Собрание сочинений в 10 томах. Том 4 - Хаггард Генри Райдер - Страница 73

• Предыдущая
• 73/160
• Следующая

Теперь Монтальво знал, что затруднение, по крайней мере на этот вечер, устранено, раз он переступил порог дома, как гость.

Наполовину бессознательно Лизбета направила своего кавалера к sit-kamer в виде балкона на первом этаже — комнате, соответствующей нашей гостиной. Здесь собралось еще несколько знакомых, так как было решено, что праздник на льду окончится самым роскошным ужином, какой только могла предложить хозяйка дома. Лизбета должна была представить всем своего кавалера, который вежливо раскланялся с каждым из гостей по очереди, после чего ей удалось освободиться. Но проходя мимо него, она явственно видела, как его губы шептали: «долг платежом красен».

Когда Лизбета пришла к себе в комнату, ее негодование и гнев были так велики, что она вся дрожала. Но мало-помалу она овладела собой, и вместе с хладнокровием появилось желание выпутаться как можно более ловко из всей этой истории. Она приказала Грете подать лучшее платье и надеть себе на шею знаменитое жемчужное ожерелье, купленное ее отцом на востоке и составляющее предмет зависти половины лейденских дам. На голову она надела красивый кружевной убор, подаренный еще на свадьбу ее матери бабушкой, которая сама плела кружево для него. Дополнив свой наряд золотыми украшениями, как было принято у женщин ее круга, она спустилась в приемную.

Между тем Монтальво не терял времени понапрасну. Отведя Дирка в сторону, он, под предлогом необходимости привести в порядок свой костюм, попросил указать ему комнату, где бы он мог заняться своим туалетом. Дирк, хотя и не совсем охотно, исполнил его просьбу. Монтальво держал себя так любезно в эти несколько минут, что, прежде чем они вернулись к гостям, Дирк должен был сознаться себе, что не согласен с молвой, считавшей этого странного испанца «таким же черным, как его усы». Хотя граф еще не успел объясниться с ним, Дирк уже почти уверился, что у Монтальво были какие-то уважительные причины, заставившие его увезти с собой прелестную Лизбету на все время после обеда и на часть вечера.

Правда, еще оставалась невыясненной попытка опрокинуть сани ван де Верфа во время бега, но как знать, не найдется ли объяснения и этому? Это случилось, — если вообще верить, что случилось, — на достаточно большом расстоянии от призового столба, где было мало зрителей, которые видели бы все происходившее. Теперь, когда Дирк стал припоминать, единственной обвинительницей оставалась маленькая девочка, сидевшая в санях, сам же ван де Верф ничего не заявлял.

Вскоре после возвращения молодых людей к гостям доложили, что ужин подан, и наступила минутная тишина. Ее нарушил Монтальво, выступивший вперед и во всеуслышание предложивший свою руку Лизбете.

— Ювфроу, моя спутница во время бега, окажите честь скромному представителю величайшего в мире монарха, — честь, которой, без сомнения, он сам воспользовался бы с радостью.

Таким образом все уладилось, так как, ввиду указания коменданта лейденского гарнизона на его официальное положение, его право первенства перед присутствующими, хотя и именитыми, но, в конце концов, все же не более, чем простыми лейденскими бюргерами не дворянского происхождения, уже не подлежало сомнению.

У Лизбеты, однако, хватило смелости указать на несколько взволнованную седую даму, обмахивавшуюся веером, будто на дворе стоял июль, и целиком поглощенную мыслью о том, окажется ли повар на высоте ожиданий благородного испанца, и проговорить:

— Моя тетушка!… — но дальше ей не пришлось продолжать, так как Монтальво тотчас же прибавил тихо:

— Конечно, тотчас последует за нами. Меня воспитывали в тех правилах, что наследница дома идет впереди всех прочих, каков бы ни был их возраст.

В это время они уже прошли в дверь, и было бы бесполезно протестовать. Вновь Лизбета почувствовала, что ей остается только покориться ловкому противнику. Еще через минуту они спустились с лестницы, вошли в столовую и очутились рядом во главе стола, на противоположном конце которого сели Дирк ван Гоорль и тетка Лизбеты, Клара ван Зиль, также родственница Дирка.

