Повелители волков - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/85
• Следующая

– Где и на какое время назначена встреча? – поинтересовался Кимерий.

– Алким сказал, что там, где обычно. А время вам известно.

– Понятно. Выпьешь с нами? – Кимерий указал на низенький столик, на котором стоял кувшин с вином и чаши.

Судя по тому, что воды не было и в помине, вино два приятеля пили как скифы – неразбавленным. Ивор невольно содрогнулся, представив, какую бурду ему придется употребить после довольно неплохого хиосского вина Фесариона; он по запаху понял, что Кимерий и Лид пьют самое дешевое ольвийское вино.

«Харчевник в своей стихии, – подумал юноша. – Всучил этим двум проходимцам амфору с местной кислятиной, выдав вино за привозное, которое было в два раза дороже. Впрочем, им и второсортное вино после долгих блужданий по степям и лесам Скифии казалось медовым, привезенным из Тасоса».

– Недосуг, – ответил Ивор. – Спешу. Хозяин дал кучу поручений.

– Ну, как знаешь…

Ивор вышел. Какое-то время в землянке царила тишина, а затем подал голос Лид:

– Подозрительный тип.

– И я так думаю, – после некоторого размышления ответил Кимерий.

– Больно шустрый.

– Угу.

– А теперь еще и многое знает.

– Нужно о нем позаботиться…

– Прежде поговорим с Алкимом, – сказал Лид. – Чтобы он потом не поднял шум.

– Зачем? За свою безопасность только мы в ответе. Алким по глупости может с нами не согласиться. А так все будет шито-крыто.

– Согласен…

Ивор, который подслушивал разговор приятелей, прильнув к оконцу землянки, хищно ухмыльнулся, и неслышным кошачьим шагом пошел по берегу, направляясь к ольвийскому предместью. Осеннее солнце, цепляясь за мелкие тучки, все никак не могло вскарабкаться к вершине небесного купола. Вокруг царила удивительная тишина, которую нарушал лишь тихий шорох волн, полирующих песчаную отмель. Откуда-то прилетел желтый лист и упал на воду. Ивор зябко повел плечами – от воды потянуло холодом – и поплотнее запахнул кафтан. Скоро придет зима, и все гадатели в один голос твердили, что будет она суровой, знать, к войне.

Зима на северном побережье Понта Эвксинского, не говоря уже о верховьях Борисфена, всегда была снежной и морозной. Замерзал даже Боспор Киммерийский[48], и племена меотов с удовольствием пользовались такой оказией, перегоняя по льду со своей стороны гурты скота в Таврику[49] – на продажу, по самому короткому пути. А когда приходили большие морозы, огромная скифская равнина превращалась в снежно-ледяную пустыню. Если путник в такие дни оказывался один среди бескрайнего белого пространства, особенно когда затихал ветер и воцарялось полное безмолвие, ему могло почудиться, что он попал в преддверие Аида[50]. Фантастические фигуры, образованные снегом на кустарниках и невысоких деревьях, напоминали замерзшие души усопших, ожидающих своей очереди к Харону, который должен был перевезти их через подземную реку Стикс в Аид, и редко кто мог без внутренней дрожи безмятежно продолжать свой дальнейший путь.

Тем не менее даже в самые лютые морозы жизнь в степях и лесах Скифии все-таки продолжалась. Следы разных зверей, больших и малых, были раскиданы и по степи, и по лесным прогалинам, а если нечаянно наткнуться на стайку куропаток, прячущихся в снегу, то громкое «Фр-р! Фр-р!» их крыльев мигом будило мертвую тишину, и начиналось невидимое глазу движение – звери старались уйти с пути человека.

Четверо вооруженных всадников, по виду воинов, а не охотников, ехали лесом по звериной тропе, пробитой лесными обитателями в глубоком снегу. В этот день им повезло – мороз пошел на спад, и дышать стало легче. Да и мохнатые широкогрудые лошадки под ними оживились и шли гораздо бодрее, чем вчера, когда от мороза трещали деревья, и дыхание в разреженном воздухе вырывалось с шипением, тут же оседая льдинками на ноздрях и густой длинной гриве.

