Против кого дружите? - Стеблов Евгений - Страница 32

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая

Нет, видно не дано мне счастливого свойства, никогда ничего не понимал я в женщинах, не разбирался, потому без конца и влюбляюсь легко, как мальчишка. Наверное, обиделся капитан, ведь я не ответил тогда ему, не расспросил, спустился в каюту, заперся и не выходил из нее до конца путешествия. Стало быть, выдумал я свою незнакомку? На фотографии в руках артиллериста была она, она вне всяких сомнений – такая пухленькая молоденькая «иностранка», почти девочка… Ну, а с другой стороны, отчего же выдумал? Не следует горячиться. Да не ревную ли я?! Действительно, тут еще вопрос… Тут еще большой вопрос! Да что там какая-то иностранка в сравнении с женой нашего офицера! И почему она плакала, когда пел монах?..

Однако буквально через полгода случилась оказия: пришлось опять побывать в тех краях по служебным делам.

И заново, скользя шаг за шагом, карабкался вверх я на скалы… в тканые пестротой долины… к недоступным ледяным маковкам… Зашел и в храм, огороженный розовым туфом. Не утерпел, постучался в мраморные покои. Открыл привратник, я пояснил, что был здесь давно и снова хотел бы видеть отца-настоятеля. Выяснилось: монах почивает, просил не будить. Затем, удалившись, привратник окликнул меня и пригласил все же войти.

В комнатах почти все сохранилось как было. Только вместо рисунков и аппликаций цветной телевизор. Пред ним в кресле сидел толстый, незнакомый старик в нижней рясе – смотрел хоккей…

Отцветали деревья, переизбирались парламенты, я женился, но не забыл той истории. Правда, отдаляясь, помянутая в суете, она казалась все более выдуманной и нереальной. Иногда я домысливал: влюблял машинистку и молодого монаха друг в друга, сводил конфликт в треугольник, сталкивая священнослужителя и артиллерийского капитана. Концовка с цветным телевизором представлялась особенно выигрышной. Одним словом – праздное сочинительство. Пустое это, пустое!

Но оставим теперь прозу, как литературный жанр и обратимся к прозе как таковой – к прозе жизни.

После крымско-кавказской неги Малороссия позвала, поманила полтавскими вечерами, гоголевской поэтикой. Без которой сердцу невесело моему, да мелко уму. Днем предавался купанью, борщу и вареникам. К ночи утопал в перине гостеприимного ложа, в свежепомазанной хатке за печкой, сливался ухом с транзисторным шумом, пытаясь понять, осмыслить «Свободу», услышать далекий «Голос Америки» или на крайность не так далекой «Немецкой волны». Они объясняли наперебой, что происходит там, куда летят стаями самолеты. 68-й год. Оккупация Праги. Конец «Пражской весны». Конец надеждам на размораживание социализма. И развитого и недоразвитого одновременно. Начало брежневского застоя. По приезде в Москву узнал весть нерадостную: «Урок литературы» запретили к прокату. Без объяснения причин положили на полку. До пражских событий фильм представлялся в Доме кино, анонсировался в центральной печати и вдруг канул в небытие. Как будто и не было его вовсе. Собственно говоря, в картине не было никакой политики. Попытка героя один день не врать приводила к курьезам, к нравственному переосмыслению, а вовсе не звала на баррикады. Но положили на полку десять картин. По принципу «как бы чего не вышло». И, несмотря на безобидность сюжета, почуяли в нашей работе что-то не то. В настроении, что ли, в расстегнутости существования, неподходящего для данного политического момента. После непостоянной хрущевской оттепели страна опять делала под козырек.

Мой персонаж в «Уроке литературы» следовал в буквальном смысле из кадра в кадр. Поэтому мы с Алексеем Александровичем Кореневым почти все решения принимали совместно. Знаменитая Валентина Серова через своих высокопоставленных поклонников ходатайствовала о возможности творческой реабилитации. Многолетний начальник актерского отдела «Мосфильма» Адольф Михайлович Гуревич просил Коренева дать шанс Серовой вернуться из небытия, утвердить ее в небольшой роли матери моей невесты. К сожалению, Валентина Серова страдала хроническим алкоголизмом, и я не советовал Кореневу рисковать, предложив вместо нее вахтанговскую Ларису Пашкову.

