Возьми мое сердце - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 8

Она была несказанно рада повидать их всех, но ее мысли и на отдыхе то и дело возвращались к предстоящему процессу. Весь июль и август Эмили дотошно опрашивала тех свидетелей, которых собиралась вызвать в зал суда, и их показания прочно отпечатались в ее памяти.

Такая интенсивная подготовка стала для Эмили поворотным пунктом и в принятии гибели Марка. Ей по-прежнему страшно его недоставало, но ее больше не мучила неотступная мысль, когда-то посещавшая по десять раз и день: «Если бы только он жил, если бы только он жил...»

По мере того как перед Эмили проходила череда из восемнадцати свидетелей, ее внимание все больше приковывал образ Грега Олдрича. Он приобрел особую зримость, когда друзья жертвы поведали Эмили о том, как нервничала Натали, проверяя после обеда или ужина звонки и сообщения на мобильнике, где неизменно обнаруживалось одно, а то и больше посланий от Грега с мольбами не губить их брак.

«Я сама не раз видела, как она принималась плакать ни с того ни с сего, — сердито признавалась Лайза Кент, давняя и близкая подруга Натали. — Грег вовсе не был ей безразличен; более того, Натали, конечно же, любила своего мужа. Просто они не совпали в браке. Натали надеялась, что он и дальше сможет оставаться ее агентом, но очень скоро ей стало ясно, что Грег слишком неравнодушен к ней и это станет помехой для постоянных встреч и контактов, пусть даже на деловой основе...»

У Эмили не было повода сомневаться в показаниях Кент.

В пятницу ближе к вечеру, за три дня до начала процесса, Тед Уэсли вызвал Эмили к себе в кабинет. Лишь взглянув на прокурора, Эмили поняла, что тот в приподнятом настроении.

— Закрой-ка дверь, — попросил он. — Хочу поделиться с тобой радостью.

— Кажется, я догадываюсь, — заметила Эмили. — Вы получили новости из Вашингтона?

— С четверть часа назад. Сообщаю тебе первой во всей конторе. Завтра президент объявит о том, что назначает меня генеральным прокурором!

— Тед, вот здорово! Какая честь! Вы в первую очередь заслуживаете эту должность.

Эмили не скрывала своей искренней радости за начальника.

— Тем не менее, спешить мне туда не придется. Слушания в Сенате перед утверждением займут ближайшие несколько недель, и я даже рад, что именно так все сложилось. Мне хочется понаблюдать за процессом над Олдричем; не могу дождаться, когда этот тип загремит в тюрьму.

— И я тоже. Как нам повезло, что Истон запомнил гостиную Олдрича в таких подробностях! Конечно, биография у него небезупречна, но вот интересно, как Мур станет оправдываться на этот раз?

— Также у нас есть звонок с мобильника Олдрича на мобильник Истона. Не представляю, как Мур собирается из этого выкручиваться. — Уэсли откинулся на спинку кресла. — Эмили, не стану скрывать, я выслушал в своем кабинете немало возражений, когда передавал тебе это дело. Я выбрал тебя, потому что уверен: ты готова к такому процессу. Думаю, тебе вполне по силам выиграть его в суде.

Эмили с унылой улыбкой ответила:

— Если бы вы еще подсказали, как можно превратить Джимми Истона, который даже с виду негодяй, в добропорядочного свидетеля, я была бы вам признательна до конца дней своих. Для слушания мы купили ему темно- синий костюм, но, конечно же, он смотрится на Истоне как на корове седло. Я уже говорила вам: в тюрьме во время допроса я заметила, что почти вся вакса, слава богу, сошла с его шевелюры, однако это не сильно изменило нашего свидетеля.

Уэсли задумчиво нахмурил брови.

— Эмили, меня совершенно не волнует, как Истон выглядит. У тебя в арсенале — звонок Олдрича на его мобильник и описание гостиной. Даже если Истон и облажается, эти две улики отмести невозможно.

— Тогда почему Мур довел дело до суда, ни разу не предприняв попытки обсудить с нами возможность снисхождения, даже когда возник этот Истон? Остается только гадать, что у них есть в запасе и сможет ли наш воришка выдержать перекрестный допрос Мура.

— Скоро мы это узнаем, — дрогнувшим голосом отозвался Уэсли.

