Маска (СИ) - "Jeddy N." - Страница 37

• Предыдущая
• 37/47
• Следующая

  - Что ж, - философски сказал тогда Чезаре, - пусть потешится. Вся слава досталась ему, хотя я уверен, что победой он обязан целиком генералу Кордобе. Надо бы сказать отцу, чтобы не обидел испанцев при дележе наград, не то его любимчика пырнут кинжалом или насадят на шпагу где-нибудь в подворотне.

  Я сознавал, что он прав. Явившись вечером к герцогу Гандии, я не застал его, и мне сказали, что он уехал навестить сестру. Раздосадованный и встревоженный, я вернулся к себе, ругая Джованни за безрассудство. Среди дворян было слишком много недовольных, и я готов был поклясться, что у герцога врагов гораздо больше, чем друзей, но он продолжал делать все, что хотел, нимало не заботясь о своей репутации и даже безопасности. На самом же деле мне отчаянно хотелось увидеть его, и я злился, сознавая, что занимаю в его жизни далеко не то место, на которое претендовал. Он действительно любил женщин, а я всего лишь сумел доставить ему небольшое удовольствие, о котором он, похоже, теперь стремился забыть.

  Как всегда, в поисках утешения я отправился к моему господину и нашел его лежащим в постели возле спящей незнакомой мне девушки. Он был пьян как свинопас и рассматривал на свет полупустую бутылку.

  - А, Андреа... - Он махнул рукой, давая мне знак приблизиться. - Взгляни, как тебе нравится эта малышка?

  Я поначалу с недоумением воззрился на бутылку, но Чезаре с ухмылкой похлопал по бедру красавицы. Она что-то пробормотала во сне и сбросила его ладонь.

  - Монна Дамиата, потрясающая сучка... Ее любовь обошлась мне в пятьдесят дукатов, но оно того стоило. У нее не тело, а настоящий огонь. Андреа, мне нехорошо... Кажется, меня отравили.

  - Вы просто пьяны, - сердито сказал я, отбирая у него бутылку. - Постарайтесь уснуть. Если хотите, я посижу с вами.

  - Да, пожалуй. Черт... - Схватив мою ладонь, он потянул меня к себе и стал настойчиво обнимать. - Разденься, я хочу видеть тебя...

  Борясь с отвращением, я сбросил плащ, снял камзол и рубашку и остался в одних тонких полотняных штанах. Чезаре засмеялся.

  - Не бойся. Я ничего от тебя не потребую... Просто сядь рядом. Помнишь, как ты напился в первый раз? Нет, ну конечно, где тебе помнить... Да и ладно. Ты был глупым мальчишкой, и ты мне чертовски нравился, несмотря на свою неуклюжесть и неотесанность. Я мог бы взять тебя тогда... Но мне хотелось стать тебе другом, а не хозяином. А ты тогда так ничего и не понял...

  - Но я понял теперь, - улыбнулся я, взяв его за руку и поцеловав в щеку. - Поэтому возвращаю долг.

  Он посмотрел на меня и засмеялся, а затем закрыл глаза. Я поглаживал его пальцы, глядя, как он постепенно успокаивается и проваливается в сон, потом осторожно встал, забрал одежду, пошел в свою комнату и там, упав на кровать, сжал руками голову. Иногда за жестокостью, цинизмом и несдержанностью Чезаре внезапно проглядывал человек - искренний, страстный, тот, которого я все еще любил. Его слова перевернули мою душу. Я слишком многим был ему обязан... но значило ли это, что я не имел права полюбить другого?

  В последующие дни я подчеркнуто избегал герцога Гандии, хотя несколько раз видел его то идущим к мессе, то в покоях его святейшества папы, то просто в коридорах дворца. Однажды я заметил, что он смотрит на меня, но отвел глаза прежде, чем он успел подать мне какой-либо знак. Я повсюду сопровождал Чезаре, почтительно держась на шаг позади него, и выполнял небольшие поручения, которые он давал мне.

  К Пасхе в Ватикане готовились с особой тщательностью, поскольку его святейшество собрался превратить ее не только в церковный праздник, но и в грандиозное торжество по случаю победы над врагами Рима. Каждый день Страстной недели к кресту в базилике Святого Петра стекались толпы людей, спешивших получить отпущение грехов и принести дары. Вечерами после службы аббаты под руководством кардинала-канцлера и секретаря камеры собирали подношения и пересчитывали золото, а наутро все начиналось сначала.

