Музыкальный приворот. На волнах оригами - Джейн Анна - Страница 17

Да, они были весьма похожи, хотя те, кто знал обоих братьев, никогда их не путали. И забавно сегодня получилось – они оба надели одинакового цвета рубашки-поло. Да и прическа у них стала одинаково-удлиненная, но если бы Кирилл знал, он бы подстригся. Не мудрено, что девчонка перепутала их, несмотря на разный цвет волос, хотя в темноте, как говорится, все кошки серы.

Кирилл дотронулся до щеки. Горячая штучка. Но глупая. И прощать ее Тропинин не собирался, он вообще с трудом что-то кому-то прощал. Только вот мстить собирался не ей, а брату. Наверное, метод Алины подойдет. Почему бы и не поразвлечься?

Кирилл обхватил колено сцепленными в замок пальцами, и взгляд его упал на кольцо безымянного пальца правой руки. Кольцо из белого золота с россыпью бриллиантов круглой огранки ослепительно блестело даже при слабом освещении. И Кириллу не нравилось то, как ярко оно блестит. Но снимать его тут, при Алине он не стал.

И зачем вообще нужно было покупать эти чертовы кольца? Свадьба еще не скоро. Помолвочные… придумают тоже, идиоты.

Так захотела мать невесты, его собственная мать вежливо поддержала, а перечить ей Кирилл считал лишним. С ней стоило общаться иначе, манипулировать ее эмоциями… Однако при всем этом он еще и уважал мать, чтобы спорить с ней по пустякам.

Алина перехватила его взгляд и заметила с усмешкой:

– Забавно. А она похожа на Катеньку, не так? – в ее голосе не было никакой ревности, и это злило. – Как ее зовут?

– Дина.

– Жа-а-алко, я думала, что Катя, – протянула Лескова, потеряв всякий интерес к невесте друга детства. – Как я ее ненавижу, – прошипела она. – Вздумала тягаться со мной? Зря.

С корабля-ресторана, они действительно сошли одними из последних, благополучно миновав повторное столкновение с Антоном и Катей. У Алины приятно кружилась голова, ставшая легкой и чуть-чуть безумной. В темноте свежей улыбчивой ночи ей казалось, что рядом шагает ее Дракон, и это его тень падает на асфальт, и его рука заботливо поддерживает ее под локоток, и девушка, не выдержав, взяла своего спутника-иллюзию за подбородок и поцеловала – грубовато для девушки, властно, но чувственно и вполне искренне. Кирилл, который прекрасно понимал ее состояние, все же поддался – он всегда ей поддавался, и обнял, крепко, почти болезненно прижимая к себе, наконец, запустив пальцы в волосы.

– Тропинин, просто поехали туда, где никого нет, – шепнула ему Алина, взяла за руку и сама повела к машине.

Эти двое не видели, как на причале за ними наблюдает пара больших грустных глаз, принадлежащих девушке, стоящей в спасательной тени. Среднего роста, с длинными темно-русыми прямыми волосами, забранными в низкий хвост, она казалась младше своего возраста, но была довольно хорошенькой.

На пальце у нее было почти такое же кольцо, как и у Кирилла.

Девушка наблюдала за тем, как Кирилл и красивая статная брюнетка садятся в его машину и снова целуются. Слез в ее глазах не было, но не выдержав, она прислонилась к холодной стене нависшего над ней здания.

Если сегодня и светили звезды, то из города их было видно совсем плохо.

Сложно было вспомнить, когда я гуляла ночью последний раз.

Беззаботно шагая по высокому узкому бордюру, я чувствовала себя маленькой девочкой, которой то и дело подмигивают фонари и сонно улыбаются здания. Антон шел рядом с вполне себе умиротворенным лицом и держал меня за руку.

В уютном парке, по которому мы прогуливались, людей не было, и на нас смотрели лишь деревья, стеной росшие вдоль дороги. Парк находился недалеко от моего дома, и отсюда были видны окна нашей квартиры на двенадцатом этаже – в отличие от прочих, в них горел свет, несмотря на поздний час.

– Интересно, кто опять в гостях? – спросила я задумчиво, глядя вверх.

– Я могу быть твоим гостем, – вставил Антон.

