Райские пастбища - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 23

• Предыдущая
• 23/44
• Следующая

– Да нет, просто старенький «фордик».

– Мы говорили… Мы с Розой говорили, что когда-нибудь, может быть, и у нас будет «форд». Вот тогда уж мы поездим повсюду! Я слыхала, как говорили очень богатые люди, что путешествовать очень приятно.

Словно завершая этот разговор, из-за холма показался потрепанный «фордик» и с грохотом двинулся им навстречу. Мария вцепилась в вожжи.

– Линдо, успокойся! — воскликнула она.

Линдо не обратил ни малейшего внимания ни на «форд», ни на Марию.

В машине были мистер и миссис Мэнро. Берт обернулся и, вытянув шею, посмотрел вслед телеге.

– О бог ты мой! Ты видела? — спросил он со смехом. — Видела этого старого греховодника с Марией Лопес?

Миссис Мэнро улыбнулась.

– Послушай-ка, — воскликнул Берт, — а славная вышла бы шутка, если бы мы сказали старушке Хьюнекер, что видели, как ее старикан катил вместе с Марией Лопес!

– И думать об этом не смей! — решительно возразила жена.

– Но шутка была бы славная. Ты ведь знаешь, какие вещи она про него рассказывает.

– Нет, нет, не надо, Берт!

А Мария все ахала, простодушно болтая со своим необщительным пассажиром.

– Вы никогда не захо?дите к нам попробовать наших энчилада. Таких энчилада больше нигде нет. Потому что, знаете, мы ведь учились у нашей мамы. Когда наша мама была жива, говорили, что до самого Сан-Хуана, даже до самого Гилроя нет никого, кто сумел бы так ровно и так тонко раскатать лепешки. Вы, верно, знаете, что для того, чтобы лепешка была вкусной и тонкой, ее надо раскатывать, все время раскатывать. А так долго, как наша мама, никто не катает, даже Роза. А сейчас я еду в Монтерей за мукой, она там дешевле.

Аллен Хьюнекер прижался к самому краю сиденья и с нетерпением ждал автобусной остановки.

Возвращалась Мария уже к вечеру.

– Скоро мы будем дома, — радостно сообщила она Линдо. — Смелей, дружок, теперь уже недалеко.

Мария сгорала от нетерпения. В порыве безумного мотовства она купила четыре леденцовые палочки, и это было еще не все. Она везла с собой подарок для Розы — пару широченных, вышитых маками шелковых подвязок. Она представляла себе, как Роза наденет подвязки и поднимет юбку — разумеется, чуть-чуть. Они поставят на пол зеркало и вдвоем будут смотреть на подвязки. Потом Роза встанет на цыпочки, и они расплачутся от счастья.

Во дворе Мария медленно выпрягла Линдо. Она знала, что чем больше оттягиваешь удовольствие, тем оно делается приятнее. Было тихо. Ни одной повозки, которая указывала бы на то, что в доме есть посетители. Мария повесила на место старую упряжь и вывела Линдо на пастбищe. Потом достала леденцы и подвязки и тихо вошла в дом.

Роза сидела за одним из столиков, молчаливая и сдержанная, мрачная, страдающая Роза. Глаза ее казались тусклыми и невидящими. Она сидела, положив перед собой на стол свои полные, сильные руки и стиснув кулаки. Когда в комнату вошла Мария, она не обернулась и ничем не показала, что видит ее. Мария замерла на месте и уставилась на сестру.

– Роза, — заговорила она робко, — я приехала, Роза.

Та медленно повернула к ней голову.

– Да, — сказала она. — Ты нездорова, Роза?

Взгляд потускневших глаз вновь обратился к столу.

– Нет.

– Я привезла тебе подарок, Роза. Посмотри-ка.

Она протянула ей ослепительные подвязки.

Медленно, очень медленно Роза перевела взгляд на роскошные красные маки, а потом взглянула в лицо Марии. Мария уже готова была издать восторженный вопль. Роза потупила глаза, и две крупные слезы покатились вниз по впадинкам у носа.

– Роза, ты видишь, что я тебе купила? Они тебе не понравились? Ты не хочешь примерить их, а, Роза?

– Ты моя маленькая славная сестренка.

– Роза, скажи мне, что случилось? Ты нездорова. Ну, ты ведь должна рассказать своей Марии. У нас кто-нибудь был?

– Был, — глухо ответила Роза. — Шериф был.

Мария так разволновалась, что затрещала без умолку. — Так, значит, шериф приходил? Ну, теперь наши дела пойдут отлично. Теперь уж мы будем богаты. А сколько энчилада, Роза? Скажи мне, сколько он заказал энчилада?

