Сочинения в двух томах. Том 2 - Юм Дэвид - Страница 25

С какой жадностью выслушиваются обычно чудесные рассказы путешественников, их описания морских и земных чудовищ, их повествования об изумительных приключениях, странных людях и диких обычаях! Но если с любовью к чудесному сочетается еще дух религиозности, то приходит конец здравому смыслу и свидетельства людей при таких условиях теряют всякое право на авторитетность. Религиозный человек может впасть в экстаз и воображать, будто он видит нечто в действительности нереальное; он может знать, что его рассказ — ложь, и тем не менее настаивать на нем с наилучшими намерениями, а именно ради служения столь святому делу. А если даже он не поддается подобному самообольщению, то тщеславие, возбужденное в нем столь большим соблазном, влияет на него сильнее, чем на других людей, находящихся в иных условиях; такое же сильное действие может оказать на него и личный интерес. Его слушатели могут не обладать, да обыкновенно и не обладают, достаточной рассудительностью для того, чтобы анализировать его свидетельство, а от той доли рассудительности, которая у них есть, они даже отказываются из принципа, когда дело касается таких высоких и таинственных вопросов. Да если бы они и были готовы прибегнуть к рассудку, страстность и пылкое воображение помешали бы его правильному применению. Их легковерие поощряет бесстыдство рассказчика, а его бесстыдство побеждает их легковерие.

Красноречие, достигшее высшей степени, оставляет мало места для разума или размышления; обращаясь исключительно к воображению или аффектам, оно пленяет податливых слушателей и усыпляет их ум. К счастью, оно редко достигает такой высоты; но если Цицерону или Демосфену лишь с трудом удавалось влиять на аудиторию, состоявшую из римлян или афинян, то любой капуцин, любой бродячий или оседлый проповедник может оказать на большинство людей гораздо более сильное влияние, если только он затронет их грубые и низменные страсти.

Многочисленные примеры вымышленных чудес, пророчеств и сверхъестественных событий, ложность которых во все времена обнаруживалась благодаря противоречивым свидетельствам или благодаря их собственной нелепости, в достаточной степени доказывают сильную склонность человечества к необычайному и чудесному и, разумеется, должны внушать подозрение ко всем подобным рассказам. Таков наш естественный образ мыслей даже по отношению к самым обыденным и наиболее вероятным явлениям. Например, нет слухов, которые возникали бы так легко и распространялись бы так быстро, в особенности в деревне и провинциальных городах, как слухи относительно свадеб; стоит двум молодым людям одинакового общественного положения повидаться раза два, чтобы все соседи тотчас же начали соединять их. Слух этот быстро распространяется благодаря тому удовольствию, которое каждый находит в передаче такой интересной новости, в ее распространении и в том, чтобы первому сообщить ее. И это так хорошо известно, что ни один здравомыслящий человек не верит этим слухам, пока их не подтвердят какие-нибудь более сильные доказательства. Разве не те же аффекты или же другие, еще более сильные склоняют большинство людей в высшей степени пылко и без колебаний верить во все религиозные чудеса и рассказывать о них?⁵⁴

В-третьих, сильным доводом против всех рассказов о сверхъестественном и чудесном является тот факт, что они во множестве наблюдаются преимущественно среди невежественных и диких наций; если же какие-либо из них вообще допускаются цивилизованным народом, то последний, наверное, унаследовал их от невежественных и диких предков, придавших им ту ненарушимую санкцию и авторитетность, которые всегда присущи общепринятым мнениям. Когда мы окидываем взором первоначальную историю всех наций, мы легко можем вообразить себя перенесенными в новый мир, где весь строй природы нарушен и каждый элемент проявляет свою активность совершенно иначе, чем ныне. Сражения, революции, чума, голод и смерть никогда не являются действиями тех естественных причин, с которыми мы знакомимся на опыте. Чудеса, предзнаменования, предсказания оракулов, небесные кары совершенно затемняют те немногие естественные события, которые перемешаны с ними. Но так как с каждой страницей эти чудеса становятся все более редкими, по мере того как мы приближаемся к просвещенным эпохам, мы вскоре начинаем понимать, что во всех этих случаях нет ничего чудесного или сверхъестественного, что во всем виновата обычная склонность человечества к необычайному и что, хотя склонность эту порой могут обуздать здравый смысл и знание, ее никогда нельзя искоренить из человеческой природы полностью.

Странно, может сказать всякий рассудительный читатель, просматривая [повествования] этих удивительных историков, что такие сверхъестественные события никогда не случаются в наши дни. Но, я думаю, нет ничего странного в том, что люди всегда были способны лгать. Вы, вероятно, видели достаточно примеров этой людской слабости, вы сами слышали, как бывали пущены в ход многие такие россказни о чудесах, к которым мудрые и рассудительные люди относились с презрением, после чего от них отказывалась даже толпа. Будьте уверены, что и те знаменитые вымыслы, которые так сильно распространились и достигли таких чудовищных размеров, имели подобное же начало, но, будучи посеяны на более плодородной почве, они так возросли, что наконец почти сравнялись с теми чудесами, о которых они повествуют.

Лжепророк Александр⁵⁵, теперь уже позабытый, но некогда пользовавшийся большой известностью, поступил с мудрой расчетливостью, выбрав сперва местом своих обманов Пафлагонию, где, как мы узнаем от Луки-ana, народ был в высшей степени невежествен, глуп и готов поверить самому грубому надувательству. Люди, живущие в отдаленных местах и по слабости своей неспособные изучить вопрос в надлежащей степени, не имеют возможности получить более точные сведения. Рассказы доходят до них преувеличенными, с сотнями подробностей; глупые люди прилежно распространяют обман, тогда как мудрые и образованные обычно довольствуются осмеянием его нелепости, не осведомляясь о частных фактах, с помощью которых он мог бы быть явно опровергнут. Таким путем вышеназванный обманщик, начав с невежественных пафлагонцев, смог приобрести затем в число своих последователей даже некоторых из греческих философов, а также людей, пользовавшихся высоким положением и почетом в Риме; он сумел даже настолько привлечь к себе внимание мудрого императора Марка Аврелия, что последний, понадеявшись на его обманчивые предсказания, решился на военную экспедицию.

Преимущества распространения обмана среди невежественных людей очень велики; если даже обман слишком груб, чтобы подействовать на большинство (а это, хотя и редко, иногда все же случается), у него гораздо больше шансов на успех в отдаленных странах, чем если бы он впервые появился в городе, прославившемся искусствами и науками. Самые невежественные и грубые из этих варваров распространяют слух о чуде за пределами своей страны; никто из их соотечественников не имеет достаточных сношений с другими людьми и не пользуется достаточным доверием и авторитетом, чтобы противостоять этому обману и раскрыть его. Склонность людей к чудесному может в силу этого проявляться вполне беспрепятственно, и, таким образом, рассказ, всеми отвергаемый в том месте, где он впервые был пущен в обращение, будет считаться достоверным на расстоянии тысячи миль оттуда. Но если бы Александр выбрал своим местопребыванием Афины, философы, обитавшие в этом прославленном центре учености, тотчас же распространили бы по всей Римской империи свое мнение о деле, и это мнение, будучи поддержано столь сильным авторитетом и подкреплено силой разума и красноречия, окончательно открыло бы людям глаза. Правда, Лукиан, случайно проезжая через Пафлагонию, имел возможность оказать ее жителям эту добрую услугу, но, как бы ни было это желательно, не всегда случается, чтобы каждый Александр встретил своего Лукиана, готового обнаружить и раскрыть его обман⁵⁶.