Собрание сочинений в 10 томах. Том 10 - Хаггард Генри Райдер - Страница 67
- Предыдущая
- 67/149
- Следующая
Читатели, конечно, помнят, что в Коре мы нашли бессмертную женщину. Там, среди ярких вспышек и испарений Источника Жизни, она призналась в своей мистической любви; участь, постигшая ее у нас на глазах, столь ужасна, что даже теперь, по происшествии стольких лет, меня пронизывает трепет при одном воспоминании о случившемся. Что же сказала Айша перед уходом? «Не забывай меня… сжалься надо мной в час моего позора; я возвращусь и снова буду прекрасной, клянусь, так будет…»
Но я не могу излагать всю эту историю заново. Есть книга: человек, которому я поручил ее опубликовать, выполнил свое обязательство; есть основания полагать, что книга пользуется популярностью во всем мире, ибо даже здесь я нашел ее в переводе на хинди, а затем и на английском языке. К ней я и отсылаю любопытных.
В доме на пустынном морском побережье Камберленда мы прожили целый год, оплакивая утраченное, мечтая его вернуть, но не видя никаких для этого путей. Постепенно наши силы восстановились; даже волосы Лео, седые после пережитого в пещерах ужаса, снова зазолотились. Вернулась к нему былая красота, лицо стало таким, как и прежде, только как бы очистившимся и печальным.
Я хорошо помню ту ночь, ту ночь — и час озарения. Мы были в подавленном настроении, даже в отчаянии. Тщетно ожидали каких-нибудь знаков. Мертвая так и оставалась для нас мертвой, и на все свои призывы мы не получали никакого ответа.
Был мрачный августовский вечер; после ужина мы долго гуляли по берегу, прислушиваясь к плеску медленно накатывающих волн и наблюдая за молниями, которые извергала дальняя туча. Мы оба молчали, и вдруг Лео застонал — это было скорее рыдание, чем стон, — и сжал мою руку.
— Не могу больше терпеть, Хорейс, — сказал Лео — так он теперь обращался ко мне. — Я весь извелся. Желание снова увидеть Айшу сжигает мое сердце. Я просто сойду с ума, если потеряю последнюю надежду. А ведь я крепок, могу протянуть еще пятьдесят лет.
— Что же ты собираешься делать? — спросил я.
— Избрать кратчайший путь, ведущий к постижению — или вечному покою, — торжественно заявил он. — Я хочу умереть — и умру сегодня же ночью.
Я сердито взглянул на него, не на шутку испуганный его решимостью.
— Это слабодушие, Лео, — сказал я. — Терпеливо неси бремя своих мук — как другие.
— Ты имеешь в виду себя, Хорейс, — отозвался он с невеселым смешком, — ибо и на тебе тоже почиет проклятие — хотя и менее заслуженно. Ну что же, ты сильнее меня, не так раним, может быть, потому, что старше. Но я не могу больше терпеть. Лучше смерть.
— Ты замыслил преступление, — сказал я, — нет худшего оскорбления для Создателя, чем отшвырнуть его дар — дар жизни, как изношенное платье, как нечто ненужное и презренное. Да, повторяю: преступление, которое может повлечь за собой куда более жестокую кару, чем ты можешь себе вообразить, может быть, даже вечную разлуку.
— Если человек, вздернутый на дыбу, схватит кинжал и заколется, преступление ли это, Хорейс? А если и так, оно все же заслуживает прощения, если, конечно, истерзанная плоть и трепещущие нервы могут рассчитывать на снисхождение. Я сломлен долгими пытками, поэтому я схвачу кинжал, а там будь что будет. Она мертва, и единственный путь приблизиться к ней — умереть самому.
— Почему ты так думаешь, Лео? Все говорит за то, что Айша жива.
— Нет, будь она жива, она подала бы мне какой-нибудь знак. Мое решение твердо, не отговаривай меня, если уж продолжать беседу, то о чем-нибудь другом.
Я долго разубеждал его, почти не надеясь не успех; случилось то, чего я давно уже опасался: потрясение и долгая скорбь отразились на рассудке Лео. Человек он по-своему очень набожный, твердый в своих религиозных убеждениях, и в здравом уме никогда не решился бы на такой тяжкий грех, как самоубийство.
— Лео, — сказал я, — неужели у тебя хватит бессердечия оставить меня одного? Так ты собираешься отплатить мне за всю мою любовь и заботу? Ведь я не переживу тебя, и моя смерть будет на твоей совести.