«Такой гость – в горле кость», – вспомнила я некстати изречение Леши. Помнится, он как-то имел неосторожность ляпнуть это при Крабе, который весь вечер разглагольствовал о том, как низко пало современное искусство вообще и литература в частности, а один он, дескать, поднять всю российскую словесность не в силах. Краб услышал фразу дяди и обиделся. Но он был не таким человеком, чтобы встать и по-английски уйти. Сначала папин друг-писатель затеял скандал, а затем заявил, что он будет гостить у нас до посинения, уточнив при этом, что до посинения Лешиного. Дядя тоже обиделся и заявил, что в таком случае он покинет этот, как он выразился, «хлев, в котором пасутся козлы», и Томасу пришлось бегать между ним и Крабом и мирить. В итоге спасло нас от такого «дорогого гостя» то, что Крабу нужно было ехать в столицу на презентацию очередного невероятного постмодернистского произведения.

Я рассказывала об этом Антону, и он, любивший истории о нашей семье, смеялся. Так мы и дошли до конца парка, продолжая держаться за руки, как какие-то подростки. На улице было тихо, спокойно, по-летнему беззаботно. Произошедшее на борту теплохода забылось, все обиды в эти минуты стерлись из памяти, и мы просто шли вперед, наслаждаясь друг другом, черничной ночью с высоким небом, неясным шумом города и даже приглушенным светом фонарей-охранников, которые словно стояли на страже безмятежности этого парка с чуть слышно шелестящими листьями.

Мы перешли дорогу, и теперь наш путь лежал во дворы. В одном из них я приметила карусель и попросила Антона меня покатать. Возражать он не стал, однако так меня раскружил, что вместе с каруселью закружилась и голова.

– Ты специально! – сердито сказала я, едва сошла на землю и ткнула пальцем в грудь Антон. Он перехватил мою руку и поцеловал запястье, подозрительно улыбаясь. Я отчего-то смутилась.

– Катя, давай поиграем, – прошептал он. – В Волка и Красную Шапочку?

– Ты мне это дело брось, – вырвала я назад ладонь и погрозила Антону пальцем. – Знаю я твои игры, Тропинин. Смотрела ваши умопомрачительные клипы.

– И как тебе наши клипы? – поинтересовался он между делом.

– Странноватые, – честно призналась я. – Картинка – цепляет, но есть в них что-то жуткое. Ты так красиво поешь, Антош, – коснулась я его щеки. – Ты мог бы петь чудесные песни о любви и о жизни, а ты выбрал ненависть и смерть.

Я замолчала, подумав вдруг, что могла ненароком обидеть его. Знаю я этих творческих личностей…

Они все с приветом. Чем больше творческая жилка, тем привет мощнее.

– Я подумаю, – серьезно кивнул Тропинин. – Значит, о любви… – Он задумался и уточнил:

– Что-нибудь приторно-сладкое?

– Почему если о любви, то значит «приторно-сладкое»? – возмутилась я. – Любовь, по-твоему, такая на вкус? Ты точно любил когда-нибудь? – поинтересовалась я невинным голосом. Антон попался на эту удочку.

– Любил, – живо ответил он мне.

– И какая была любовь к Алине? – поинтересовалась я вдруг, сама не зная, зачем.

– Ты напивалась когда-нибудь? – невпопад спросил Антон. Легкий ветерок встрепал ему волосы.

Мы остановились. Я глянула под ноги – мы стояли на тротуаре, прямо на детских «классиках», начерченных белым мелом на асфальте. Он – на четверке, а я – на двойке.

– До какого состояния? – уточнила я. Алкоголь не вызывал во мне восторга и трепета.

– До состояния, когда на утро не помнишь, что было.

– Только раз, когда ты довел меня на дне рождения Лизы, – сухо ответила я, не без оснований подозревая, что в жизни Тропинина такое случалось не раз, не два и даже не три.

– Моя любовь была такой, девочка моя, – слабо улыбнулся далеким воспоминаниям молодой человек. – Как алкоголь. Со всеми вытекающими. Сначала это был запрет. Тот самый, из мира взрослых, который так хочется нарушить. Потом восторг – не от алкоголя, а от самого факта, что смог. Что попробовал, что нарушил правила. Затем головокружение – алкоголь ударил в голову. А потом новый бокал, и еще один, и еще, и еще. И ты пьян. Весел, обманчиво свободен. Раскован. Не помнишь, что делал и зачем. Но чувствуешь, что было кайфово. А знаешь, что наступает потом? – внимательно посмотрел на меня Антон. – Похмелье. Однажды ты просыпаешься, не понимая, что делал и зачем пил. И в голове стучит отбойный молоток. И так хреново, Катя. Вот такой и была моя первая любовь. Яркой, пьянящей, с пропавшими воспоминаниями и мерзким пробуждением. Со вкусом помоев во рту.