Краски любви - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/38
• Следующая

– Ты сегодня молоток. Удар держишь.

После этого тренер снова посмотрел на Тамару и только сейчас заметил, что девушка пришла не одна.

Но и к папе у Кати возникло странное отношение.

С того дня, как в их квартире появился чужой мужчина, она каждый день ждала, ждала и надеялась, что папа ворвется в дом, схватит чужого дядьку за воротник и вышвырнет вон. Она не понимала, почему папа – сильный и смелый, умный и находчивый – ничего не предпринимает. Может, он испугался маминого начальника? Не может быть! Папа – не трус. А вдруг? Эти мысли не давали Кате покоя, она не спала ночами, мучаясь от своей беспомощности и чувствуя, как с каждым днем в ее душе нарастает чувство осуждения. Она не могла простить папе его бездействия.

Наконец все, за исключением брата, собрались в гостиной. Его так захватила новая игра, что он не мог оторваться от монитора.

– Костя, будь добр, выйди в гостиную, – громким и чужим голосом позвала мама.

– Здравствуй, пап, – неловко поздоровался брат и уселся на краешек стула.

Мама вышла на середину комнаты:

– Астахов… – обратилась она к папе по фамилии. – Я пригласила тебя, чтобы взаимно и честно решить вопрос наших общих детей. Я бы предпочла, чтобы они оставались здесь. Но ты без детей страдаешь, и они достаточно большие, чтобы их мнение учитывалось при решении вопроса. Итак, я решила: кто захочет, сын или дочь, останется со мной. Я буду рада. Кто пожелает жить с отцом, возражать не буду. Пускай выбирают сами.

Катя следила за папой, точнее, она наблюдала, как меняется выражение его лица. Он все более и более изумлялся, его глаза расширились… и ей захотелось плакать. Но Катя сдержалась. Костя выслушал официальное заявление матери без всяких эмоций. Василий Петрович глядел в пол. Казалось, что у него что-то болит, но он это скрывает. В гостиной возникла неловкая пауза. Мама продолжала стоять в центре комнаты и поочередно оглядывала каждого из присутствующих. Ее лицо побледнело. Даже пудра не могла скрыть волнения, хотя мама старалась держаться, как на профсоюзном собрании.

– Я не слышу реакции, – обратилась мама к своему теперь уже бывшему мужу.

Катя заметила, как папа вздрогнул и растерянно заморгал.

– Какой ты ждешь реакции? – спросил он.

– Ты согласен с постановкой вопроса? Мне самой нелегко, но я так решила, – сказала мама.

Папа встал, прошелся по гостиной и сказал:

– Дура.

– Что?! – мама побледнела еще больше.

– Нет, ничего. Я только не понимаю, почему детский вопрос надо так странно решать. Зачем устраивать производственное совещание? Может быть, надо было просто с ними поговорить, а не доводить дело до голосования? Не проще ли спросить у детей? Решать-то ведь им.

– Не хочу, чтобы ты думал, будто я плету интриги. Пускай все происходит открыто. Видишь, я не уговариваю ребят. Вася, а ты что думаешь? – обратилась мама к новому мужу.

Тот не сразу понял, что от него хотят, но поднял голову и, оценив ситуацию, ответил:

– Любава, это твои или, точнее, ваши дети. Какое я могу иметь мнение? Останутся они с тобой, тебе будет хорошо и мне спокойно. Не останутся – тебе будет горько. И я расстроюсь.

Катю передергивало, когда Василий Петрович называл маму Любавой. Она скривила губы и поглядела на отца. Кате показалось, что папа улыбнулся.

– Костя, Катя, вам решать. Мы вас слушаем, – торжественно произнесла мама и подошла к Константину. Сын вертел в руках кубик Рубика и молчал. – Я к тебе обращаюсь? – мама еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Катя это понимала, но ей было маму абсолютно не жалко.

– Ма, я же учусь в бизнес-колледже. Как я могу ехать в Москву? – тихо произнес Костя.

У Кати чесались руки. Как ей хотелось дать брату по шее! А впрочем, за что? Разве он мог сказать что-либо другое? Катя встала, подошла к отцу и сказала:

– Па, я поеду с тобой в Москву или туда, куда ты захочешь. Но ты должен мне обещать, что исполнишь одну мою просьбу.

– Если буду в силах, дочка, – ответил ей отец и в первый раз улыбнулся.

