Моя шоколадная беби - Степнова Ольга Юрьевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/63
• Следующая

– Переделывать...

Чьей же она будет сиделкой?..

– Дамочка, а ведь вы его почти жена. Мне Люся из тринадцатой говорила. Вот вы мне и заплатите!

– Заплачу, – кивнула Катерина и заплакала.

– Хватит сопли на кулак мотать, – тетка вырвала у нее из рук мобильный и очень быстро и грамотно вызвала милицию. Похоже, у нее были навыки в таком деле, а милиции было не в первой выезжать по этому адресу, потому что разговор получился кратким и лаконичным.

– А ведь я вас сегодня уже здесь видела, – вдруг сказала тетка, щуря сверлящие глаза и поправляя рукой короткую челочку.

– Меня? Здесь?

Черный кафель давил на глаза, контрастировал с белой ванной, тело в которой – шутка, муляж, оно не может быть правдой. Сейчас есть специальные магазины, где продают такие «шутки»: отрезанные руки, отрубленные головы, кровавые кляксы и даже наклейки пулевых ранений. Кто-то купил в таком магазине целого Роберта и засунул его ванну, а настоящий Роберт сидит на кухне, посмеивается и пьет кофе.

Катерина пошла на кухню.

– Да, милочка, я видела, как рано утром вы поднимались по лестнице, я как раз шла гулять собаку. На вас была легкомысленная широкополая, красная шляпа!

На кухне никого не было. Роберт не пил там кофе. Его и в спальне не было, пустая, разобранная кровать демонстрировала свое пустое нутро, и было почему-то стыдно смотреть туда.

Кому она будет верна по гроб жизни?..

Соседка тащилась за ней по пятам.

– Вы меня с кем-то спутали! – крикнула Катерина, хотя тетка стояла рядом и с мерзким любопытством бездельника-обывателя рассматривала беззащитные белые простыни и стыдливую подушку, сохранившую примятость.

– Ха-ха-ха! – вдруг весело рассмеялась тетка, и Катерина вдруг снова поверила, что все это шутка. Роберт, наверное, сидит у тетки в квартире, они сговорились, решили ее разыграть. – Ха-ха-ха! – хохотала тетка. – Неужели вы думаете, что вас можно с кем-нибудь перепутать?!!

– Значит, вы утверждаете, что не приходили в семь тридцать утра в квартиру господина Пригожина?

Оказывается, фамилия Роберта была Пригожин.

– Утверждаю.

– Где вы были в это время?

– Дома. Спала.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

Это мог подтвердить Матвей Матушкин, но сказать об этом Катя не могла.

– Я живу одна. Этого никто не может подтвердить. Впрочем, в половине десятого меня видел... – тут она подумала, что про Майкла тоже не стоит говорить, – меня видела Зоя из второй квартиры. Она сидела на месте лифтерши, и мы с ней долго беседовали.

– Ну, – усмехнулся следователь, и с чрезмерным усердием стал перекладывать какие-то бумаги на столе, – ну, это вы хорошо придумали! Да, Зоя Арнольдовна подтвердила, что разговаривала с вами в девять тридцать, но она так же сказала, что на пост заступила в девять, а до этого будка была пуста. Пуста! – Он грохнул кулаком по только что передислоцированным бумагам. Кулачок был маленький, ненатруженный, без обручального кольца.

– И создается впечатление, Катерина Ивановна, что вы специально остановились поболтать с лифтершей, чтобы она подтвердила в случае чего...

– Это вам Зойка сказала, что – специально?

– Нет, это я вам говорю.

Это был уже второй допрос и, кажется, он слово в слово повторял первый. Ночь Катерина провела в изоляторе временного содержания, на деревянных нарах и не было обстоятельства, более сломившего ее, чем отвратительные, жирные клопы, которые искусали ее с головы до ног. Катерина не смогла сдержаться, наклонилась, и с наслаждением почесала левую ногу. Потом правую. Потом плечо под тонкой тканью красного платья. Платье она не снимала на ночь, и оно странно и дико пахло несчастьем, тюрьмой и еще чем-то, – кровью что ли? – потому что на теле были места, расчесанные в кровь.

– Вас видели три человека в доме, где жил Пригожин. Все в своих показаниях утверждают, что это было примерно с семи до семи тридцати утра – время, когда наступила смерть Роберта Ивановича. Охранник утверждает, что вы пришли пешком. На вас было красное платье и красная широкополая шляпа.

