Дикое Сердце (ЛП) - Адамс Браво Каридад - Страница 14

• Предыдущая
• 14/65
• Следующая

- Ты с ума меня сводишь, Айме. Ты, как эта земля, знаешь? Ее всегда нужно завоевывать в битве, но нет земли более красивой, более пахнущей цветами, которая бы давала плоды более сладкие… чем твои губы. – он снова начал ее целовать. Затем резко отодвинул ее, и очень пристально посмотрел на нее суровым лицом. – Почему ты заставила меня столько ждать?

- Мой Хуан… мой Хуан…! – шептала Айме, дрожа от страсти. – Сказать тебе правду? Я хотела посмотреть, уйдешь ли ты, если я задержусь…

- Ах, да? Ты и вправду задержалась, чтобы вывести меня из себя?

- Ай, дикарь! Не сжимай меня так, ты делаешь мне больно… Какой ты глупый! – засмеялась она довольно. – Я задержалась, потому что мама со мной разговаривала.

- Если ты захочешь, то сумеешь прервать разговор.

- Конечно… Но я не захотела: она говорила о моей сестре.

- О монахине?

- У меня нет другой сестры. Но, кроме того, она еще не монахиня. Послушница, не более. Мама не хочет, чтобы она принимала постриг.

- Но если захочет, она это сделает.

- Конечно. Она упрямая, как и я, мы похожи во многих вещах, а в этом больше всего.

- Похожи…? – Хуан разразился издевательским смехом. – Надо бы посмотреть на тебя в одеянии монашки!

- А мне может быть, как ей, вдруг в голову ударит этот каприз.

- И тебя бы приняли?

- А почему нет? Что ты себе думаешь? Думаешь, я какая-нибудь штучка, ничего не стою? Думаешь, что не стою ничего, потому что соизволила посмотреть на тебя?

- Думаю, тебе надо смотреть на что-то более, чем смотреть на меня… мне кажется… - намекнул Хуан язвительно.

- И почему вдруг? Мужчины не благодарят ни за что…

- Я тебе благодарен за то, что ты такая красивая, что у тебя атласная кожа и порочное сердце. Ты такая, потому и нравишься. Смеешься?

- Мне смешно, потому что ты говоришь так же, как и я. Я тоже ненавижу сентиментальных. А тебя люблю, потому что ты не такой; за то, что ты грубиян, дикарь, дьявол… Хуан Дьявол… Кто дал тебе это имя?

- Кто-то… Не все ли равно? Для меня оно хорошее… для меня все хорошо.

- Это точно, для тебя хороша любая плохая вещь. Поэтому ты мне тоже нравишься. И влюбилась в тебя, не спросив ничего. Я даже не знаю точно, кто ты…

- Какое это имеет значение?

- Никакого… но иногда мне любопытно. Где ты родился? Кто были твои родители? Твое настоящее имя? Кем ты был до того, как стать капитаном корабля, который неизвестно, что возит; неизвестно, из какого порта приходит? Кто ты все-таки? Ответь!

- Я из этих мест; как и мой корабль, и зовут меня Хуан. Если тебе не нравится Хуан Дьявол, можешь звать меня Хуан Хуана. Кроме дьявола, я сам себе принадлежу.

- А мне немножко принадлежишь?

- Конечно! Тебе принадлежу, как и ты мне… на какое-то время, - засмеялся он язвительно.

- Ты знаешь, что ты иногда жестокий? Не смейся так. У тебя злой смех! Не знаю, за что тебя люблю, не знаю, почему меня тянет к тебе, не знаю, как я влюбилась в тебя…

- Это я влюбился в тебя, дорогая. Ты не помнишь? Это было на пляже. Ты прохаживалась со своим кружевным зонтиком; я подплывал на своей лодке. Ты стала меня рассматривать… Несомненно ты подумала: Прекрасный зверь. И ты задалась целью приручить меня… но это не так просто. Как бы тебе не разочароваться…

- Почему ты так говоришь? Ты очень плохой… - И со страстью, отразившейся в ее черных очах, Айме воскликнула: - Я люблю тебя, Хуан. Я люблю тебя, и ты мне нравишься все больше и больше, чем кто-либо или что-либо… Поцелуй меня, Хуан! Поцелуй меня и скажи, что ты также меня любишь… Скажи мне это много раз, даже если это неправда…!

Хуан ничего не ответил. Обезумевший, страстный, он снова целовал ее, в то время как ресницы прикрыли ее горящие глаза... А в неясных очертаниях горизонта уже проглядывало сияние рассвета.

