Анубис - Хольбайн Вольфганг - Страница 85

Должно быть, прошло не слишком много времени. Упыри исчезли, но где-то впереди еще мерещилась колеблющаяся тень, и отчаянные крики мисс Пройслер хоть и слышались слабее, не утихли. Качаясь, Могенс поднялся на ноги, прижал руку к истекающей кровью ране, скрючился от боли, но принудил себя сделать шаг. Вопли мисс Пройслер затихали, но в то же время звучали еще истошнее.

— Могенс, что ты делаешь? — подал голос Грейвс.

Могенс оставил его окрик без внимания и, стиснув зубы, чтобы подавить стон, отважился на следующий шаг. Глаз на свою рану он не опускал, но чувствовал, как намокла от крови одежда. Еще никогда не испытывал он такой боли. И тем не менее, заставив себя распрямиться, заковылял дальше, ему даже удалось чуть-чуть ускорить шаг. Голос мисс Пройслер все еще был слышен. Он должен ее спасти. Все равно как. Чего бы ему это ни стоило! Больше такого не должно произойти. Больше он не имеет права на бездействие.

— Могенс, ты с ума сошел! — завопил Грейвс позади него. — Куда ты? Они распотрошат тебя!

Могенс хромал дальше. Он чувствовал, как из его глубоких ран, нанесенных бестией, вместе с кровью вытекает если не жизнь, то сила. И тем не менее он продвигался вперед, даже убыстряя запинающиеся шаги. Он едва не сверзнулся, когда споткнулся об обломок статуи, бывшей прежде конем, и все-таки добрался до потайной двери позади статуи Гора. Каменное божество с птичьей головой тоже разлетелось на мелкие кусочки, а саму дверь словно разнесли в щепки ударом топора. За ней зиял черный провал без стен и пола.

Дрожащая полоска бледного света пробилась из-за его спины и скользнула по открытому тайному проходу. Могенс остановился с занесенной было ногой и повернул голову. Грейвс все еще сидел у стены и выкрикивал какие-то отчаянные предостережения, но Том реагировал иначе. Он не только последовал за Могенсом, но по дороге прихватил и один из двух фонарей.

— Профессор! Ради Бога! Подождите!

Могенс опустил ногу и — к собственному удивлению — на самом деле остановился. Все вокруг него закружилось, все стало безразличным, а боль достигла такого порога, о котором он несколько мгновений назад и не помышлял. Но и это стало странным образом неважным, боль его не останавливала. Остановил голос Тома, который окликнул его. Если бы это был Грейвс, он из одного упрямства поковылял бы дальше, пусть даже навстречу верной смерти.

Возможно, все уже и было поздно. Раны, нанесенные упырем, кровоточили все сильнее. Одежда свинцом обременяла тело, подташнивало от запаха крови с медным привкусом на языке. Он чувствовал себя жертвой. Все в нем кричало: «Ты жертва!» А он не спасался бегством от охотников, он мчался за ними по пятам.

Том, тяжело дыша, подтянулся к нему. Фонарь у него в руке дрожал так сильно, что в его луче иероглифы на стенах заплясали в причудливом танце. В другой руке блеснул металл, возможно, какое-то оружие, лицо тоже было залито кровью, но Могенс не мог бы сказать, собственной ли.

— Как вы, ничего?

Могенсу стоило труда понять смысл вопроса. Пещера перестала кружить, а атмосфера вокруг сгущаться до каменной жесткости, грозившей его задавить. Он больше не мог дышать, с каждым принудительным вдохом в легкие поступало все меньше кислорода. Часть его сознания регистрировала с кристальной отчетливостью, что это результат потери крови; ученый в нем настойчиво растолковывал ему, что конкретно в этот момент происходит в его теле: сердцебиение учащается, чтобы насыщать кислородом каждую фибру организма, отчаянно нуждающуюся в нем, но, как бы напряженно ни работали сердце и легкие, крови просто не хватало, чтобы донести до каждой клетки драгоценный кислород. Другими словами, он был близок к тому, чтобы погибнуть при полном сознании от потери крови.

— Да, — пролепетал он.