– Я так и думала, – как бы себе самой сказала мама и выбежала из гостиной. Из спальни послышались ее истерические всхлипывания. Но через две минуты Любовь Аркадьевна вышла и, вытирая глаза платком, обратилась к Кате: – Можешь собираться, дочь. И знай, двери этого дома для тебя всегда открыты.

– Я давно собралась, – сообщила Катя и вынесла свой рюкзачок. – Папа, пошли, что ли?

Они брели по Лиговскому проспекту. Народу на воскресной улице встречалось мало. Беспризорные детишки, одетые в грязные зимние шапки и драные пальтишки, хотя майский день был жарким, мусолили папироску по очереди, и казалось, что они вовсе не видят Катю с ее папой, шагающих в сторону Московского вокзала.

«Господи, а я еще устраиваю трагедии. Вот бы меня на их место», – подумала Катя и прижалась к отцу.

Сергей Андреевич понял, чем вызван жест дочери, и молча взял ее за руку. Они переглянулись.

– Здравствуй, папка! – вдруг вскрикнула Катя и повисла на плечах отца.

– Здравствуй, моя хорошая, – прошептал Сергей Андреевич и крепко сжал девочку в объятьях.

В Москву они ехали дневным поездом «Аврора». Так рано в воскресенье желающих уехать из Питера не наблюдалось. В купе, рассчитанном на шесть сидячих мест, отец и дочь ехали в новую жизнь вдвоем. Когда проводница принесла чай, отец отхлебнул из стакана и, подмигнув Кате, спросил:

– Что за условие ты мне поставила?

– Я в сентябре пойду в новую школу? – вопросом на вопрос ответила дочь.

– Конечно. Я же не смогу из Петербурга перевезти твою школу в Москву.

– Понимаю, – согласилась Катя и на минуту замолчала. Потом решилась: – Я пойду в новую школу мальчиком.

– Как это мальчиком? – не понял Сергей Андреевич.

– Очень просто. Я теперь Константин Астахов. Вот и все.

Отец постарался сдержать улыбку:

– Но ты же девочка.

– Посмотрим, когда я поработаю над своей внешностью, что ты скажешь. – И, взглянув на отца, добавила: – Не бойся, новую одежду не попрошу. И моя годится. По рукам?

– Я обещал, – покачал головой отец и отвернулся к окну, чтобы дочка, не видела его смеющихся глаз. Сергей Андреевич понимал: для дочери это важно и не хотел обидеть ее насмешкой. В конце концов, все это блажь, и он не сомневался, что рано или поздно дочь перестанет помышлять о глупостях.

– Па, а почему ты его не убил? Струсил? – задала наконец Катя давно мучивший ее вопрос.

Поезд стоял на станции Бологое. У вагона бабки торговали вяленой рыбой и пирожками.

– Схожу куплю нам пирожков. Я пробовал… вкусные, – Сергей Андреевич поднялся и вышел из купе.

Когда проехали Тверь, Катя снова спросила:

– Отец, ты струсил? Почему ты его не убил?

– Кого я должен был убить? – в свою очередь поинтересовался Сергей Андреевич.

– Как кого? Этого противного Василия Петровича.

– А за что? – удивился отец.

– Неужели непонятно? – Кате хотелось кричать. – У тебя увели жену, а ты подаешь ему руку.

– Мама – свободный человек. Она имеет право жить с тем, кто ей нужен. Мама – не вещь, принадлежавшая мне, а взрослый человек. Почему я должен убивать мужчину ее выбора? Если она от меня ушла, значит, я сам что-то не сумел сделать так, как надо, а раз не сумел, то и винить некого.

Катя отвернулась к окну. Она пыталась осмыслить то, что сказал папа. Ведь он сказал слова, которые должны были изменить ее отношение к проблеме женского пола. Значит, он никогда не считал маму вещью и не думал, что мама принадлежит ему? Странно. Катя глядела, как мимо проплывают деревеньки и смешные курятники садовых домиков. Потом долго тянулся лес. Внезапно он расступился, открыв большую воду. В сумрачной водной глади отражались розовые закатные облака.

– Где мы едем? – спросила Катя.

– Это Московское море. Скоро будет Завидово. Интересное место.

– Чем? – машинально поинтересовалась Катя, продолжая думать о чем-то своем.

• Предыдущая
• 3/38
• Следующая