- Моника, дочь моя, напоминаю вам, что послушание – первый обет, который вы дали, надев это облачение.

- Я хочу носить его всю жизнь, матушка-настоятельница. Хочу подчиняться всегда и навсегда, но…

- Ваше «но» излишне. Наш путь – это отречение и самопожертвование. Как же вы можете следовать ему, бунтуя против первого же приказа, который вам не нравится?

- Я не восстаю, я прошу, молю, умоляю…

- Умоляете не повиноваться? Ваши мольбы тщетны.

- Дело в том, что только здесь я нашла нечто, похожее на покой.

- Чтобы ваш покой был длительным, вам необходима полная, абсолютная уверенность в своем призвании. Вы вышли победительницей из всех испытаний монастыря. Теперь вы должны пройти через испытание миром.

- Я пройду, матушка, но позже… когда многое изменится, когда сестра уже будет замужем…

Послушница прикусила губу, склоняя голову под ласково-суровым взглядом настоятельницы. Она была в той келье с побеленными стенами, высокие окна которой выходили на море. Старый монастырь находился на холме, возвышаясь над всем Сен-Пьером, круглым и широким заливом, оживленными центральными улицами, тихими и сонными окраинами; дальше было голубое море, а на противоположной стороне горы, огромные горы возвышались рядом с городом; выступы гор Карбе, самая высокая из которых утопала в облаках своей обрывистой вершиной: гора Пеле, загадочный вулкан, спокойный уже лет пятьдесят… спящий колосс…

- К тому же есть и другая причина отослать вас домой, - объяснила мать-настоятельница.

- Какая причина? Какая причина может быть, матушка?

- Ваше слабое здоровье. Оно бросается в глаза, дочь моя. Здесь нет зеркал, чтобы вы могли увидеть свое лицо. Но вы так изменились…!

Моника де Мольнар наклонила голову, задумавшись… Как странно красива она была в момент последнего луча вечернего солнца! Под белыми покрывалами, как перламутровый цветок, ее гордый лоб, ее бледные щеки, а в черных ресницах дрожали слезы, как переливающиеся светом драгоценные камни. Изящные и нервные руки сложились, как для мольбы, как для молитвы, в том для нее обычном выражении, затем упали, как срезанные цветы…

- Какое значение имеет мое здоровье, матушка? Я страстно желаю выздоровления для своей души.

- Вы его обретете, дочь моя. И пока вы не найдете его, вы не оденете одеяние монахини. Я уверена, что вы очень скоро вылечитесь душевно и телесно как раз в том самом мире, из которого стремитесь сбежать. Примите испытание послушанием, дочь моя, и позаботьтесь о своем теле. Оно нам нужно здоровым и готовым служить Богу. Это последнее слово вашего духовника… и мое.

- Хорошо, матушка, - согласилась Моника, подавляя вздох. – Когда я смогу вернуться?

- Почему вы не спросите сначала, когда вы должны уйти?

- Мне нужно сначала знать, когда мне разрешат вернуться в мое убежище.

- Зависит от вашего здоровья. Приложите усилия, чтобы выздороветь, поправиться, и ваше отсутствие в нашем мире станет менее долгим. Если не случится ничего особенного, вы должны ожидать нашего уведомления. Если что-либо случится, если вы почувствуете себя по-настоящему одинокой и беззащитной, если вам не хватит сил, тогда не нужно ждать и колебаться: возвращайтесь, возвращайтесь в любой момент. Это Божий дом, он будет и вашим домом…

- Благодарю вас, матушка. Этими словами вы возвращаете мне жизнь, - уверила взволнованная и счастливая Моника.

- Но имейте в виду, что только в случае действительно и абсолютно важном вы можете вернуться до того, как вас призовут.

- Я так и сделаю, матушка. А теперь, если вы мне позволите, думаю, что должна написать домой… Моя мать не знает вашего решения. Я должна ее предупредить…

- Сеньора Мольнар уже осведомлена и ждет вас в комнате посещений. Она пришла забрать вас. Помолитесь немного в часовне, быстро попрощайтесь со своими сестрами по монастырю, и идите в комнату посещений. Там вас ожидают…

11.

- Хочешь войти?

- Могу ли я поговорить со своей матерью, Ана?

- Да, мальчик. Как это нет! Я-то конечно могу войти, но оказывается, у сеньоры мигрень и болит голова, а когда у сеньоры болит голова, она не может ни с кем говорить, потому что у нее она болит еще сильнее.

• Предыдущая
• 14/65
• Следующая