Эмили сразу уловила перемену в тоне шефа и решила, что понимает причину. «Он переживает, что Олдрича могут оправдать, — подумала она. — И это будет не только мое поражение. Все спишут этот провал на его несостоятельность — ведь именно он поручил мне вести дело. Не лучший способ открыть слушания в Сенате перед утверждением на должность».

Еще раз поздравив Уэсли с назначением, Эмили поехала домой, но рано утром уже сидела в своем кабинете, пересматривая в который раз материалы дела. Оба выходных она задерживалась на работе допоздна.

«Слава богу, что есть Зак», — не однажды отмечала про себя Эмили в течение всех этих дней. Она вспоминала, с какой неохотой поначалу включила его в число своих шапочных знакомых, теперь же испытывала облегчение и была благодарна Заку за то, что он кормил и выгуливал Бесс. Он выручил Эмили, даже когда она на короткое время уезжала на отдых, убедив, что не надо сдавать собаку в питомник. «Мы уже подружились, — как всегда, робко и застенчиво сообщил сосед. — Под моим присмотром ей будет хорошо».

Однако Эмили совсем не понравилось, что в воскресенье вечером, когда она в десять часов, наконец, вернулась с работы, Зак сидел перед телевизором на ее веранде с Бесс на коленях.

«Вот, развлекаем друг дружку, — с улыбкой пояснил он. — Вы, наверное, ужинали с приятелями?»

Эмили хотела, было, ответить, что заранее подготовилась к сверхурочной работе и взяла с собой сэндвич и фрукты, но что-то ее остановило. Она была вовсе не обязана отчитываться перед соседом. В тот же момент ее пронзила догадка, что Зак в своем одиночестве, пусть даже неосознанно, понемногу переключил внимание с Бесс на саму хозяйку. От подобного предположения по спине Эмили поползли мурашки, она даже вздрогнула.

Воскресным вечером, непосредственно перед началом процесса, Ричард Мур и его сын Коул, помогавший готовить защиту, ужинали вместе с Грегом Олдричем и его дочерью Кейти в клубном ресторане, располагавшемся в доме, где жил Олдрич. Они заранее заказали одну из частных комнат, где можно было общаться без опаски и в то же время оградить Олдрича от любопытствующих взглядов других посетителей.

Ричарду, прирожденному балагуру, удалось за салатами и закусками добиться от Грега и Кейти не только улыбок, но даже смеха. Перед подачей десерта Кейти, явно повеселевшая, вдруг поднялась.

— Я дала папе слово, что, если он позволит мне остаться дома, пока идет суд, я буду вовремя готовить все задания, которые мне присылают. Начну прямо сейчас.

— Какая сильная и развитая у вас дочь, хоть и ребенок, — заметил Мур после ухода Кейти. — Вы прекрасно ее воспитали.

— Она и меня не перестает удивлять, — признался Олдрич. — Кейти предупредила, что не останется на десерт, поскольку нам троим наверняка есть, о чем поговорить в эти последние часы. Вероятно, она не ошиблась?

Ричард Мур посмотрел на своего клиента, сидящего напротив. За полгода, истекших с предъявления обвинения, Грег постарел на десяток лет. Он сильно похудел, и, хотя его лицо по-прежнему было привлекательным, под глазами залегли темные круги.

Коул, моложавая копия Ричарда, с головой окунулся в материалы дела и уже выражал отцу озабоченность по поводу исхода процесса. «Папа, ну как же он не понимает, что в его интересах подать прошение в суд? Как ты считаешь, почему он упорно противится тому, чтобы мы обсудили такую возможность с прокурором?»

Над этим вопросом Ричард Мур и сам неоднократно размышлял и, кажется, нашел на него ответ. Грегу Олдричу необходимо было убедить не только присяжных, но и самого себя в собственной невиновности. Всего однажды Грег упомянул о том, как, придя домой в то утро, когда погибла Натали, удивился, почти испугался, увидев, что его пробежка заняла больше двух часов. «Неужели он настолько отказывался поверить в содеянное, — думал Мур, — что сознание само отгородило его от ужасных воспоминаний? Наверняка, ведь мне приходилось сталкиваться с подобной реакцией. И мы с Коулом склоняемся к мысли, что убийство, с большой долей вероятности, — дело рук Олдрича...»