Ребенок на заказ, или Признания акушерки - Чемберлен Диана - Страница 20

• Предыдущая
• 20/71
• Следующая

В нашей школе был замечательный зал, ряды глубоких кресел спускались амфитеатром к сцене. Акустика была великолепная. Я к сцене не подошла, а подозвала одного мальчика, Тайлера, к себе.

– Мне необходимо срочно позвонить, – сказала я ему. Тайлер был славный мальчик, новичок в нашей школе, очень артистичный. Он был одним из наших художников-декораторов. – Ты тут не заменишь меня на несколько минут?

– Я? – удивился он.

– Да, – сказала я. И тут же обратилась к остальным: – Послушайте все! Мне нужно срочно позвонить, так что Тайлер пока расскажет вам о декорациях. Послушайте его, а я через минуту вернусь.

Пока я выходила из зала, они затихли, но я знала, что, как только за мной закроется дверь, разразится гвалт. Ничего, несколько минут они переживут. Я не задержусь.

Я прошла в учительскую, надеясь, что не подставила Тайлера. Я могла бы выбрать кого-то другого. Многих я знала лучше, чем его. Среди юных актеров было несколько настоящих звезд. Для каждой новой задачи я старалась выбирать какого-нибудь нового ученика. Я не хотела, чтобы меня обвинили в том, что у меня есть любимчики.

Я всегда ненавидела это слово – «любимчик». Когда я сама училась в старших классах, так называли меня, потому что мистер Старки, возглавлявший драматический кружок, меня обожал. Он видел во мне талант и думал, что нашел ученицу, которая поможет ему поднять уровень кружка выше среднего. Возможно, эта его вера в меня привела к тому, что я возомнила о себе и решила, что смогу поступить в Йельский университет, о чем я мечтала, не обращая внимания на свои успехи по другим предметам. Потом, задним числом, я негодовала на него за то, что он превратил меня в вундеркинда. Это отрезало меня от одноклассников, которых обижало то внимание, какое он мне оказывал, и придало мне ни на чем не основанную уверенность в моих способностях. То, что я была лучшей актрисой в нашей маленькой школе, не означало, что я была хорошей актрисой. Я была звездой только в очень узком кругу.

Когда я сама начала преподавать, то поклялась никогда не заводить любимчиков. Я знала, что тяготела к ученикам, которые облегчали мне жизнь своей преданностью предмету и приносили мне удовлетворение своими достижениями. Но я обещала отказаться от фаворитизма и думаю, что в этом преуспела. Каким-то образом, хотя я всячески старалась это скрывать, на сцене меня всегда изумляла Мэтти Кафферти, и все это знали. Я осознала это только после катастрофы, когда все стали говорить, какая ирония заключалась в том, что за рулем машины, убившей Сэма, сидела моя любимая ученица. Она в тот самый момент писала сообщение своему другу. Мэтти я бы в любую минуту оставила заменить себя в аудитории. Я всегда знала, что могла на нее рассчитывать.

Краска бросилась мне в лицо при мысли о Мэтти, и, когда я входила в учительскую, выходившая оттуда преподавательница естественных и точных наук бросила не меня встревоженный взгляд.

– У вас все в порядке? – спросила меня она.

– Все прекрасно, – улыбнулась я. – Просто спешу, как обычно.

Грейс была права. Я действительно считала Мэтти совершенством.

Я была на уроке, когда в дверях показался полицейский офицер. Моей первой мыслью было, что что-то случилось с Грейс. Сердце у меня затрепетало.

– Это ваш муж, – сказал мне полицейский по дороге в кабинет директора, всего через несколько дверей от моего класса. – С ним произошел очень серьезный несчастный случай.

– Он жив? – спросила я. Это было единственное, что имело значение. Чтобы он был жив.

– Давайте поговорим здесь, – сказал он, открывая дверь в кабинет директора. Две ее заместительницы смотрели на меня, бледные, с отсутствующим выражением на лицах. Я поняла, что они знают что-то, чего я еще не знаю.

Одна из них схватила меня за руку.

– Позвать Грейс? – спросила она.

Я кивнула и позволила полицейскому провести меня в соседнюю комнату, где мы остались одни.

– Он жив? – снова спросила я. Меня трясло.

