Глубинные течения [Океан инволюции] - Стерлинг Брюс - Страница 23

• Предыдущая
• 23/28
• Следующая

Десперандум упёр в меня холодный взор:

— Я уже наступал на эти грабли, четыре года назад. Они терпеливо меня выслушали, а потом попросили предъявить свой диплом Академии.

Я подумал было извиниться, но сдержался. Этим я только разжёг бы в капитане чувство неполноценности, его душевное неспокойство из-за отсутствия официального признания.

— Твои аргументы хороши, но неубедительны, — подытожил Десперандум. — Мы осмотрим бухту.

Иного я и не ожидал.

Получив приказ взять к ветру и лечь на курс норд, команда не выказала ни малейшего удивления. Их мнение никого не интересовало; кроме того, они, вероятно, уже разучились иметь его.

Позже, привалившись к перилам правого борта, я разглядывал щербатые крошащиеся скалы, уступ за уступом вздымавшиеся выше и выше, до самой поверхности планеты. Утро выдалось ясным и сухим. Как и любое другое сушняцкое утро. Однообразие раздражало меня. Залп ледяного ветра, густой туман или яростный град я бы воспринял с облегчением. В носу свербело, потрескавшиеся руки зудели от гадкой смеси, прописанной первым помощником. Эта мазь мне сразу не понравилась. На камбузе, когда я смог снять маску, выяснилось, что она воняет.

Послышался скрежет шипов о железо. Десперандум кормил анемона как на убой, и тот прибавлял в весе так быстро, словно ему не терпелось достичь зрелости и внести свой вклад в обетованное возрождение рода. В аквариуме, похоже, ему стало тесно, так что он постоянно пробовал решётку на прочность, заодно накачивая мускулы.

Далуза улетела на разведку — отыскивать узкий проход в Мерцающую бухту. Десперандум прокладывал курс по картам, снятым с орбиты первыми колонистами пятьсот лет назад. Мерцающей бухты тогда вообще не существовало.

Я заметил, как Далуза показалась с северо-северо-запада. Она спикировала точно на марс, дунула в горн, привлекая внимание команды, и сиганула вниз. Описав крутую дугу, она раскрыла крылья в самый последний момент, чудом не переломав себе рёбра о перила. Ей это нравилось.

Вскоре Далуза превратилась в белую точку на фоне тёмных утёсов. Поймав восходящий поток, она описывала круги, поджидая лениво ползущий «Выпад».

Когда мы достигли необъятного кургана из свалившихся сверху камней, Далуза грациозно обогнула его, удалившись от берега. Внезапно она сместилась к югу и изо всех сил захлопала крыльями, но продвигалась не успешнее, чем пловец, попавший в стремнину. Сильный ветер. Развернувшись к нему лицом, Далуза так и не смогла двинуться в нужном направлении, зато начала набирать высоту. Корабль подошёл ближе. Теперь я разглядел лёгкий покров тумана, стелющегося над самой пылью. Волн не было.

Далуза заметно устала. Она продолжала набирать высоту, хотя её уже заметно отнесло в море.

Неожиданно Далуза оказалась в спокойной области. Она замедлила подъём, и тут её подхватил другой ветер, столь же мощный, но встречный. Она кувыркнулась, попыталась свернуть и угодила в объятья вихревого потока, увлёкшего её в головокружительный танец. Сильный порыв ветра сорвал её единственную накидку.

Придя в себя, Далуза сложила крылья и устремилась вниз. Она набрала скорость, в падении чуть развернулась и лишь тогда распахнула крылья, устремившись к кораблю. На этот раз ей удалось верно оценить силу ветра. Повернув лицо в сторону осыпи — я давно заметил, что шея у неё устроена необычно — она позволила воздушным потокам доставить её к «Выпаду». Изящно скользнув над перилами левого борта, она свернула крылья и безмолвным коконом рухнула на палубу.

Мистер Флак тут же очутился подле неё, хотел было коснуться её плеча, но вовремя опомнился и отдёрнул руку. Плечи Далузы дрожали от усталости. Она спрятала лицо — вернее, маску — под крыло. Флак ничем не мог ей помочь, его медицинские познания не распространялись на чужаков.

— Обеспечьте леди постель, — хрипло выговорил первый помощник, — питьё и покой.

Известная панацея от всего, что выходит за пределы компетенции врача. Взяв у гарпунёра Блакберна плед, я осторожно завернул Далузу. Я без труда поднял её — весила она около сорока фунтов, в основном — мышцы. Её точёные ножки являлись скорее украшением; внешне они походили на человеческие — немного — но были не плотнее пробки.