Взгляд Тома стал еще озабоченнее. Истекла еще одна невозвратимая секунда из оставшихся Могенсу совсем немного, прежде чем Том принял наконец решение и кивнул.

— Хорошо, — он протянул Могенсу руку.

То, что Могенс принял за оружие, оказалось грубой лампой, испускавшей белый свет и острый карбидный запах, когда Том зажег ее. Она весила целую тонну. Могенсу пришлось ухватить ее обеими руками, чтобы удержать, и то он не был уверен, что не уронит ее через пару шагов. Но это тоже не имело значения.

Том резко повернулся и быстрым шагом устремился в туннель, и, к величайшему изумлению Могенса, ему удавалось не только последовать за ним, но и не отставать. Та часть его сознания, которая все еще цеплялась за иллюзию под названием «логика» и кричала, что он погубит себя, приглушила голос — он стал отчаяннее и истеричнее, но тише. И голос был прав: Могенс сам чувствовал, как жизнь пульсирующими толчками исходит из него. Он оставлял за собой на пыльном полу кровавый след, а боль странным образом постепенно перетекла в приятное ощущение головокружения. И это было все равно. Пусть там, впереди, в конце туннеля его поджидала смерть, он должен пройти весь путь до конца, чтобы расплатиться с судьбой по долгам. Такого больше не должно повториться!

Ближе к концу туннеля Могенс стал значительно отставать от Тома. Качающийся танец луча лампы Тома постепенно удалялся и вдруг пропал, но всего лишь на мгновение, чтобы снова появиться, бледнее и раздробленнее. Том преодолел завалы и ступил в палату с вратами. Могенс слышал, как он что-то кричит, но что, разобрать не мог. Возможно, это был только вопль.

Могенс устремился к нему, но сил не хватало. Смертный страх и паника, а также чуть не десятилетие терзавшее его противление судьбе мобилизовали последние резервы сил, таившиеся глубоко внутри, но и этот запас был не бесконечен. Сил еще хватило, чтобы забраться на завал, и не более того. На самом гребне он упал. Лампа выскользнула из залитых кровью пальцев, но удивительным образом не потухла, а со стуком покатилась, кувыркаясь, по другую сторону кучи, ее пламя то вспыхивало, то пригасало в такт движению, а горящий фитиль чертил в воздухе геометрические круги и линии, прорезывающие тьму. Они выхватывали из вековечного мрака части рельефов, смутные очертания лиц и, едва явив их взору, снова погружали в небытие — из-за этого иероглифы и барельефы оживали к движению, которого не должно было быть. И более того. Несмотря на полуобморочное состояние и невероятную слабость, Могенс увидел, что это не было просто игрой теней. Точно на пороге ярких сполохов и абсолютной черноты, на самой узкой грани, где свет и тьма окончательно разделяются, и откуда явился ему призрак Дженис, что-то двигалось. Это были… твари. Жуткие бесформенные твари, которые двигались, оставаясь на месте. Твари, чье время протекало, и при этом не истекало и миллионной доли секунды.

В конце концов лампа со звоном разлетелась, сыпля брызгами стекла и пламени, и милосердная тьма опустилась на Могенса, останавливая безумие, которое уже запустило когти в его мозг.

Но она царила недолго, слишком недолго. На месте его угасшей лампы появился свет фонаря Тома, и когда Могенс уже думал, что хуже быть не может, чем тот мимолетный взгляд, которым он скользнул по пропасти, он жестоко ошибался.

Направленный луч фонаря не вызывал к жизни высеченные рельефы и иероглифы. Он падал точно на устрашающие врата на другом конце палаты.

Они стояли открытыми.

И там не было пусто.

На сей раз он знал с самого начала, что это сон. Однако это знание не спасало от страха, который сон принес. Здесь была Дженис, но еще и Грейвс, и каким-то образом еще и мисс Пройслер, хотя он не видел ее, не слышал, ни вообще не получил какой-либо знак ее присутствия.

— Почему ты бросил меня в беде, Могенс? — спрашивала Дженис. — Ты не должен был этого делать. Никогда. Сначала ты предал меня, а теперь ее.

В отличие от прошлого явления, ей не надо было предлога, чтобы проникнуть в его сон, и сложного образа тоже. Может быть, потому, что она всегда жила в его грезах.