  Пасхальное воскресенье стало поистине триумфом великолепия и блеска папского могущества. В соборе на торжественное богослужение папы собрались все кардиналы и римская знать, а также послы и многочисленные паломники. Я видел герцога Джованни Борджиа, Лукрецию с ее мужем герцогом Сфорца, приехавшим из Пезаро, юного Хофре, младшего сына папы, с его красавицей женой Санчией (которую, как я знал, Чезаре успел почтить особым вниманием). Вся семья его святейшества была в сборе, даже среди кардиналов было двое его родственников из Испании.

  После службы процессия медленно потянулась из собора, сверкая на ярком весеннем солнце парчой с золотым шитьем и драгоценностями. Роскошь облачения самого папы превосходила все, что я видел. Он казался особенно величественным, шествуя в окружении служек и кардиналов. Не удивительно, что перед ним преклонялись как перед живым богом. Я находился возле Чезаре, который, занимая не слишком высокое положение в коллегии кардиналов, шел далеко от папы. Пройдет еще несколько лет, подумал я, и он войдет в главную семерку кардиналов; может быть, однажды он так же встанет во главе пасхальной процессии с драгоценной тиарой на голове, держа в руках белый посох...

  Торжества длились до поздней ночи; утомленный событиями дня, я решил вернуться к себе и лечь спать. У дверей трапезной меня перехватил слуга, одетый в цвета герцога Гандии, и вложил мне в руки записку.

  "Приходи немедленно".

  Джованни был краток, к тому же это звучало как приказ, а я все же не был его лакеем... Но не подчиниться я не мог. Надев маску, которую теперь постоянно носил с собой, я направился в его комнаты.

  Он ждал меня в спальне, лежа в постели. Когда я вошел и прикрыл за собой дверь, он сдержанно улыбнулся:

  - Андреа? Это ты?

  Я снял маску, гадая, полностью он раздет под покрывалом или лишь до пояса. Во мне начало пробуждаться желание.

  - Боже, да тебя бы родная мать не узнала. Я так тебя ждал...

  - У вас теперь много дел, ваше сиятельство, - с упреком сказал я. - Было бы преступно с моей стороны отнимать ваше время своими посещениями.

  - Прекрати. Сядь и говори, в чем дело.

  Я присел на край кровати. Близость Джованни волновала меня, мешая собраться с мыслями. Так легко было бы протянуть руку и коснуться его груди... Он выжидающе смотрел на меня, и я не мог понять, что он чувствует.

  - Вы вернулись в Рим победителем, - начал я. - Вероятно, вам недоставало женского общества...

  - Что поделаешь, война мало располагает к удовольствиям плоти. - Его улыбка получилась неловкой. - Я действительно скучал.

  - Что же мешало вам найти оруженосца или пажа, который развеял бы вашу скуку?

  - Проклятье, Андреа! Ты же знаешь...

  Я склонился ближе к нему, борясь с желанием и злостью.

  - О да, я знаю. Вы не такой, верно? Вам не доставляют радости любовные утехи с мужчинами...

  Он вздрогнул, мягко взял меня за запястье и проговорил:

  - Ты прав. Я никогда не думаю о других мужчинах так, как о тебе. Ты - единственный. Радость обладания женщиной для меня уже не столь сильна, как прежде, и мое тело жаждет иных ласк. Я не знаю, что происходит, и боюсь этого. Мне достаточно лишь пожелать - и самые красивые мальчики в Риме будут принадлежать мне. Но они не нужны мне, Андреа, ни один из них. Я постоянно думаю о тебе, о твоих руках, о твоем теле, о том, что ты делал со мной... Я стыжусь признаться в этом даже самому себе, потому что это позор и унижение.

  Опустив глаза, он почти бессознательно поглаживал меня по руке.

  - Теперь вам легче? - прошептал я, обнимая его.

  Он не ответил, лишь порывисто прижался к моим губам долгим, страстным поцелуем. Упав рядом с ним на постель, я гладил его обнаженные плечи и грудь, снова и снова повторяя его имя в восторженной муке разрушающей душу любви.

  - Как я жил без вас прежде!.. Зачем вы ночами ходите к куртизанкам? Ведь я так ждал вашего возвращения, а вы...

• Предыдущая
• 37/47
• Следующая