— Твоя смерть? Почему твоя смерть, Хорейс?
— Потому что тропа достаточно широка, чтобы по ней могли пройти и двое. Мы не расставались столько лет, столько испытаний перенесли вместе; я уверен, что если мы и разлучимся, то ненадолго.
Теперь уже он испугался за меня. Но я упорно твердил:
— Я не переживу тебя. Твоя смерть наверняка убьет меня.
В конце концов Лео уступил.
— Ладно, — вдруг воскликнул он. — Обещаю тебе, что сегодня я не покончу с собой. Дадим жизни еще один шанс.
— Вот и хорошо, — ответил я, но и после того, как я улегся спать, меня продолжал терзать страх. Я был уверен, что завладевшее им желание умереть будет усиливаться и усиливаться, пока не станет непреодолимым, и тогда… тогда я тоже исчахну и умру, ибо не смогу жить в одиночестве. И вот в безысходном отчаянии я воззвал к той, что покинула этот мир.
— Айша! — вскричал я. — Если ты еще сохранила свое могущество, если на тебе не лежит нерушимый запрет, дай знать, что ты жива, спаси своего возлюбленного от смертного греха, а меня — от безутешного горя. Сжалься над его нестерпимыми муками, вдохни в его душу надежду, ибо Лео не может жить без надежды, а я — без него.
Уснул я совершенно разбитый.
Разбудил меня Лео: он говорил впотьмах низким, взволнованным голосом:
— Хорейс, мой друг, мой отец, слушай!
Я мгновенно стряхнул с себя сон, как будто и не спал, ибо по его тону понял, что случилось нечто чрезвычайно важное, нечто способное перевернуть нашу судьбу.
— Сейчас я зажгу свечу, — сказал я.
— Не надо, Хорейс, я предпочел бы говорить с тобой в темноте. Едва я лег, мне приснился сон, неотличимо похожий на явь: никогда не видел подобного. Будто я стою под кромешно темным, без единой звезды, сводом небес, томимый чувством глубокого одиночества. И вдруг что-то засверкало в вышине, за многие-многие мили от меня, я было подумал, что появилась какая-то планета, чтобы разделить мое одиночество. Я увидел приближающийся огонь, который словно плыл по ветру. Все ниже, ниже, ниже — он уже над моей головой, — какая у него странная форма, то ли язык, то ли веер. На высоте моей головы огонь остановился и застыл в неподвижности: под ним, в призрачном мерцании, стояла женщина с сияющим челом. Сначала слабое, свечение постепенно усиливалось, я уже мог разглядеть женщину.
Это была Айша, Хорейс: те же глаза, то же прекрасное лицо, пышное облако волос, — и смотрела она на меня печально, как будто укоряя: «Почему ты сомневаешься?»
Я хотел заговорить с ней, но мои уста онемели. Хотел подойти и обнять ее, но руки не шевелились. Между нами была незримая стена. Она подняла руку, как бы показывая, чтобы я следовал за ней.
И заскользила прочь, Хорейс; мне почудилось, а может быть, так оно и было, будто моя душа вылетела из тела и направилась за ней. Мы быстро мчались на восток, над землями и морями, и, к своему удивлению, я хорошо знал дорогу. Однажды она остановилась, и я посмотрел вниз. В лунном свете под нами лежали разрушенные дворцы Кора, недалеко зияла та самая пропасть, через которую мы дважды перебирались.
Вперед и вперед, над болотами, — и вот мы уже стоим на Голове эфиопа, и со всех сторон на нас пристально смотрят арабы, наши утонувшие товарищи, среди них и Джоб, с грустной улыбкой он качает головой, как бы говоря, что хотел бы нас сопровождать, но не может.
Через море, через песчаные пустыни и вновь через море; под нами уже берега Индии. Затем на север, все время на север, пока мы не достигаем гор, увенчанных вечными снегами. На мгновение мы повисаем над монастырем, стоящим на краю плато. На его террасе старые монахи бормочут свои молитвы. Узнать этот монастырь нетрудно, он выстроен в форме полумесяца, перед ним — гигантская, источенная временем статуя бога, глядящего на пустыню. Я понял, не могу объяснить как, но я понял, что мы уже за дальними границами Тибета, впереди — земли, куда еще не ступала нога путешественника. За пустыней — опять горы, сотни и сотни заснеженных вершин.
- Предыдущая
- 67/149
- Следующая