«Все стало вокруг голубым и зеленым», – поет время от времени неподражаемая Серова по телеку в давнем фильме «Сердца четырех». И мне стыдно теперь, что помешал ей вернуться к зрителю, на экран, помешал продлить жизнь этому чуду, которое называлось в кино для миллионов Валентина Серова, а за кулисами, среди товарищей в театре ласково-уважительно Тетя Валя. Вскоре она умерла. Не так давно телекомпания РЕН-ТВ в рубрике «Несостоявшиеся премьеры» вернула из тридцатилетнего плена наш «день без вранья», наш «Урок». Он остался живым несмотря на годы, но столько воды утекло… Иных уж нет, кто работал в картине, а те далече… Ушли в иные миры Лариса Пашкова, Евгений Леонов, Николай Парфенов. Уехала в штаты к отцу – генералу американской разведки Вика Федорова. Осталась там, вышла замуж. Там встретила дикую весть о гибели матери. Отсидевшая в сталинских лагерях за свой военный роман с атташе посольства Соединенных Штатов знаменитая Зоя Федорова была застрелена на старости лет у себя в московской квартире. Моя однокурсница и симпатия Валя Малявина – невеста по фильму – вышла не так давно из тюрьмы, куда попала по подозрению в убийстве собственного жениха. Об этом подробнее еще напишу. У фильмов, как у людей, случаются разные судьбы…

По возвращении из лета в Москву я оказался некоторое время полностью не у дел. Кино запретили, из театра ушел. Что дальше?

В ресторане Дома актера встретил режиссера Театра Ленинского комсомола Сергея Львовича Штейна:

– Что делаешь?

Рассказал.

– Что думаешь делать?

– Хочу попробовать себя в режиссуре.

– Иди ко мне в ассистенты. Я ставлю новый спектакль по пьесе Анчарова «Этот синий апрель».

Новый главный режиссер Театра Ленинского комсомола Владимир Монахов – невдохновенно-испуганный человек – встретил меня поначалу нормально. Договорились, что прихожу на актерскую ставку, но занимаюсь исключительно режиссурой вместе со Штейном. Пошли репетиции. Анализ, разбор материала. Застольный период.

Сергей Львович был человек ироничный и образованный, талантом лирический, мягкий, интеллигентный. Бережно относился к артистам. Пытался понять, подвести, не навязывая, к необходимому для него решению. Работали радостно и несуетливо. После работы, как правило, шли вместе обедать в ВТО или «Русскую кухню». Отношения становились все теплее, и я чувствовал, что Сергей Львович в меня влюбляется. Еще при Эфросе после моего ввода в его спектакль «До свидания, мальчики» Сергей Львович при поздравлении неожиданно поцеловал меня в губы. Я опешил. И Саша Збруев с улыбкой ответил на мой невысказанный вслух вопрос:

– Да-да! Ты разве не знал?

Я не знал, что Сергей Львович был «голубым» – человеком иной сексуальной ориентации. От обеда к обеду я все более ощущал себя не в своей тарелке. Стал даже сочувствовать, понимать женщин, которые вынуждены тяготиться маслянисто-игривым взглядом настырно ухаживающего мужчины. Каково им? А мне тем более, с моим характером. Терпеть не могу натяженности, невыясненности отношений. Молчал, молчал – и прорвало. После ухи, расстегайчиков и пятидесяти грамм в лоб спросил Сергея Львовича:

– Что бы вы сейчас хотели?

Мастер не растерялся, пошел в атаку:

– Хочу, чтоб поехали сейчас ко мне, легли на диван, сняли носки…

Я прервал его:

– Из глубокого уважения, Сергей Львович, я перед вами могу снять только шляпу.

Лицо его опрокинулось от моих слов. Не разговаривая мы вышли из ресторана к Пушкинской площади. В троллейбусе, через стекло возникла девушка перед глазами. Чуть-чуть беззащитное очарование – «о бон кураж!»

– Сергей Львович, простите, но мне пора.

– Куда?

– Туда!

– Не надо, Женя, – хотел воспрепятствовать, отговорить отчаявшийся влюбленный мастер.

Но тщетно. Троллейбусное видение увозило меня. Им оказалась студентка факультета музыкальной комедии, будущая опереточная примадонна Лия Амарфий.

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая