Лунный свет тебе к лицу (Ты обратилась в лунный свет) - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 18

«Ньюпорт особенный», — думала она, возвращаясь по Оушн-драйв домой к Нуале.

«К себе домой», — поправила она себя, все еще удивляясь. У Малкома Нортона была договоренность с Нуалой о продаже дома. Мэги это знала. «Он хотел со мной поговорить, — вспомнила она. — Конечно же о доме. Хочу ли я его продать? — спросила она себя. Вчера вечером, я бы сказана „возможно“. Но теперь, в данный момент, у этого прекрасного океана, и в этом дивном, тихом городе, на этом чудесном острове — я не уверена».

«Нет. Решать надо прямо сейчас. — подумала она. — Я ни за что его не продам».

В 16.30 сестра Зельда Маркей освободилась от работы и, как положено, отправилась в кабинет доктора Bильяма Лейна. Она знала, что ее вызовут на ковер, и знала почему: Грета Шипли снова пожаловалась на нее. Ну что ж, сестра Маркей была готова к встрече с доктором Ленном.

«Вы только посмотрите на него, — подумала она с презрением, встретив его хмурый взгляд. — Бьюсь об заклад, он не отличит корь от ветрянки или тахикардию от сердечной недостаточности».

Он хмурился, но предательские капли пота на лбу рассказали сестре Маркей, как ему было неловко. Она решила его выручить, потому что знала, что нападение лучшая форма защиты.

— Доктор, — начала она, — я знаю все, что вы хотите мне сказать: миссис Шипли пожаловалась, что я вхожу к ней без стука. Дело в том, что миссис Шипли много спит, гораздо больше, чем всего несколько неделю тому назад, и это меня обеспокоило. Это, вероятно, только эмоциональная реакция на смерть ее подруги, но, уверяю вас, я открываю ее дверь, только когда нет ответа на второй стук.

Она заметила неуверенность в глазах Лейна, перед тем как он заговорил.

— В таком случае, мисс Маркей, если миссис Шипли не ответила, советую вам, прежде чем войти, приоткрыть дверь и позвать ее. Дело в том, что она начинает очень нервничать по этому поводу, и я хотел бы остановить это, пока не возникла настоящая проблема.

— Но, доктор Лейн, если бы я не вошла к ней в комнату позавчера, когда у нее был этот приступ, могло бы случиться самое страшное.

— Приступ быстро прошел, ничего опасного. Я ценю ваше старание, но не намерен терпеть жалобы. Надеюсь, мы друг друга поняли, мисс Маркей?

— Конечно, доктор.

— Миссис Шипли собирается сегодня выйти к обеду?

— О да. Она не только выйдет, у нее сегодня гостья, мисс Холлоувей, падчерица миссис Моор. Миссис Лейн об этом доложили. Она сказала, что мисс Холлоувей хочет забрать художественные принадлежности.

— Понимаю. Благодарю вас, мисс Маркей.

Как только та ушла, он позвонил домой жене. Когда Одиль ответила, он зачастил:

— Почему ты не сказала мне, что Мэги Холлоувей будет сегодня здесь на обеде?

— А какая разница? — ответила Одиль обиженным тоном.

— Разница в том, что... — Лейн закрыл рот и глубоко вздохнул. О некоторых вещах лучше помолчать. — Я должен знать обо всех приглашенных на обед, — нашелся он. — Для того чтобы всех их поприветствовать.

— Знаю, дорогой. Я распорядилась о нашем обеде в пансионате сегодня. Миссис Шипли вежливо отказалась, когда я предложила ей и ее гостье пообедать за нашим столиком. Но ты хотя бы сможешь поговорить с Мэги Холлоувей после.

— Хорошо, — Он помолчал, будто хотел еще что-то сказать, но передумал. — Буду дома через десять минут.

— Поспеши, если хочешь успеть освежиться. — От звонкого смеха Одиль Лейн заскрипел зубами.

— Дорогой, раз уж гостям рекомендовано наряжаться к обеду, то, думаю, директор и его супруга должны подавать хороший пример, не так ли?

В кампусе Хатчинсон у Эрла Бейтмана была маленькая квартира. Он нашел небольшой колледж свободных искусств, расположенный в тихом уголке Провиденса, идеальное место для подготовки к лекциям. Затмеваемый другими институтами района, Хатчинсон тем не менее отличался высокими требованиями к обучению, а курс антропологии Эрла считался его главной достопримечательностью.

«Антропология: наука, изучающая происхождение, физическое и культурное развитие, расовые характеристики, обычаи и верования человечества». Эрл, начиная каждый новый курс, заставлял студентов выучить эти слова. Он любил повторять, что разница между ним и его коллегами была в том, что он сознавал: истинное знание людей и культуры начиналось с изучения их ритуалов погребения.

Эта тема не переставала восхшцать его и его слушателей, что следовало из растущей популярности Эрла Бейтмана как спикера. Фактически уже полтора года несколько национальных лекторских контор присылают ему письменные приглашения выступить и качестве спикера на приемах пли обедах за приличное вознаграждение.

Ему льстили эти письма: «Насколько мы понимаем профессор, вам удается сделать тему смерти занятной», — обыкновенно было написано в них. Он находил подобные предложения выгодными. Теперь его гонорар за выступление составлял три тысячи долларов плюс расходы, а предложений поступало больше, чем он мог принять.

В среду последнее занятие начнется в два часа дня, после чего у него еще будет время отшлифовать речь для женского клуба и ответить на письма. Одно письмо его заинтриговало так, что он постоянно о нем думал.

Кабельное телевидение обратилось к нему с просьбой подобрать достаточный материал для серии получасовых видовых телевизионных программ на тему о культуре захоронения. Вознаграждение, скорее всего, будет незначительным, но в письме подчеркивалось, что для многих подобные передачи стали очень выигрышными.

«Достаточный материал? — обиженно подумал Эрл, положив ноги на кофейный столик. — Конечно, у меня материала предостаточно, — размышлял он. — Например, посмертные маски. Никогда не выступал на эту тему. Они были у египтян и римлян. Флорентийцы начали делать их лишь в конце четырнадцатого века. Немногим известно, что есть посмертная маска Джорджа Вашингтона, его спокойное и даже благородное лицо в вечном покое, без намека на плохо подогнанные деревянные зубные протезы, которые при жизни сильно портили его лицо».

Сложность состояла в том, чтобы внести элемент здорового любопытства так, чтобы интерес к обсуждаемым людям исключал нездоровый оттенок и выглядел бы как простое человеческое сочувствие.

Содержание сегодняшней лекции навело Эрла на мысль о множестве других возможных тем. Сегодня, конечно, он будет говорить о траурном одеянии на протяжении веков. Но его исследования показали, что книги по этикету является богатым источником для поиска и другого материала.

Некая Эми Вандербилт в своих «Правилах хорошего тона», на которые он тоже ссылался, полвека тому назад рекомендовала подвязывать язычок дверного колокольчика, дабы не тревожить покойного и избегать слов «смерть», «умер», «покойный» или «убитый», выражая соболезнования.

Колокольчик! Викторианцы страшились быть похороненными заживо и устанавливали на могилах колокольчик, веревочкой или лентой соединенный через отверстие в гробу с безымянным пальцем покойного, чтобы похороненный заживо мог позвонить, извещая, что он не умер. Но он никогда и ни за что не коснется этот темы снова.

Эрл знал, что у него хватит материала для любого количества программ. «Можно даже прославиться», — думал он. Он, Эрл, над которым в семье всегда смеялись, он им всем покажет — этим мерзким, грубым кузенам, этим незаконнорожденным потомкам сумасшедшего, корыстолюбивого вора, обманом и интригами достигшего богатства.

У него заколотилось сердце. «Не думай о них! — предупредил он себя. — Сосредоточься на лекции и на подборе тем для кабельного телевидения». Была еще одна тема, над которой он работал и знал, что ее хорошо примут.

Но… сперва он выпьет. «Только один стакан», — пообещал он себе, приготавливая очень сухой мартини в своей комбинированной кухне-столовой. Сделав первый глоток, он не думал, что часто перед смертью близкие будущей жертвы испытывают нечто вроде беспокойства или предчувствия того, что должно случиться.