– Честно говоря, я бы менее приметно оделась, если бы пошла на такое «дело»...

– Честно говоря, вас трудно с кем-нибудь перепутать. Вы понимаете, о чем я говорю. – Следователь усмехнулся и надел жуткие очки в роговой оправе со стеклами без диоптрий. Следователь был юный, рьяный, с каким-то мудреным именем и ушами, которые в размахе достигали... «Ведь бывает же размах крыльев, – подумала Катерина, – значит, бывает и размах ушей». Ей было необходимо о чем-нибудь таком думать, чтобы не сойти с ума.

– Вас трудно с кем-нибудь перепутать и это главный аргумент для следствия. Давайте рассмотрим другие аргументы.

– Давайте, – без энтузиазма кивнула Катерина, оттянула ворот платья и с ожесточением почесала грудь. Следователь чиркнул взглядом по ее шоколадным выпуклостям и панически перевел глаза на потолок.

«Придурок. Мог бы уставиться в свои бумаги. А ведь я ему очень нравлюсь, – подумала Катерина, потому что необходимо было думать о чем-то таком. – А очки он напяливает, чтобы хоть как-то усерьезнить свою простецкую физиономию. Глупый, избитый прием. Начитался классики про земских врачей?»...

– Перестаньте чесаться, – буркнул следователь и действительно перевел взгляд с потолка на бумаги.

– Ваши клопы...

– Они не мои. Так вот, квартиру не вскрывали, пришел кто-то свой. Свой настолько, что Пригожин допустил его в ванную, где он был, в чем мать родила. Оружие валялось на полу в ванной, и отпечатков на нем не обнаружено. А в вашей сумке, которую изъяли, найдена мужская перчатка. Одна! Зачем молодой женщине летом таскать в сумке мужскую перчатку? Вывод один – чтобы не оставлять отпечатков на оружии!

– Господи, – что-то лопнуло внутри Катерины, и слезы хлынули градом. Платье намокло на груди и даже почему-то на коленях, такой силы это были слезы. Они не хлынули вчера, когда ее задержали по подозрению в убийстве, а сегодня почему-то хлынули. – Господи, да эту чертову перчатку я две недели таскаю в сумке и забываю выбросить! Она... – Тут Катерина поняла, что трудно будет объяснить, как перчатка у нее оказалась. – Понимаете, я женщина одинокая... очень свободных нравов. Ко мне приходят... приходили мужчины. Кто-то забыл перчатку еще весной в моем кресле и... Спросите у Верки-лифтерши, у охранника нашего агентства Игоря, у моего зама Верещагина, у Любаши-уборщицы, наконец, спросите! Они видели, они знают, как перчатка попала в мою сумку! Я просто забыла ее выбросить! Ну, вы же знаете, что творится у женщин в сумках! Ну, это все знают! – Она вдруг с тоской подумала, что он может этого и не знать. – Спросите их, слышите?!!

– Спрошу, – кивнул следователь. – Но есть еще много обстоятельств...

Вот с этого момента начинался новый допрос. Вчера все закончилось на перчатке.

– Мотив! – Он уставился на нее через стекла очков, в которых явно не было никаких диоптрий.

– Да, мотив! – Катерина вдруг успокоилась, вытерла слезы и улыбнулась. – Какой у меня может быть мотив? Никакого! Я собиралась замуж за этого человека, я его... любила. Уж если бы был мне резон убивать его, так только после свадьбы!

– Каким-то образом вы узнали о завещании. – Юнец стащил с носа очки, давая понять ей, что плевать ему, что он лопоухий, прыщавый, маленький, хлипкий, с тоненькими девчоночьими пальчиками, что никогда и ни на кого он не производит должного впечатления. Плевать, потому что несмотря на молодость, он блестящий профессионал и у него всегда есть козырная карта.

– О каком еще завещании?

– Три дня назад Пригожин составил завещание, в котором все свое имущество – недвижимость, деньги, машины, бизнес, – завещал вам.

– Мне?!!

– Вам, не придуривайтесь. У Пригожина был рак, его дни были сочтены. Видимо, Роберт Иванович опасался, что не доживет до бракосочетания, и решил таким образом отблагодарить вас за счастье своих последних дней.

– Не может быть. Этого быть не может. Какой рак... у него сердце...

• Предыдущая
• 23/63
• Следующая