Сочинения в двух томах. Том 2 - Юм Дэвид - Страница 84

Однако та же тревожная забота о счастье, которая порождает идею о невидимых разумных силах, не позволяет человечеству долго останавливаться на первоначальном простом представлении о них как о могущественных, но ограниченных существах, властелинах судьбы людей, но рабов рока и течения природы. Преувеличенные восхваления и лесть, воздаваемые людьми божествам, заставляют их вкладывать все более возвышенный смысл в идею последних; возвысив свои божества до крайних пределов совершенства, люди создают наконец атрибуты единства и бесконечности, простоты и духовности. Столь утонченные идеи в силу некоторого несоответствия обычному пониманию недолго сохраняют свою первоначальную чистоту; они нуждаются в поддержке представлений о посредниках, занимающих более низкое положение, или о подчиненных агентах, которые становятся между человечеством и его высшим Божеством. Эти полубоги, или промежуточные существа, более причастные человеческой природе и более близкие нам, становятся главными объектами поклонения и постепенно вводят обратно то идолопоклонство, которое перед тем было изгнано при помощи пылких молитв и панегириков, произносимых боязливыми и немощными смертными. Но так как эти идолопоклоннические религии с каждым днем впадают во все более грубые и вульгарные представления, они в конце концов сами себя разрушают и вследствие отвратительных представлений, образуемых ими о своих божествах, заставляют течение снова повернуть в сторону теизма. Но при этом чередующемся изменении человеческих мнений стремление вновь возвратиться к идолопоклонству бывает так велико, что даже крайняя осторожность бывает не в силах действенным образом воспрепятствовать подобному возврату. И это понимали некоторые теисты, в частности евреи и магометане, как явствует из того, что они запретили скульптуру и живопись и не позволяли изображать даже человеческие фигуры при помощи мрамора и красок, опасаясь, как бы в силу слабости, свойственной всему человечеству, отсюда не возникло идолопоклонство. Слабый ум людей не может удовлетвориться представлением о божестве как чистом духе и совершенном разуме, но естественно присущие людям страхи не позволяют им приписывать божеству малейший оттенок ограниченности и несовершенства. Они колеблются между этими противоположными мнениями. Все та же слабость влечет их вниз: от всемогущего и духовного божества к ограниченному и телесному, а от ограниченного и телесного божества к статуе или видимому изображению последнего. Все то же стремление возвыситься влечет их вверх: от статуи или материального образа к невидимой силе, а от невидимой силы к бесконечно совершенному божеству, творцу и владыке вселенной.

ГЛАВА IX

СВДВНЕНИЕ ВЫШЕУКАЗАННЫХ РЕЛИГИЙ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИХ ТЕРПИМОСТИ И НЕТЕРПИМОСТИ

Политеизм, или идолопоклонство, будучи основан исключительно на общераспространенных преданиях, страдает тем крупным недостатком, что им может быть узаконен любой обычай, любое мнение, какими бы варварскими или извращенными они ни были; тем самым он предоставляет полный простор для использования мошенниками легковерия, продолжающегося до тех пор, пока наконец нравственность и человеколюбие не окажутся изгнаны из религиозных систем человечества. В то же время идолопоклонство имеет то очевидное преимущество, что, ограничивая силы и функции своих божеств, оно естественно отдает должную дань богам других сект, других народов, а также признает возможным совместное существование различных божеств, обрядов, обычаев и преданий ¹⁴⁴. Теизм противоположен политеизму как по своим преимуществам, так и по своим недостаткам. Так как эта система предполагает существование одного-единственного Божества, которое является вершиной разума и благости, то при ее последовательном проведении она должна была бы изгнать из религиозного культа все легкомысленное, неразумное и бесчеловечное и показать людям самый яркий пример и самые убедительные мотивы справедливости и благожелательности. Однако эти значительные преимущества теизма если и не перевешиваются (ибо это невозможно), то до некоторой степени ослабляются неудобствами, проистекающими из пороков и предубеждений человечества. Поскольку признается один-единственный объект поклонения, почитание других божеств считается нелепым и нечестивым. Более того, это единство объекта, естественно, требует единства веры и религиозных обрядов и дает ловким людям предлог изображать своих противников нечестивцами (profane), заслуживающими как божеского, так и человеческого наказания. Ибо коль скоро всякая секта уверена, что только ее вера и ее культ угодны божеству, и коль скоро никто не может представить себе, чтобы одному и тому же существу были угодны различные и [даже ] противоположные обряды и принципы, то разные секты, естественно, начинают враждовать между собой и изливают друг на друга свое священное рвение и свою злобу—самые неистовые и непримиримые из всех человеческих страстей.