Роза стряхнула с себя оцепенение. Она подошла к Марии и обняла ее по-матерински.

– Бедная моя сестренка! — сказала она. — Мы больше не будем продавать энчилада. Нам опять придется жить по-старому, и у нас не будет новых платьев.

– Ты с ума сошла! Почему ты так странно со мной говоришь?

– Это все правда. У нас был шериф. «Поступила жалоба, — сказал он, — люди жалуются, что вы открыли нехороший дом». — «Это ложь, — ответила я, — ложь и оскорбление для нашей матери и для генерала Валлехо». — «Мне подана жалоба, — говорит он, — вы должны никого к себе не пускать, или я арестую вас за содержание нехорошего дома». — «Но это же ложь», — говорю я и пытаюсь все объяснить ему. А он снова: «Сегодня днем мне подана жалоба. А когда я получаю жалобу, я уже ничего не могу поделать. Потому что, видишь ли, Роза, — говорит он мне с дружеским видом, — я всего лишь слуга людей, подающих жалобы». А теперь ты сама видишь, Мария, сестренка моя, что нам снова придется жить по-старому.

Оставив потрясенную Марию, она вернулась к своему столу. С минуту Мария пыталась собраться с мыслями и вдруг горько разрыдалась.

– Успокойся, Мария, я уже обо всем подумала. Ты знаешь, нам и вправду придется голодать, если мы перестанем продавать энчилада. Не суди меня слишком строго за то, что я сейчас скажу тебе. Я твердо решилась. Вот что, Мария. Я поеду в Сан-Франциско и стану там скверной женщиной.

Голова ее склонилась на лежащие на столе полные руки.

Рыдания Марии утихли. Она на цыпочках подкралась к сестре.

– За деньги? — прошептала она с ужасом.

– Да, — горько плача, ответила Роза. — За деньги. За целую кучу денег. И пусть простит меня всемилостивейшая Мадонна!

Мария отошла от нее и, поспешив в прихожую, остановилась перед фарфоровым изображением Мадонны.

– Я ставила свечи, — говорила она плача. — Я каждый день приносила цветы. Святая Мадона, чем мы тебе не угодили? Как могла ты допустить такое?!

Потом она опустилась на колени и прочитала пятьдесят «Аве Мария!» Перекрестившись, она встала с колен с напряженным, но решительным лицом.

В соседней комнате Роза все еще сидела, склонившись над столиком.

– Роза, — громко сказала Мария. — Я сестра твоя. Я то же, что и ты. — Она с трудом глотнула воздух. — Роза, я поеду с тобой в Сан-Франциско и тоже стану скверной женщиной.

И тут самообладание покинуло Розу. Она встала со стула и раскрыла свои мощные объятия. Обнявшись, сестры Лопес долго плакали навзрыд.

Молли Морган сошла с поезда в Салинасе и почти час ждала автобуса. Большая машина была пуста: в ней ехали только шофер и Молли.

– Знаете, я никогда еще не бывала в Райских Пастбищах, — сказала она. — Далеко это от шоссе?

– Около трех миль, — ответил шофер.

– А найду я там машину до самых Пастбищ?

– Нет, если только вас кто-нибудь не встретит.

– Но как же туда добираются?

Шофер с явным удовольствием проехал по распростертому на дороге кролику.

– Я только мертвых давлю, — пояснил он виновато, — а тех, что попадают в свет фар, стараюсь как-нибудь объехать.

– Я понимаю, но как же мне все-таки добраться до Райских Пастбищ?

– Не знаю я. Наверно, пешком. Все пешком ходят, если их не встречают.

Когда он высадил ее у проселка, Молли Морган уныло подняла свой чемодан и зашагала в сторону холмов. Но вот, поравнявшись с нею, скрипнул тормозами старый фордовский грузовичок.

– В долину, мэм?

– Да, да, в долину.

– Тогда садитесь. Да вы не бойтесь. Я Пэт Хамберт. У меня свой дом в Пастбищах.

Молли бросила взгляд на запыленного человека, сидящего за рулем, и приняла приглашение.

– Я ваша новая учительница. То есть я надеюсь, что буду здесь учительницей. Вы не знаете, где живет мистер Уайтсайд?

– Ну еще бы, я как раз в ту сторону еду. Он у нас председатель попечительского совета. Сам я, знаете ли, тоже в совете. Мы там все гадали, какая вы… — Он вдруг смутился и покраснел под слоем пыли. — То есть я, конечно, хотел сказать, что вы собой представляете. С той учительницей мы, откровенно говоря, намаялись. Работала-то она хорошо, но уж больно часто болела. Да и нервная была. А потом и вовсе ушла из-за своих болезней.

• Предыдущая
• 23/44
• Следующая