Пока слуги разносили кушанья, царила тишина, и Монтальво воспользовался ею, чтобы окинуть взглядом комнату, сервировку и гостей. Столовая оказалась красивой комнатой со стенами, выложенными германским дубом и, если не блестяще, то все же достаточно освещенной двумя висячими медными люстрами знаменитой фламандской работы, в каждой из которых горело по двенадцать свечей лучшего сорта. На буфетах стояли такие же медные канделябры. Этот свет дополнялся огнем большого камина, выложенного голубыми изразцами. Отражение огня играло и сверкало на многочисленных серебряных кувшинах и кубках искусной чеканки, украшавших столы и буфеты.

Общество носило такой же характер, как обстановка, — все было красиво и солидно: все, и мужчины и женщины, были люди богатые, получившие свое богатство от отцов или сами нажившие его честной и прибыльной торговлей, которая в то время постепенно сосредоточивалась в руках голландцев.

«Я не ошибся, — подумал Монтальво, рассматривая комнату и находившихся в ней. — Одно ожерелье моей маленькой соседки стоит больше, чем у меня когда-либо бывало в руках, и сервировка чего-нибудь да стоит. Ну, надеюсь, скоро, я получу возможность поближе познакомиться с их ценностью…»

После этого, набожно перекрестившись, граф с аппетитом принялся за ужин, вполне достойный его внимания даже в стране, известной роскошью яств и вин, а также аппетитом их потребителей.

Однако любезный капитан за едой не забыл разговора: напротив, увидав, что его соседка не в разговорчивом настроении, он обратился к другим гостям — мужчинам, касаясь различных подходящих тем. Среди гостей был также и Питер ван де Верф, победитель в беге, и против его подозрительной, осторожной сдержанности графу пришлось направить огонь всех своих батарей.

Прежде всего он поздравил Питера и очень серьезно пожалел себя так как действительно бег стоил ему такую сумму, которую он едва ли мог бы выплатить. Затем он похвалил серого рысака и спросил, не продается ли он, предлагая как часть уплаты своего вороного.

— Добрый конь, — сказал он, — однако имеет кое-какие пороки которых я не стал бы скрывать, если бы пришлось назначать ему цену. Например, менеер[73] ван де Верф, вы, может быть, заметили, в какое неловкое положение он поставил меня к концу бега? Есть вещи которых он всегда пугается, и в том числе он боится красного плаща. Не знаю, видели ли вы, что на валу около рва вдруг показалась девушка в красной шубе. Лошадь сейчас же шарахнулась в сторону, и можете представить, что я испытал в эту минуту, когда того и ждал, что сани мои опрокинутся, а в них ведь сидела ваша прелестная родственница. Кроме того, я таким образом чуть не лишился всех своих шансов на выигрыш, потому что обыкновенно, испугавшись, вороной начинает упрямиться и не хочет идти дальше.

У Лизбеты захватило дух, когда она услышала это объяснение. И действительно, ей вспомнилось, что возле них показалась девочка в красной шубе и лошадь отшатнулась, как будто в самом деле испугалась. Неужели капитан действительно не намеревался опрокинуть «барсука»?

Между тем ван де Верф отвечал, как всегда не спеша. Он, по-видимому, принимал объяснение Монтальво. По крайней мере, он сказал, что также видел девушку в красном, и выразил удовольствие, что все обошлось благополучно. Что же касается предлагаемой сделки, то он с удовольствием принял бы ее, так как серый, хотя и хороший конь, но стареет, а вороной — одна из самых красивых лошадей, каких ему приходилось видеть. Но тут Монтальво, в действительности не имевший ни малейшего желания расстаться со своим ценным бегуном, по крайней мере на таких условиях, переменил разговор.

Наконец, когда мужчины — а женщины и подавно — насытились, а прекрасные фламандские кубки уже не в первый раз искрились лучшими рейнскими и испанскими винами, Монтальво, воспользовавшись наступившей паузой, встал и заявил, что просит позволения воспользоваться привилегией иностранца между гостями, чтобы предложить тост за своего соперника в сегодняшнем беге Питера ван де Верфа.

• Предыдущая
• 73/160
• Следующая