– Привал, – сказал один из всадников, наверное, старший, когда они оказались на небольшой поляне. – Надо дать отдохнуть лошадям. Впереди степь, а там всего можно ждать. Лошади должны быть готовы к длинному бегу. Да и нам не грех перекусить чем-нибудь горяченьким. Внутри все застыло.

Остальные согласились без лишних слов.

Вскоре на поляне запылал костер, лошадей укрыли попонами, и надели на морды торбы с овсом, чему они очень обрадовались, – тяжелая дорога среди сугробов отняла слишком много сил – а всадники, подстелив лапник, уселись у костра кружком и стали ждать, пока в походном котелке не сварится мясная похлебка.

– Не едем ли мы, Озар, на собственную казнь? – угрюмо спросил у старшего один из путников, мужчина с начинающей седеть рыжеватой бородой. – Царь Иданфирс злопамятный. А мы скифам немало сала за шкуру залили.

– Если твой скальп, Чаян, украсит уздечку коня Иданфирса, а череп станет кубком, из которого царь скифов будет пить вино на пиру, это для тебя будет большой честью, – смеясь, ответил Озар.

Он был едва не самым молодым из всех путников, но его лицо, на левой щеке которого виднелась белая полоска шрама, и свободная, даже царственная манера держаться, ясно говорили, что Озар немало повоевал и относится к знатным воинам, принадлежащим к близкому окружения вождя племени.

– Ты все шутишь… – недовольно бросил второй воин, который в этот момент снял меховой малахай и пытался привести в порядок с помощью деревянного гребня спутанные волосы цвета зрелой пшеницы. – Наверное, забыл, что Иданфирс поклялся снять с нашего вождя кожу живьем и сделать из нее попону.

– Когда это было, – беспечно ответил Озар. – Времена изменились, Хрват. И потом, теперь у нас новый вождь, Жавр, а прежний гуляет вместе с предками Иданфирса по зеленым заоблачным степям, где никогда не бывает зимы, и пьет с ними сладкое вино бессмертных богов.

– Жавр предупреждал нас соблюдать осторожность, – вступил в разговор и третий путник. – Иданфирс может не поверить нашему сообщению, решит, что мы лазутчики, и тогда нам не позавидуешь.

– За правое дело не грех и пострадать, Тримир, – назидательно сказал Озар. – Но мы ведь едем как посольство, а послы неприкосновенны.

Чаян скептически ухмыльнулся и ответил старшему:

– Когда скифы нашпигуют нас стрелами, поздно будет разбираться, кто мы – послы или лазутчики. Ты ведь знаешь, что скифский воин сначала стреляет, а потом думает. И винить его в этом нельзя – опоздаешь натянуть лук, и ты уже покойник. Это закон степи, где много разбойного люду ошивается.

– Насчет разбойников – да, это точно, – сказал Тримир. – Помнится, две зимы назад нас наняли за хорошие деньги, и мы сопровождали караван греческого купца, с которым Жавр ведет торговые дела. Вы не поверите, но нам пришлось участвовать в шести стычках! Чисто тебе настоящая война. Хорошо, что мы всегда высылали дозоры и летучие отряды, и разбойникам не удавалось застать нас врасплох. Иначе мои кости уже давно белели бы в степи, а моя неупокоенная душа томилась на серых равнинах…

В это время подоспела похлебка, и разговор прервался.

Насытившись, путники не стали рассиживаться. Накормленные лошадки пошли гораздо резвее, вскоре лес начал редеть, а за ним взору путников открылась великая скифская равнина…

Среди степи пасся большой лошадиный табун. Это было удивительное зрелище для непосвященных. Греки-колонисты, которым довелось впервые увидеть, как кормятся скифские лошади и скот зимой, долго не могли прийти в себя от изумления. Им казалось, что животные варваров едят снег, и только вблизи становилось понятным, что они занимаются тебеневкой – откапывают корм из-под снега передними копытами.

Табун пас подросток по имени Саураг. Он получил его по той причине, что родился ранним утром – Саураг на скифском языке значило «утренний». Подростку исполнилось шестнадцать лет, но он уже был хорошим стрелком из лука, а уж наездником прослыл даже среди взрослых одним из лучших. В этом не было ничего необычного – Саураг вырос без отца, погибшего в бою, и большую часть своей пока недлинной жизни провел в степи, помогая табунщикам.

• Предыдущая
• 23/85
• Следующая