Влюбленная в тебя - Гибсон Рэйчел - Страница 4

• Предыдущая
• 4/52
• Следующая

Мэдди прекрасно помнила, как пахла мамина кожа. От нее исходил запах миндального лосьона. Но еще лучше помнила она то утро, когда в их трейлере появилась сестра деда и сообщила, что мама умерла.

Мэдди вернула фотографию в рамке на место и пошла на кухню. Извлекла из холодильника бутылку диетической колы и отвинтила крышку. Марта всегда говорила, что Элис взбалмошна и непостоянна. Точно бабочка, порхает с места на место, от мужчины к мужчине, ищет настоящего дома и любви. И то и другое она находила – на короткое время, а затем летела на новое место, к новому мужчине.

Мэдди отпила из бутылки и завинтила крышку. Она не такая, как мать. Она знает свое место в мире. Ей удобно быть одной – такой, какая она есть, и ей решительно не нужен мужчина, который бы ее любил. По правде говоря, она ни разу не узнала любви. Не узнала того романтического чувства, о котором писала ее хорошая подруга Клер. Да-да, ни разу у нее не было той глупой одержимости мужчиной, которая владела матерью и в конце концов забрала у нее жизнь.

Нет, Мэдди не волновала мужская любовь. Другой вопрос – мужское тело, и время от времени она заводила бойфренда. Мужчину, который приходил несколько раз в неделю, чтобы заняться сексом. Ему необязательно было уметь поддержать разговор. Черт, да он даже в ресторан не обязан был ее приглашать. Ее идеальный мужчина просто тащил Мэдди в постель, а затем уходил. Но поиски такого идеала осложнялись двумя проблемами. Во-первых, любой мужчина, которому нужен от женщины только секс, – почти наверняка ничтожество. Во-вторых, не так-то легко отыскать согласного на все мужчину, который и впрямь был бы хорош в постели. В результате этот тяжелый труд – пробовать одного мужчину за другим в поисках идеального – осточертел ей вконец, и Мэдди бросила это дело четыре года назад.

Сжав горлышко бутылки двумя пальцами, Мэдди вышла из кухни. Задники туфель шлепали по пяткам, когда она прошла по дощатому полу гостиной, мимо камина, прямо в кабинет. Ее лэптоп стоял на Г-образном, придвинутом к стене офисном столике, и Мэдди щелкнула кнопкой лампы, сидевшей на прищепке на краю стола. Две лампочки в шестьдесят ватт озарили стопку дневников, лэптоп и ее, Мэдди, заметки на клейких листках. Всего было десять дневников – разного вида и цвета. Красная обложка. Голубая. Розовая. На двух имелись замочки, а один из дневников представлял собой спирально закрученный блокнотик, на котором сверху маркером было начертано – «Дневник». И все они принадлежали ее матери.

Постукивая себя по бедру бутылочкой диетической колы, Мэдди в задумчивости смотрела на лежавшую сверху стопки тетрадь в белой обложке. Она ничего не знала об этих дневниках, пока несколько месяцев назад не умерла тетя Марта. И до сих пор не верилось, что Марта намеренно скрывала от нее дневники. Скорее всего, она собиралась отдать их ей, когда наступит подходящий день, а потом забыла о них. Элис не одна оказалась взбалмошной представительницей фамильного древа Джонсов.

Поскольку Мэдди являлась единственной родственницей Марты, ей и пришлось улаживать все дела, то есть организовать похороны и вычистить дом. Она сумела подыскать новое жилище для тетиных кошек и собиралась отдать почти все, что осталось после тетки, в приют для бездомных. В одной из больших картонных коробок Мэдди обнаружила несколько пар старых туфель, вышедшие из моды сумки и старую обувную коробку. Она уже собиралась выбросить ее, не подняв крышки, но в последний момент почему-то удержалась. Может, зря не выбросила? Ведь тогда избежала бы этой боли – рассматривать содержимое коробки и чувствовать, как сердце вот-вот выскочит из груди. Ребенком Мэдди страстно мечтала иметь что-нибудь на память о матери, некую связующую ниточку. Что-нибудь такое, что можно хранить, а время от времени доставать и вспоминать женщину, давшую ей жизнь. Она провела детство, тоскуя из-за того, что у нее не было ничего подобного… А ведь оно все время было рядом, всего в нескольких футах от нее, на верхней полке чулана. Дожидалось ее, спрятанное в коробке из-под обуви от «Тони Лама».

