Про Бабаку Косточкину - Никольская-Эксели Анна Олеговна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/33
• Следующая

— Вот ещё!

— А давайте мы отведём её к моей тетке-гадалке? У неё как раз сеанс стоит пятьсот рублей, — предлагает Каланча. — Всю правду ей, сердечной, расскажет! Ничего не утаит!

В общем, за этими спорами просидели мы до вечера. Много было разных идей, но ни одной дельной. Кто-то даже звезду на небе Цецилии предложил подарить. Там в рассрочку можно оплатить. Но мы прикинули, нам десять лет как минимум всем классом эту звезду придётся отрабатывать.

Когда уже все было отчаялись, а я вспомнил, что Бабака дома с утра невыгулянная, меня вдруг осенило. Просто нашло какое-то озарение!

— А давайте купим ей щенка, — говорю. — Цецилия же, — говорю, — одинокая. Будет с кем коротать вечера.

Что тут началось! На меня все накинулись и давай целовать, обнимать! Обрадовались все — никто же с утра не ел ничего: голодные, по домам охота. В общем, на том и порешили, что завтра после уроков поедем на птичий рынок. Выбирать щенка.

Идти решили вчетвером: Валя, я, Нинель и Христаради. Но Гадов тоже увязался, хотя его не звали. На рынок мы пришли все такие воодушевлённые. Спорили ещё, кого лучше покупать — пуделя или тойтерьера. Дима всё какого-то мастино наполетано предлагал, чтобы как у отца, но за ним надо было ехать в питомник. За город.

Когда мы пришли в собачий сектор, пыл в нас сразу угас.

— Сколько, — спрашиваем у мужчины в рваном ватнике, — стоит ваш пуделишка?

Этот пуделишка нам сразу бросился в глаза. Сидит на дне коробки из-под торта, трясётся, кудельки у него по всей мордочке. А мужчина посмотрел на нас и отвечает с прохладцей:

— Две тысячи.

— Отдайте за пятьсот, не прогадаете! — мгновенно сориентировался Христаради.

Но мужчина даже не ответил ничего, отвернулся от нас и в небо смотрит.

Идём дальше. А дальше по курсу тётенька в спортивном костюме и енотовой ушанке на голове. Вокруг неё щенков видимо-невидимо!

И все в клетках, не в коробках каких-нибудь из-под тортов. Сразу видно: профессионал!

— Сейчас мы с ней сторгуемся по оптовой цене, — шепчет мне Христарди. — Нинелька, выбирай, какой нравится?

— Вот этот! — говорит Нинель и тычет пальцем в тойтерьера.

А у этого тойтерьера на шее голубой бант — мальчик, значит. В два раза бант тойтерьера больше, и как только Нинель его разглядела?

— Берём этого за пятьсот, не торгуясь! — говорит Дима тётеньке и широким жестом протягивает деньги.

— Ишь шустрый какой! — ухмыляется тётенька и показывает нам золотой зуб во рту. — За пятьсот, мальчик, ты у мёртвого осла уши купишь.

— Прямо акулы бизнеса, а не любители животного мира, — обиделся Дима. — Надо папе сказать, чтобы он эту шайку-лейку приехал разогнал.

Папа у Димы может. Он у Димы депутат Государственной Думы.

Долго мы ещё ходили по рядам — отвернулась от нас фортуна. Никто из торговцев нам навстречу не шёл. Никто в наше положение не попытался войти.

— Сквалыги! — негодовал Юрка Гадов. — Таких к животным на пушечный выстрел нельзя подпускать!

— Ой, гляньте! — вдруг кричит Нинель. — Таксочка! Ой какая сладенькая!

И правда. Глядим: в корзинке прямо на земле сидит маленький такой щеночек таксы, разглядывает нас умными глазёнками. А возле него древняя старушка в пуховом платке. Но мы к ней сразу не подошли, мы учёные. Стоим в сторонке, интереса к щеночку не проявляем. Прикидываем с какого боку лучше обаять старушку, чтобы не прогадать. Но она сама вычислила нас, хитрая.

— Что, ребятки, нравится? — спрашивает шёлковым голоском и кивает на щенка.

Но знаем мы этих милых старушенций! Такая обвесит — глазом не моргнёт. Она параллельно с щеночком говядиной ещё торговала.

— Нет, бабушка, — отвечаем, — не нравится. Мы просто так тут стоим, прохлаждаемся.

— Нравится-нравится, — старушка опять говорит, — по глазам вижу.

— Да что вы, женщина? У нас и денег-то нет. — Валя делает непонимающие глаза.

— Нету? — Старушка заметно огорчилась. — Ну что ж, на нет и суда нет.

— Ты чего, Амфитеатров! — пихает его в бок Нинель. — Уйдёт же собачка!

— А вообще, знаете что? — говорит вдруг старушка. — А забирайте за так!

— Как это за так? — удивляется Гадов.

— Даром, значит. Отдаю!

Мы стоим в замешательстве, глядим друг на друга, моргаем.

— Ну, чего же вы? Забирайте, говорю, пока не передумала.

— Ой, бабушка, спасибо огромное! — Первой из нас опомнилась Нинель. — Давайте мне, я его в курточку засуну, за пазуху. Это мальчик?

— Девочка. Только за пазуху её не надо, мало ли…

— А как её зовут?

— Матильда.

— А что она ест?

— Всё.

Забрали мы щеночка и на радостях ещё зашли в зоомагазин. Купили Матильде ошейник с поводком и килограмм жевательных косточек.

Вот Цецилия Артуровна-то обрадуется! А до понедельника решили, что Матильда поживёт у меня.

Под чутким Бабакиным руководством.

— Это крыса, — с порога заявила Бабака. — Екатерина Алексеевна, ваш мальчик принёс в дом крысу. Немедленно примите меры.

— Ты с ума сошла? Это такса! Породистая кроличья такса. Гляди, какие у неё острые зубы!

— Сын, ты сердобольный мальчик, и это похвально, — говорит папа. — Но крыса — это уже слишком. Когда ты привёл в дом Бабаку, мы понегодовали-понегодовали, но смирились. А крысы должны жить в подвалах. Или в канализациях. Ей с нами будет нехорошо.

— Да как вы не понимаете? — горячусь я. — Это подарок для Цецилии Артуровны! На день рождения! Этого щенка мы купили у бабушки на базаре.

— На какие деньги, позволь узнать? — строжится папа.

— Мы скинулись всем классом! — Про то, что Матильда досталась нам бесплатно, я решил не говорить. — Это самая настоящая такса!

— Крыса, и это моё последнее слово, — говорит Бабака и уходит в комнаты.

— Давайте проведём эксперимент, — предлагаю я. — Сейчас я дам ей палец, и если Матильда — крыса, она меня цапнет. А если нет, то просто лизнёт, — говорю я и смело сую ей палец.

— А-а-а-а-а! А-А-А-А!

— Что и требовалось доказать, — доносится из комнат. — Надо от неё избавляться. Пока ещё не поздно.

В полночь мы накормили Матильду говядиной и отнесли в подвал. Не скрою, мне немного взгрустнулось, когда я смотрел ей, убегающей, вслед. Но папа обнял меня и сказал:

— Будь мужественным, сынок, — и похлопал меня по плечу.

В ту ночь я не мог уснуть и по привычке считал овец. Но вместо овец почему-то считались крысы. Они шли бодрым аллюром, уткнувшись носами в землю. Лишь одна обернулась и посмотрела на меня с укором.

— Эх, Костя, Костя… — безмолвно сказали её голубые глаза.

— Костя, ты с ума сошёл! Зачем ты снова приволок эту крысу?

Мама стояла на табурете посреди кухни, а из Бабакиной миски, не обращая ни на кого внимания, лакала молоко Матильда.

— Она меня объедает! — возмутилась Бабака. — Кошмар!

— А гостей за порог выставлять — это, по-твоему, не кошмар? — не отрываясь от миски, сказала крыса. — Мне бетонную стену всю ночь пришлось грызть, чтобы в отчий дом вернуться!

— Чего она там пищит? — испугалась мама. — Я, между прочим, на седьмом месяце! Меня, между прочим, пугать нельзя!

— Она говорит, что сейчас покушает и уйдёт, — объясняет Бабака.

— Как же, размечталась! Не ты меня приглашала, не тебе и выдворять! Костя, ты меня больше не выгонишь? — Матильда посмотрела на меня с укором. — Там, в подвале, знаешь как сыро и холодно?

— Мотя, пойми, я бы с удовольствием, но ведь я не один тут живу. Нас четверо, и большинством голосов решено, что нам не по пути…

• Предыдущая
• 22/33
• Следующая