Дух терпимости, характерный для идолопоклонников как в древности, так и в новое время, вполне очевиден для всякого, кто хоть несколько знаком с сочинениями историков или путешественников. Когда дельфийского оракула спросили, какие обряды, какое служение угоднее всего богам, он ответил: те, которые установлены законом в каждом городе¹⁴⁵. В те времена даже жрецы допускали, по-видимому, возможность спасения иноверцев. Римляне обычно принимали богов покоренных народов и никогда не оспаривали атрибутов тех местных и национальных божеств, территорию которых они занимали. Религиозные войны и преследования, производившиеся древнеегипетскими идолопоклонниками, являются, правда, исключением из этого правила, но древние авторы объясняют их столь же исключительными и необыкновенными обстоятельствами. Различные египетские секты обожествляли различных животных, пребывавших в постоянной вражде друг с другом, и эти божества вовлекали своих приверженцев в такую же борьбу. Почитатели собак не могли долго жить в мире с поклонниками кошек или волков ¹⁴⁶. Но там, где это обстоятельство отсутствовало, египетское суеверие далеко не отличалось такой непримиримостью, как это обычно воображают. Так, мы узнаем из Геродота¹⁴⁷, что очень значительные денежные суммы были даны Амазисом на реконструкцию Дельфийского храма.

Нетерпимость почти всех религий, признававших единого Бога, столь же примечательна, как и противоположный принцип, свойственный политеистам. Непримиримый, ограниченный дух еврейской религии хорошо известен; магометанство выступило с еще более жесткими принципами, да и до сих пор оно предает, правда уже не сожжению, не костру, но проклятию, все остальные секты. Если среди христианских народов англичане и датчане стали придерживаться принципов терпимости, то эта особенность была результатом твердой решимости гражданских властей, шедшей вразрез с непрестанными усилиями духовенства и фанатиков.

Ученики Зороастра закрывали двери неба перед всеми, кроме магов ¹⁴⁸. Ничто не могло так помешать распространению завоеваний персов, как неистовства этого народа, направленные против греческих храмов и статуй. После падения персидского царства Александр, будучи политеистом, тотчас же восстановил культ вавилонян, который прежние их владыки, будучи монотеистами, постарались уничтожить¹⁴⁹. Даже слепая приверженность этого завоевателя к греческому суеверию не помешала ему приносить жертвы согласно вавилонским обрядам и ритуалу ¹⁵⁰.

Политеизм столь общителен, что даже крайнее озлобление и антипатия, с которыми он встречается в противоположных религиях, не в состоянии вызвать в нем отвращение к ним и удерживать его в удалении от них. Август сильно хвалил своего внука 1ая Цезаря за то, что последний, проходя через Иерусалим, не снизошел до того, чтобы приносить жертвы согласно еврейскому закону. Но почему, собственно, Август так горячо одобрил данный поступок? Да просто потому, что указанная религия признавалась язычниками низменной и варварской¹⁵¹.

Я осмеливаюсь утверждать, что никакое извращение идолопоклонства и политеизма не гибельно для общества в такой мере, как извращение теизма¹⁵², когда оно доведено до крайней степени. Человеческие жертвы карфагенян, мексиканцев и многих варварских народов ¹⁵³ едва ли превосходят своим числом жертвы инквизиции и преследований, практиковавшихся в Риме и Мадриде. Помимо того что пролитие крови в первом случае, возможно, меньше, чем во втором, помимо этого, говорю я, человеческие жертвы, будучи выбираемы по жребию или по каким-нибудь внешним признакам, не в столь сильной степени наносят ущерб остальной части общества, в то время как роковую месть инквизиторов вызывают такие качества, как добродетель, знание и любовь к свободе, и после изъятия [лиц, отличающихся подобными качествами], из общества оно остается в состоянии самого постыдного невежества, развращения и рабства. Незаконное убийство одного человека тираном гораздо вреднее, чем смерть тысячи людей вследствие чумы, голода или любого бедствия, которое губит всех без разбора.