Собрание сочинений в 10 томах. Том 9 - Хаггард Генри Райдер - Страница 86

• Предыдущая
• 86/140
• Следующая

Ральф остановился, достал из висевшей у него на боку сумки фляжку с водой и напоил несчастную девушку.

— Где же Белая Ласточка? — спросил он, когда девушка утолила свою жажду.

— Она ушла с Зинти вон к тем горам, за которыми, говорят, стоят лагерем белые люди. Наверное, ты от них, и пока шел сюда, Белая Ласточка полетела туда… О, я отлично узнала ее, хотя Сигамба и выкрасила ее в нашу краску и заставила идти с народом, когда он бросился к воде…

— Спасибо тебе за это сообщение, — сказал наш зять. — А есть ты хочешь? — прибавил он, вынимая из сумки кусок хлеба и мяса.

— Хочу, — ответила девушка. — Я давно уже не ела: у нас в доме все вышло. А главное, мне хотелось пить… Когда я бежала к воде, меня толкнули; я упала и сломала ногу. Я просила поднять меня, но никто не слышал моего голоса: каждому было дело только до себя. Как меня еще не раздавили?! Многие проходили через меня…

— Вот тебе еда, — нетерпеливо перебил Ральф и, вручив ей мясо и хлеб, он в сопровождении Гааши пустился бегом с горы.

— Где кратчайший путь назад к нам? — спросил он дикаря.

— Вот там, баас, — ответил Гааша, указывая рукой вдоль по равнине, мимо горной цепи.

— Отлично. Идем…

Вдруг за Ральфом раздалось громкое ржание и кто-то толкнул его в плечо. Оглянувшись, он увидел за собой Стрелу, ласково глядевшую на него своими умными глазами и тыкавшую в него мордой.

Как потом оказалось, Стрела уцелела вместе с несколькими быками Сигамбы и все время находилась в отдельном загоне.

Сигамба, одинаково заботившаяся как о людях, так и о животных, предусмотрительно отворила утром загон, чтобы животные потом могли свободно пройти к реке.

Стрела только что напилась и выкупалась и была вся мокрая. Должно быть, она издали узнала своего хозяина и побежала за ним.

Обрадованный ее неожиданным появлением, Ральф поцеловал ее во влажную морду и дал ей большой кусок хлеба, который она с жадностью сжевала.

Потом он сел на нее, как она была — мокрая, без седла и узды.

— Садись и ты, Гааша, — сказал он дикарю, тоже радовавшемуся, что баасу теперь скорее можно будет догнать свою жену. — Или ты хочешь остаться у своего племени? — добавил наш зять, видя, что Гааша колеблется.

Но тот энергично тряхнул своей курчавой головой и ответил:

— Нет, баас, я привязался к вам и больше с вами не расстанусь. Родители мои умерли, а других близких родственников у меня нет, и мне нечего тут более делать.

— Так садись же скорее ко мне, — торопил Ральф.

— Нет, баас, лошади будет тяжело; поезжай один, я немного отстану от тебя и отправлюсь пешком.

— Вздор, садись, а то я рассержусь на тебя! — пригрозил Ральф. — В тебе и весу-то немного.

— Не надо сердиться на Гаашу, баас. Он все сделает, что ему велит баас, — покорно промолвил дикарь и ловко вскочил сзади Ральфа на лошадь.

Действительно, он был так легок, что Стрела почти не замечала, что на ней сидят двое. Ральф ухватился за ее волнистую гриву, Гааша уцепился за кожаный пояс Ральфа, и они помчались.

Между тем Сузи, проходя по горам, вывихнула себе ногу, и Зинти пришлось нести ее на руках. Это сильно замедляло ход и очень утомляло Зинти, особенно при подъемах на горы. Идти же прямым путем, по равнине, он не решался, помня о возможности погони со стороны Черного Пита.

Но как ему было ни трудно, он все-таки притащил к нам нашу дочь.

Я не берусь описывать, что было со мной и Яном, когда мы наконец снова увидели ее: это надо чувствовать.

Первым ее вопросом было, конечно: «А где же Ральф?»

Когда мы сказали ей, что он ушел ночью к горе Упомондвана, узнав, что жена его там и что она должна быть выдана Черному Питу, она вскричала:

— Боже мой! Да ведь Пит убьет его! Зачем вы его отпустили?… Ведь я теперь больше никогда…

И, не договорив того, что хотела сказать, она лишилась чувств.

