а зимой долго не замерзала. Для этого гончары джанийцев добавляли в раствор разные сухие травки и еще что-то; но это был большой секрет, который безуспешно пытались выведать те же гончары-гелоны, великие мастера.

Район, куда забрался Озар ради встречи с Аккасом, был ремесленным. Неподалеку от гончарных эргастерий располагались железоделательные, где добывали металл. Из труб плавильных печей валил густой голубоватый дым, в воздухе витал запах раскаленного металла и древесного угля. Чуть поодаль стояли кузни; их можно было узнать по звону от частых ударов молотков о наковальни.

• Предыдущая
• 38/85
• Следующая