В коробке хранились дневники, некролог и газетные статьи о маминой смерти. Еще там обнаружился атласный мешочек с украшениями, по большей части – дешевыми побрякушками. Ожерелье, несколько колечек с бирюзой, пара серебряных серег-обручей… И еще крошечная розовая ленточка из больницы Святого Луки, на которой было напечатано: «Малышка Джонс».

Стоя в тот день в своей старой спальне, не в силах перевести дух – ее грудь, казалось, вот-вот взорвется, – Мэдди снова почувствовала себя ребенком. Одиноким и испуганным. Было страшно протянуть руку и обрести, наконец, связь, которой ей так не хватало. Но, с другой стороны, восхитительно было понимать, что у нее наконец появилось нечто осязаемое, то, что когда-то принадлежало матери, которую она почти не помнила.

Поставив бутылку колы на стол, Мэдди крутанулась в своем офисном кресле. В тот день она забрала коробку к себе и спрятала атласный мешочек в свою шкатулку с драгоценностями. Потом села и стала читать дневники. Прочла все до последнего слова, проглотив дневники матери за один день. Начинались они с того дня, когда маме исполнилось двенадцать. Некоторые тетради были толще других, и маме потребовалось больше времени, чтобы их исписать. Так Мэдди узнала Элис Джонс.

Узнала двенадцатилетнюю девочку, страстно мечтавшую стать актрисой – как Энн Фрэнсис. Узнала девочку-подростка, чьей заветной мечтой было найти настоящую любовь посредством «игры в свидание». И наконец, женщину, искавшую любовь вовсе не там, где следовало бы.

Мэдди нашла нечто, связывающее ее с матерью. Но чем дольше она читала, тем сильнее чувствовала себя обманутой. Детская мечта Мэдди сбылась, но ей никогда еще не было так одиноко, как теперь.

Майк Хеннесси стянул стопку банкнот резинкой и положил ее рядом со стопкой кредитных карточек и долговых расписок. Маленький кабинет в задней половине «Морта» заполнил звон установленного на столе электрического счетчика монет. Все, кроме Майка, ушли по домам, да и он сам собирался уйти, как только подсчитает наличность в кассе.

Владеть и управлять барами – это было у Майка в крови. Во времена «сухого закона» его прадед гнал и продавал дешевый хлебный виски, а бар «Хеннесси» открыл через два месяца после того, как отменили Восемнадцатую поправку и потоки спиртного снова хлынули из бутылок и кранов на всей территории Соединенных Штатов. С тех пор бар оставался собственностью семьи.

Майку не особенно нравилось иметь дело с драчливыми пьяницами, зато нравился гибкий график работы – вот что значит быть самому себе начальником. Ему не нужно было утруждать себя, принимая заказы, отвечая на всевозможные вопросы; когда же он входил в какой-нибудь из своих баров, то мог наслаждаться ощущением собственной власти. Ничто другое в жизни не давало ему подобного чувства. В его барах было шумно, здесь царило бурное веселье и вообще хаос, – но этот хаос находился под его контролем.

Но кое-что Майк любил еще больше, чем ощущение собственной власти, а именно – делать деньги. За летние месяцы он выкачивал прорву денег из туристов и из тех, кто жил в Бойсе, но владел домишками на озере в Трули.

Сортирующий монеты аппарат вскоре закончил работу, и Майк рассовал стопки монет по бумажным «рукавам». А потом ему вдруг вспомнилась темноволосая женщина с красными губами. Вовсе не удивительно, что он заметил Мэдди Дюпре сразу же, как встал за стойкой. Его бы скорее удивило, если бы он ее не заметил! С прекрасной гладкой кожей, соблазнительными карими глазами, она была как раз из тех женщин, которые всегда привлекали его внимание. Маленькая родинка в уголке ее сочного рта напомнила Майку, как давно не целовал он таких губ, чтобы затем спуститься ниже… вниз по подбородку, к изгибу шеи… ко всем нежным и сладким местечкам.

С тех пор как два года назад Майк переехал в Трули, его сексуальная жизнь пострадала гораздо сильнее, чем хотелось бы признавать. И это удручало. Трули был маленьким городком, где жители ходили в церковь и предпочитали ранние браки. Старались сохранять семейный статус. А если нет, то снова женились и выходили замуж, причем как можно скорей. Но Майк никогда не имел связи с замужними дамами или с теми, кто нацеливался именно на замужество. С такими и говорить было не о чем.

• Предыдущая
• 4/52
• Следующая