Но не прошло и трех часов со времени ее прибытия к нам, как явился Ральф и Гааша на Стреле.

Удивляюсь, как мы все не помешались тогда от радости!…

С этого дня все наши беды окончились. Благополучно прибыв в Наталь и выбрав себе хороший участок земли — такой же, как в прежней колонии, — мы устроили рядом две фермы: одну для наших детей, а другую для себя, и стали жить по-прежнему, мирно и счастливо. Только работать приходилось втрое больше прежнего, пока мы окончательно не устроили своего нового хозяйства. Но мы об этом не горевали: буры не боятся работы.

У Ральфа и Сузи был один только сын, тоже Ральф. Сын этот уже был вдовцом (жена его умерла, произведя на свет ту самую Сузанну, которая теперь выстукивает на машинке), когда умерла его мать, наша милая дочь. Ей было тогда уже пятьдесят лет, но на вид она казалась не более тридцати пяти. Несмотря на то, что они с мужем жили очень счастливо, Сузи вечно была задумчива и печальна и как будто не радовалась жизни.

Когда она очутилась под землей, Ральф, еще в полной силе, несмотря на свои седые волосы, отправился сражаться против Кетчвайо; сын его последовал за ним. Там они оба и остались.

Дочь нашего внука, Сузанну, мы, разумеется, взяли к себе. Когда она достигла школьного возраста, мы отдали ее в пансион в Дурбане, чтобы ее потом не могли обвинить в невежестве, в котором так часто упрекали нас, стариков…

Моя прабабушка, Сузанна Ботмар, не захотела больше мне диктовать из-за одного события, которое вдруг превратило меня из дочери простого бура в леди Глентирк, владетельницу многих имений в Шотландии, с титулом баронессы. Поэтому мне пришлось самой окончить этот правдивый рассказ.

Когда я отстучала на пишущей машинке последние слова, которыми закончился рассказ прабабушки, ей доложили о приезде к нам на ферму шотландского офицера, Ральфа Макензи. При этом известии прабабушка чуть не умерла от испуга, а я — от радости. Опомнившись от неожиданности, прабабушка пошла встречать гостя.

Нужно сказать, что я уже была знакома с этим Ральфом Макензи. Я познакомилась с ним в Дурбане, когда еще училась в пансионе. Он стоял в этом городе с шотландским полком и был очень дружен с сыном хозяйки пансиона, в котором я воспитывалась. Она очень любила меня, и я проводила с ней почти каждый вечер. У нее я встретилась с Ральфом Макензи, или лордом Глентирком, моим теперешним мужем. Мы познакомились и полюбили друг друга.

Перед тем как я, по окончании своего образования, должна была ехать в провинцию к прабабушке, Ральф просил меня быть его женой, сознавшись при этом, что он не Макензи, а лорд Глентирк, но не желает носить этого титула, потому что не считает свои права на него законными. Из дальнейшей моей беседы с ним оказалось, что лет шестьдесят тому назад в Транскее разыскивался прямой наследник лордов Глентирк, спасшийся еще мальчиком от кораблекрушения, во время которого погибли его родители, лорд и леди Глентирк. Официальные сведения доказывали, что этот мальчик пропал бесследно; а по неофициальным оказывалось, что он был жив и жил как бур под именем Ральфа Кензи, сначала в Транскее, а затем в Натале. Отец Ральфа Макензи умер, ничего не зная; а дед, переживший своего единственного сына, будучи уже девяноста лет от роду и находясь на смертном одре, открыл своему внуку тайну относительно Ральфа Кензи (моего деда), что этот Кензи и есть подлинный лорд Глентирк. Совесть всю жизнь упрекала его в том, что он не открыл этой тайны сыну. Он все собирался сделать это, но сын его умер в Индии, так и не узнав ничего, а потому он, чувствуя приближение смерти, решил облегчить свою совесть исповедью хотя бы перед внуком.

— Когда ты закроешь мне глаза, — заключил старый лорд, — переведись в наш полк, стоящий в Дурбане, и разузнай там, жив ли еще Ральф Кензи — так буры называли моего двоюродного брата — или кто-нибудь из его потомков. Если кто-нибудь из них окажется в живых, то ты сам будешь знать, что нужно сделать, чтобы тебя не мучила совесть, как мучила она меня.

• Предыдущая
• 86/140
• Следующая