Я отнёс Далузу вниз, на камбуз, перевернул свой тюфяк, опасаясь возможной аллергии, и уложил её. Она стянула маску.

— Со мной всё в порядке, — сказала она, — не стоило беспокоиться, — и тут же уснула.

Здесь я больше ничего не мог сделать и потому вернулся на палубу.

Обогнув мыс, мы сразу поймали ветер. Пыль наждаком заскрипела по корпусу. Паруса наполнились, снасти зазвенели, а «Выпад» даже слегка накренился — достижение для тримарана таких размеров. Десперандум скомандовал поворот фордевинд и судно легло на правый галс.

Утёсы на севере расступились, открыв внушительных размеров пролом. Пять сотен лет назад здесь высилась каменная стена, отделявшая Сушняк от небольшого кратера-спутника, после образования разлома ставшего Мерцающей Бухтой. Мерцающий Кратер, навещаемый солнцем лишь в полдень, прогревался гораздо хуже, чем основной кратер. Постоянный ток холодного воздуха, насыщенного абразивами, вскоре прорезал в скале небольшие гроты, давшие приют вертикальным вихрям, больше двух веков точившим скалу.

На двести семьдесят третьем году колонии стены Сушняка содрогнулись от грохота — тысячи тонн камня обрушились в пучину. Не успели поселенцы опомниться, как по кратеру прокатилось цунами, почти полностью уничтожившее сушняцкий флот. Уцелело всего пять кораблей — три рыболова, случайно оказавшихся под прикрытием Острова-на-Взводе, списанный арнарский крейсер с Пентакля да китобой с Крошащихся Островов. И ни одного корабля с Упорства. Годом раньше Упорство было сожжено дотла сушняцкой гражданской войной.

Год, последовавший за катастрофой, называют Голодным годом.

«Выпад» продвигался необычайно круто к ветру. Богунхейм, стоявший у румпеля, увёл судно в бейдевинд, заслужив недовольное ворчание Десперандума. Сам капитан не отрывался от бинокля, пристально вглядываясь в сумрачные глубины бухты.

С подветренной стороны всех предметов на палубе наросли барханчики пыли. Анемон гремел решёткой. Возможно, он узнавал эти места, как те птицы, что всегда находят дорогу домой. Полубцы, голубцы… не помню точно.

Послеполуденное солнце заглядывало в бухту с двух сторон: через узкий, в две мили, проход, и отражаясь от цепи островов в восточной части кратера, но колоссальный кряж тёмного камня поглощал большую часть неяркого света, возвращённого едва видными скалами. Мрак и уныние, царившие здесь, вполне подошли бы заброшенному собору. Вскоре «Выпад» миновал пограничные утёсы и двинулся на восток, овеваемый стихнувшим ветром.

Едва мы вошли, в воздухе проявился чарующий переливчатый занавес высотой в пятьдесят миль, соединившийустье бухты с далёкими истерзанными скалами. Бесподобное зрелище. Все находившиеся на палубе, кроме Десперандума, застыли, поражённые явлением сотканного из света колосса. Он сиял, как обещание жизни вечной.

Оторвавшись от созерцания, я поёжился. В Мерцающей Бухте холодно и темно, будто на дне колодца. Только сухо. Иссушающе. Немилосердно сухо, суше чем в самой сухой пустыне Земли, Баньяна или Мечты, сухо настолько, что из пересохшего носа по ночам идёт кровь, наэлектризованные волосы встают дыбом, сухие искры рассыпаются по суставам. Великая сушь крадёт слюну изо рта и слёзы из глаз.

Да ещё холод. Команда уже перешла на ночную форму одежды. Обычно сушняцкие ночи прохладны; здесь же они холодны неимоверно.

Тёплый воздух, проникавший в бухту, рассеивался и остывал, встречаясь с холодными потоками. Слабые, неровные дуновения живо представлялись дыханием чудовища с лёгкими изо льда. Сухого льда.

Сияние, оставшееся позади, не давало тепла. Вход в бухту столь узок, что лучи не меняли положения в течение всего дня; движение солнца влияло лишь на их яркость. Снизу свечение мутнело, поглощаясь взвешенной пылью, наверху же, где воздух чище и прозрачней, становилось менее различимым и сходило на нет, но свет, уже невидимый, беспрепятственно пронзал разреженный воздух и разливался по поверхности скальной стены в сорока милях от нас.

• Предыдущая
• 23/28
• Следующая