Он подвинул стул и почти силой усадил меня на него, настолько я окаменела.

– Полагают, что он не выживет, – сказал он. – Мне очень жаль. Как только придет ваша дочь, я могу…

Я вскочила.

– Нет! – закричала я. – Нет! Пожалуйста!

Я представила себе, что все смотрят на дверь. Меня могли услышать, но мне было все равно.

– Мне нужно к нему! – сказала я.

– Как только придет ваша дочь, мы пойдем.

Дверь открылась, и вошла Грейс, глаза ее были полны страха.

– Мама, – сказала она, – что случилось?

Я обняла ее.

– С папой несчастье. – Я старалась говорить спокойно, но голос у меня оборвался. Я прижимала ее к себе с такой силой, что мы обе не могли дышать. Я понимала, что пугаю ее. Я сама себя пугала.

В полицейской машине я не выпускала ее руку, пока офицер рассказывал нам подробности. На перекрестке в новенькую машину Сэма врезалась девушка, отправлявшая сообщение по мобильнику. Он не сказал нам, что эта девушка была Мэтти. Он не мог знать, какое значение ее личность имела для нас обеих.

Примерно месяц назад я просматривала в Интернете школьные газеты в поисках рецензии на пьесу, которую мы ставили в прошлом году. В одной из них за прошлую зиму я наткнулась на фотографию нас обеих, Мэтти и меня. Под фотографией была подпись: «Миссис Винсент ставит «Саут-Пасифик» с Мэтти Кэфферти в главной роли». Грейс, конечно, тоже видела эту фотографию. Она сотрудничала в газете. Может быть, она даже сама придумала подпись. На снимке я стояла рядом с Мэтти, положив ей руку на плечо. Ее темные волосы падали на мою руку. Я помнила, как чувствовала себя, работая с ней над этой пьесой. У меня было такое ощущение, будто я обнаружила новую Мэрил Стрип. Что должна почувствовать Грейс, если она наткнется на эту фотографию, думала я. Жаль, что я не могла изъять все фотографии Мэтти из школьных файлов – или, по крайней мере, одну эту, где моя привязанность к Мэтти была так наглядна, даже для меня.

Родители Мэтти забрали ее из школы сразу же после катастрофы. Они переехали во Флориду, и месяц спустя я получила от нее письмо, полное раскаяния и горя. «Я не прошу вас меня простить, – писала она. – Я просто хочу, чтобы вы знали, что я каждый день думаю о вас, о мистере Винсенте и о Грейс».

Я ее простила. Она была безответственна и глупа. Это могла быть Грейс. Это могла быть я в ее возрасте. Грейс никогда бы ее не простила, и у меня было такое чувство, что она никогда не простит и меня за мое отношение к Мэтти. За то, что между Мэтти и мной была связь, которой не было между нею и мной.

Я нашла уголок в учительской и достала телефон.

– Тара! – сразу же ответила Эмерсон.

– Что случилось? – спросила я.

– Мне надо с тобой поговорить. Давай увидимся за ужином.

– Ты что-нибудь узнала о Ноэль? О ее ребенке?

– Я не хочу говорить об этом по телефону. Я только… О боже мой, Тара!

– Что?

– В шесть часов в кафе «У Генри», хорошо? Я на самом деле… это должно остаться между нами.

Она была не похожа на себя, и меня начинало это пугать.

– Ты нездорова? – Меня охватила паника при мысли о потере еще одного любимого человека.

– Нет, со мной все в порядке, – сказала она. – Значит, в шесть?

– Да, – сказала я, – договорились. – Она здорова, и никто не умер, твердила я себе, убирая телефон. С другим, что бы это ни было, я смогу справиться.

Кафе «У Генри» было знакомо мне, как собственная комната. Внутри там всегда преобладал янтарный оттенок. Этот эффект определялся деревянной обшивкой стен, освещением и кофейного цвета обивкой кожаных кресел в уютных отделениях. Такая обстановка обычно меня успокаивала, но сегодня вечером мне этого явно будет недостаточно для успокоения.

Я увидела Тару у окна, на месте, которое мы всегда считали своим. «Здесь должна быть мемориальная доска с нашими именами», – сказала однажды Тара, когда мы одно время встречались там каждую неделю.

• Предыдущая
• 20/71
• Следующая